Но куда же девается это богатство в реальной жизни? Почему мы забываем, к примеру, выполнить элементарную просьбу — купить масла или хлеба в магазине. Парадокс…
А не кажется ли вам парадоксальной ситуация, когда штангист не справляется с меньшим весом потому, что может поднять больший? Между тем подобное произошло на Олимпийских играх в Токио с одним из выдающихся советских штангистов. Причиной неудачи спортсмена не был избыток силы — к срыву привело неправильное её применение. Сила была адресована к другому, меньшему весу. Это, кстати, и есть, видимо, тот самый психологический барьер, мешающий побить рекорд.
Так и с памятью. По каким-то причинам мы, поглощая некоторые виды информации, не запоминаем, игнорируем их. Наша деятельность по запоминанию является как бы имитацией запоминания. Причин может быть много: субъективное неприятие информации (она безразлична или вызывает отрицательное отношение), перекрытие информации другой, более важной, что иногда приводит к так называемой рассеянности.
Запоминание, таким образом, требует определённой настроенности. И, кроме того, некоторой предрасположенности к данному виду информации, поскольку безжалостное, обезличенное отношение к своей памяти обязательно скажется в конце концов на результатах.
По аналогии всё с тем же спортом можно сказать, что совершенства работы памяти необходимо добиваться не просто упражнением, но упражнением, соответствующим вашим склонностям и способностям.
Каковы они, особенности вашей памяти? Всмотритесь, вслушайтесь в себя. Память многолика. «Сколько голов, столько и умов». Это относится и к памяти.
История изучения памяти насчитывает века. Наукой накоплен огромный и разнообразный материал. Оставив пока в стороне специальные данные, коснёмся простых, почти житейских наблюдений.
Человек может иметь феноменальную музыкальную память и неспособен запомнить номер телефона приятеля. Интересно, что музыкальная память, пожалуй, один из самых распространённых, типов ярко выраженной хорошей памяти. Вот тут можно было бы воскликнуть: «Почему? Парадокс…»
Говоря о музыкальной памяти, нельзя не сказать и о том, что слабость музыкальной памяти распространена, наверно, тоже шире, чем какие-либо другие дефекты памяти. Человек имеет хорошую, послушную память, но не может воспроизвести куплет заезженной песенки, что каждый день, а то и несколько раз в день навещает его из каждого окна… Нет слуха? Да, часто это совпадает, но не слишком ли простым будет такое толкование? А что, если нет слуха на числа и их связи — тогда не окончить средней школы? А если нет слуха к родному языку? Тогда простейший диктант — неодолимый барьер. Необходимость частенько заставляет нас делать то, что, казалось бы, самой природой нам заказано. Есть барьеры, которые нельзя не преодолеть, и мы их преодолеваем. Нет слуха… Нет, это всё-таки слишком просто. А что, если запоминаем мы всё верно, но вот при воспроизведении (при припоминании) мелодии что-то происходит, из-за чего одно не то чтобы превращается в другое, но теряет нечто главное, особенное?
Что, если при воспроизведении информация проходит как бы через некоторый фильтр и качество воспроизведения зависит от настройки этого фильтра? Об этом мы поговорим в следующих главах.
Пока же мы вернёмся к примерам, которые наверняка знакомы читателю из собственного опыта.
Так, вы, очевидно, замечали, что человек лучше владеет лишь одним из типов памяти. Люди с хорошо развитой зрительной памятью заучивают письменные тексты лучше, чем воспринятые на слух. Воспоминание всплывает у них в виде зрительного образа. Человеку с моторным типом памяти для улучшения запоминания текст надо записать самому. Мастер, про которого говорят: «золотые руки», известный спортсмен — это люди с развитой моторной памятью. Артисту балета надо обладать и моторной, и музыкальной памятью. Разные виды памяти обычно компенсируют друг друга. У слепых, как правило, хорошая осязательная память.
