И становится понятно, что истинной проблемой является не сила и невинность, а бессилие, оборачивающееся насилием, и невыносимая вина, требующая для своего оправдания Сфинкса за городскими воротами. В этом коренятся и разнообразнейшие (часто весьма творческие) усилия по созданию «образа врага», и всевозможные проявления ксенофобии, и возложения па другие группы (классы, страны, нации и др.) ответственности за все плохое… У нас недостает силы принять на себя ответственность и утверждать себя, осознавая истоки и хорошего, и плохого внутри себя. В этом и главный фокус жарких дискуссий 1980-х годов между Мэем и Карлом Роджерсом, который считал, что природа человека добра, а все плохое приходит извне. Мэй возражал: общество создано человеком, и если зло приходит оттуда, то как оно там возникло, если в природе человека его нет? Если мы считаем человека действительно свободным, говорил он, то никто не может гарантировать, что при свободном выборе он выберет добро, а не зло; если же человек обязан выбирать добро, то он не свободен. Сфинкс — в нас, и нет иного пути к добру, чем осознание и преодоление зла в самих себе.
Одиннадцатую главу Мэй посвящает бунтарю — его взаимоотношениям с обществом, его необходимости для эволюции общества, его силе и его слабости. И, наконец, завершает свою книгу он наброском новой этики, к которой мы должны прийти, осознав роль силы в нашей жизни и место Сфинкса в нас. «Жизнь есть единство добра и зла; не существует такой вещи, как чистое добро; и если бы зло было невозможно, не было бы и добра. Жизнь состоит в достижении добра не в стороне от зла, а вопреки ему».
Д.А.Леонтьев, доктор психологических наук
Посвящается Ингрид
В молодости я чрезвычайно высоко ценил невинность. Сила не привлекала меня, ни в теории, ни на практике, и я питал отвращение к любому насилию. В возрасте тридцати с небольшим лет меня подкосил туберкулез, против которого в то время не было лекарств. Полтора года я не знал, что мне суждено: жить или умереть. Я как мог следовал указаниям врачей, что, как мне тогда казалось, означало полностью принять предписанный мне полный покой и предоставить дело лечения другим. Я мог только лежать в постели, следя за бликами света па потолке, и ждать очередного ежемесячного рентгеновского обследования, которое покажет, увеличились или уменьшились полости в моих легких.
И вдруг, к великому моему смятению, моральному и интеллектуальному, я понял, что бациллы пользовались моей невинностью. Из-за нее моя беспомощность оборачивалась пассивностью, которая буквально провоцировала микробов на насильственное вторжение в мой организм. Я увидел также, что главной причиной, по которой я подхватил туберкулез, было отчаяние и чувство обреченности. Свойственный мне тогда недостаток самопринятия и самоутверждения, находивший удобную рационализацию в форме невинности, мог вести меня только в одном направлении. В невинном облике окружавших меня пациентов санатория я смог разглядеть, что пассивное принятие своей беспомощности перед лицом болезни означало смерть.
Только когда я начал «бороться», обрел ощущение личной ответственности за то, что это Я болею туберкулезом, и ощутил волю к жизни, началось стабильное улучшение. Я научился прислушиваться к моему телу, внутренне концентрируясь, подобно медитации, чтобы понять, когда что-то делать, а когда отдыхать. Я осознал, что лечение — это активный процесс, в котором я сам должен принимать участие.
Я прочувствовал эту истину в процессе моего выздоровления, но пользы от этого было немного, потому что мне не удалось тогда выразить ее в словах. Позднее мне пришлось много думать об этом, столкнувшись с описаниями сходных переживаний у моих пациентов на психоаналитических сессиях. Практически все они обратились за помощью, потому что чувствовали себя бессильными или были такими на самом деле. Они не могли эффективно строить отношения со значимыми для них людьми, оставаясь пассивными, в то время как другие (подобно бациллам туберкулеза в моем случае) совершали над ними насилие. Фрейд никогда прямо не обращался к отношениям такого рода. На них указывал Салливан, одна ко он не разработал вопрос о природе этих связей. Речь идет о силе, но силе, подобной целительной силе, преодолевающей туберкулез, а не военной силе генерала на поле сражения или экономической мощи главы корпорации.
