Данная книга представляет собой краткий обзор последних теоретических и экспериментальных достижений в области социального научения. Многие традиционные концепции в теории социального научения расширены и переопределены с тем, чтобы отразить изменения в вышеупомянутых теоретических акцентах. Излагаются и новые сведения о тех психологических процессах, которые при традиционном подходе либо не рассматривались вообще, либо рассматривались лишь частично. Исследования по социальному научению непрерывно множатся и развиваются; рамки данной книги не позволяют провести детальный обзор используемой литературы. Более подробный анализ концептуальных и эмпирических аспектов теории социального научения будет представлен в следующем томе.
Я с удовольствием пользуюсь возможностью выразить свою признательность тем, кто помогал мне в работе над проектом. Грант, предоставленный Фондом Джона Саймона Гуггенхейма, оказался незаменимым на ранней стадии работы над книгой. Я благодарен Фреду Канферу за его комментарии к первой версии рукописи. Также мне хочется выразить признательность моим коллегам и студентам, вопросы которых помогли мне прояснить многие темы, рассматриваемые в данной работе. Часть пересмотренных материалов, включенных в эту книгу, была опубликована в монографии «Теория социального научения», а позже в журнале «Американский психолог» (1975), под заглавием «Теория и модели человеческого поведения». Я благодарен за разрешение использовать этот материал. Ну, и наконец, я выражаю особую благодарность Джулии Баскетт за ее неоценимую помощь в работе над многочисленными версиями рукописи.
Глава первая
Теоретические перспективы
На протяжении многих лет выдвигалось множество теорий, которые были призваны объяснить человеческое поведение. До недавнего времени большая часть теоретиков придерживалась того мнения, что главнейшими детерминантами поведения являются различные мотивирующие силы в виде потребностей, побуждений и импульсов, нередко действующих на подсознательном уровне. Поскольку сторонники этой научной школы полагают, что основными причинами проявления определенного вида поведения являются силы, заключенные в самом индивидууме, то именно в них они и ищут объяснение того, почему люди ведут себя так или иначе. В настоящее время такой подход пользуется широкой популярностью, однако сомнения по его поводу тоже высказываются.
Теории такого сорта не раз подвергались критике как с точки зрения концептуальной, так и эмпирической. Им вменялось то, что внутренние детерминанты в них выводятся из поведения, которое они, предположительно, должны были порождать — таким образом, под маской объяснений кроются простые описания. Так, наличие враждебных импульсов выводилось из гневного поведения человека, которое затем приписывалось воздействию глубоко укоренившихся враждебных импульсов. Аналогично, наличие мотивов достижения выводилось из поведения, направленного на достижение; наличие мотивов зависимости — из зависимого поведения; наличия мотивов стремления к власти — из доминирующего поведения, и т. д. Не существует ограничений числа мотивов, выводимых из тех типов поведения, которые они, предположительно, порождают. Фактически, различные теории предлагают самые разнообразные перечни мотивов: одни из них содержат универсальные, многоцелевые побуждения, другие — различные наборы специфических побуждений.
Концептуальная структура теорий, ссылающихся на импульсы как на основные стимулы поведения, уже не раз подвергалась критике за то, что она не учитывает всей сложности человеческого реагирования. Никакими внутренними мотивами не объяснить многочисленные вариации поведения в тех или иных ситуациях. В тех случаях, когда изменения в поведении порождаются различиями во внешних условиях, постулируемые внутренние мотивы не могут быть менее сложными, чем их результат.
Здесь следует подчеркнуть, что сомнению подвергается не само существование мотивированного поведения, а только то, в какой степени такое поведение можно объяснить воздействием импульсов. Необходимость введения ограничений можно проиллюстрировать на примере такого простого и широко распространенного занятия, как чтение, которое обладает всеми признаками действия, в высшей степени мотивированного. Люди тратят значительные суммы денег, покупая книги и журналы; они прикладывают определенные усилия на то, чтобы отыскать нужные книги в библиотеках; затем они читают часами; и наконец, они могут испытывать эмоциональное расстройство, если их лишить привычного чтения (к примеру, если им вовремя не доставят любимую газету).