Мне пришлось задуматься о моем собственном отношении к силе. Я уже больше не мог прятать за своей невинностью зависть к тем, кто обладал силой. Как я заметил, это соответствует общему правилу нашей куль туры — все стремятся к силе, но мало кто признает _это. Обычно те, кто обладает силой, вытесняют свое стремление из сознания. В нашем обществе вынуждают к осознанию этой проблемы как раз притесненные члены, представленные такими социальными движениями как «Сила женщин» и «Сила черных».
Когда общество осознает эту ситуацию (что явно необходимо), оно столкнется с вопросом о насилии. Связано ли насилие с невинностью? Или, как я пишу об этом дальше, провоцирует ли невинность на убийство? Это приводит нас к сложным и захватывающим вопросам. Можно только согласиться со словами Джекоба Броновски (в его «Лице насилия»):
Насилие здесь,
В мире здоровых,
Это симптом.
Я слышу его
В рыданьях мужчин,
Изведавших крах.
Я вижу его
В кошмарах детей.
Им снится сейчас
История зла
За тысячи лет.
Если эти рыдающие мужчины и мучимые кошмарами дети актуализируют свою силу, они смогут в определенной степени обратить свое насилие в конструктивное действие и повернуть свои сновидения на общее и свое собственное благо. Я надеюсь, что смогу указать путь не в обход проблем силы и насилия, а через них.
Чтобы понять природу силы и истоки насилия, необходимо обратиться к более глубоким вопросам, чем обычно. Надо понять, что значит быть человеком.
Трудности и одиночество, которое я испытывал, работая над этой книгой, были смягчены несколькими друзьями, которые обсуждали со мной те или иные проблемы или читали отдельные главы. Энтони Атос, сам занимавшийся этой проблемой, обсуждал ее со мной намного глубже, чем этого требуют отношения дружеского участия. Я благодарен также за ценные идеи Альберте Салите, Дафне Грин, Дэвиду Бэзело-ну, Лесли Фарберу и Стенли Куницу. Студенты на семинаре по этой теме, который я вел в Йельском университете, своими догадками помогли мне обнаружить новые аспекты психологии силы. И, как всегда, богатейшим источником познания стали для меня мои пациенты, которым я очень обязан.
Ролло Мэй Холдернесс, Нью-Хэмпшир.
Глава 1. БЕЗУМИЕ И БЕССИЛИЕ
Везде, где находил я живое.
находил я и волю к власти.
Фридрих Ницше
«Так говорил Заратустра»
Сила необходима всему живому. Человек, много лет тому назад брошенный на пустынную поверхность Земли с надеждой и наказом выжить, обнаруживал, что вынужден постоянно прибегать к силе и сопротивляться враждебным силам в своей борьбе за землю и с сородичами. За все эти века так и не обретя безопасности, ограниченный в своих возможностях, слабый, одолеваемый болезнями и, в конце концов, умирающий, он тем не менее утверждает свои силы в творчестве, одним из продуктов которого является цивилизация.
Английское слово power («сила», «власть») происходит от латинского posse, означающего «быть способным». Стоит ребенку родиться, как мы обнаруживаем в его поведении признаки пробуждающейся силы в том, как он плачет и размахивает ручонками, требуя, чтобы его покормили. Кооперативная, дружелюбная сторона жизни сосуществует с борьбой и властью, но ни тем, ни другим не следует пренебрегать, если мы ждем от жизни удовлетворения. Благодарное принятие земных благ и поддержки собратьев достигается не отказом от силы, но использованием ее с учетом интересов других.
Способность младенца удовлетворять простейшие потребности превращается у взрослого в борьбу за самооценку, за чувство собственной значимости. Именно в этом заключается психологический смысл его жизни, в отличие от биологического смысла у ребенка. Жажда признания становится центральной психологической потребностью: я должен быть способен заявить, что я есть, суметь утвердить себя в мире, в который, благодаря моей способности утверждать себя, я вношу смысл, я творю смысл. И я должен делать это, несмотря на величественное безразличие природы ко всем моим стараниям.
Для понимания провозглашенной Ницше «воли к власти» следует помнить, что он не имел в виду «волю» и «власть» в современном значении, в смысле конкуренции, — скорее, он подразумевал самореализацию и самоактуализацию. Если мы перестанем воспринимать понятие «власть» исключительно в негативном контексте, нам будет проще согласиться с Ницше.