Следуя общепринятой практике, можно приписать такое активное чтение воздействию силы «побуждения к чтению» — или же даже какому-нибудь более высокому мотиву. Однако, если кто-то захочет составить прогноз, что люди читают, как долго они читают и каким образом выбирают материал для чтения, следует не искать побуждения, а проанализировать, каковы предшествующие побудительные мотивы и каковы ожидаемые преимущества такого чтения, а также оценить влияющие на чтение когнитивные факторы. С точки зрения предшествующих событий, можно, кроме всего прочего, поинтересоваться, что в настоящий момент рекомендуется прочесть и что соответствует требованиям повседневной жизни. В дальнейшем же чтение регулируется намерениями самого человека, его самооценкой, его ожиданиями и его тягой к знаниям. Существует критическое различие между объяснением возможной мотивации поведения через предшествующие события, стимулы и когнитивные побуждения, которые можно верифицировать экспериментальным путем и позитивным изучением внутренних побуждений, которым определенно недостает четких оценок (Bolles, 1975).
Концептуальную адекватность импульсно-энергетических теорий можно обсуждать бесконечно долго, однако невозможно проигнорировать их эмпирические ограничения. Подобные теории предоставляют готовые объяснения прошедших событий, но они оказываются несостоятельными в прогнозировании событий грядущих (Mischel, 1968; Peterson, 1968). В большинстве случаев любая такая теория может объяснить лишь свершившиеся факты. При этом уровень объяснений оценивается той точностью, с которой психологическая теория определяет условия, управляющие психологическими явлениями и механизмами, посредством которых осуществляется детерминантное воздействие. Обсуждаемые здесь подходы не показали удовлетворительных результатов при проверке их способности предоставлять объяснения требуемого уровня.
О ценности теории, в конце концов, можно судить и по возможностям разработанных в ней процедур, направленных на осуществление психологических изменений. В других науках о новых теориях судят по тому, каков их потенциальный вклад в техническое развитие. Предположим, к примеру, что в области воздухоплавания в ходе исследований в аэродинамической трубе ученые открыли новые принципы движения. Однако, если при практическом внедрении этих принципов они так и не смогут спроектировать аппарат, способный летать, то ценность их теоретических выкладок представляется нам весьма сомнительной. Те же рассуждения можно привести и относительно медицинских теоретических разработок, когда они оказываются не в состоянии привести к успешному лечению заболеваний. При психологическом подходе, в котором центральное место отводится воздействиям внутренних импульсов, достижение просветления или самоосознания признаются весьма существенными событиями для выработки устойчивых изменений в поведении. Помечая импульсы, которые проявляются самыми разнообразными способами, глубинные детерминанты поведения постепенно доводятся до уровня сознания. После того, как импульсы становятся осознанными, они, по-видимому, либо перестают функционировать как стимуляторы, либо становятся более доступными контролю со стороны сознания.
Однако при проведении экспериментов, в которых оцениваются фактические изменения в поведении, исследователи постоянно сталкиваются с трудностями при попытках показать, что поведение человека, прошедшего психодинамически-ориентированное лечение, изменяется более, чем поведение людей из контрольной группы, которые никаким процедурам не подвергались (Bandura, 1969; Rachman, 1971). Складывается впечатление, что проникновение в глубинные мотивы личности определяется в большей степени мерой убеждения, нежели процессом самопознания. Как однажды заметил Мармор (1962), каждый психодинамический подход имеет свой собственный набор любимых внутренних причин и свою собственную лучшую марку инсайта. Гипотетические детерминанты можно с легкостью установить в ходе не требующих подтверждения интервью, предлагая удобные для внушения интерпретации и специально отобранные наблюдения, вполне согласующиеся с убеждениями самих психотерапевтов. Именно таким образом сторонники различных теоретических ориентации раз за разом открывают работающие на них детерминанты — и, естественно, крайне редко встречают свидетельства в пользу детерминант, провозглашаемых представителями конкурирующих школ. На самом деле, если вам потребуется сделать прогноз, какие типы инсайтов и какие неосознаваемые побуждения могут выявиться у индивидуума в ходе психоанализа, то гораздо полезнее будет выяснить не фактическое психологическое состояние клиента, а систему концептуальных убеждений самого психотерапевта.