Почему же усиление одного вида памяти соседствует с ослаблением другого? Не конкурируют ли эти специалисты по запоминанию разной информации, работающие в нашем мозгу? Если это так, то, значит, информацию мы обрабатываем по нескольким каналам, и эти каналы неравномерно широки.
Если рассмотреть отдельно взятый канал, то легко обнаружим, что его работа тоже содержит в себе некие внутренние противоречия.
Мы иногда не можем вспомнить то, что знаем абсолютно точно. Более того, чем больше стараешься ухватить забытое, которое только что буквально на языке вертелось, тем дальше оно прячется, чтобы потом вдруг явиться откуда-то из потайного уголка.
Эмоциональная окраска материала способствует его запоминанию. Мы долго помним обиды. С детства храним неповторимые мгновения радости. Мы на долгие годы запоминаем улочки городов или лесные дорожки, если с ними было связано что-то значимое, важное для нашего сердца.
Неинтересный и кажущийся ненужным материал запомнить бывает очень трудно. Внимательный студент, например, может заметить, что трудный, неподдающийся экзаменационный курс усваивается именно тогда, когда у человека появляется эмоциональное отношение к нему. Во всяком случае, не вызывает сомнения, что эмоции нужны для запоминания.
В опытах на животных также было показано, что эмоциональная окраска обучения какому-нибудь навыку с помощью стимуляции зон мозга, связанных с эмоциями, существенно ускоряет запоминание и делает его более прочным.
Но вот информация зафиксирована. Теперь, если в момент, когда её нужно вспомнить, появляются эмоционально значимые раздражители, их воздействие может быть различным. Припоминание информации может улучшиться (каждый знает, как остро и ясно работает иногда память в критических ситуациях), но может быть и просто задавлено («отшибло», как говорят).
Пока, в пределах данной главы, можно сказать, что оптимальным, видимо, является эмоциональный фон, сходный по характеру с запоминаемой информацией. Но встречаются, однако, люди, которым именно контрастирование общего фона и запоминаемой информации помогает лучше запомнить. В этом как раз нет, пожалуй, ничего парадоксального, потому что уже упомянутая нами электростимуляция зон мозга, как, впрочем, и вообще придание эксперименту эмоциональной окраски, вызывает, по современным данным, именно контрастирование восприятия раздражителей, которые мы регистрируем.
Настало время напомнить, что эта глава не случайно называется «Парадоксы памяти». Разве не странно, что в одной и той же главе поместилось и предположение (почти утверждение), что мы запоминаем всё или почти всё, с чем встречаемся в жизни, и рассуждения о том, что способствует запоминанию и что ему мешает. В чём дело? Как стыкуются эти положения? Мы ответим на эти вопросы в следующих двух главах, пока же ограничимся тем, что запоминание само по себе, если оно пассивно, если в нём не участвует наше «Я», — это накапливание богатств в лабиринте, ключи от сокровищниц которого находятся в огромной запутанной связке. И ключи эти безлики.
Образно говоря, запоминание без цели, без личностного смысла — это стрельба в пустоту. Понятно поэтому, что лёгкость нахождения дороги к нужной информации зависит от эмоционального фона как при запоминании, так и при воспроизведении. Эти вопросы будут подробно рассматриваться в главе «Память глазами психолога».
Теперь коснёмся ещё нескольких факторов, влияющих на функцию памяти. К таким факторам относится, например, сон. Всякий знает, что мысль, промелькнувшая перед самым засыпанием, наутро вспоминается крайне трудно или не вспоминается вообще. Что-то было несомненно важное, но что?
Как они всегда интересны, эти мысли в полусонном состоянии — не потому ли, что мы бессильны восстановить их в точности и работаем, так сказать, с образом мысли? Так поэт, своевременно не записавший мелькнувшие где-то на околице сознания строки, бьётся потом, вспоминая их и отвергая всё, что приходит на ум (всё не то, не так, слабо), в том числе отвергает и ту самую, желанную, единственную, великолепную строчку.
Получается, что сон мешает запоминанию. Есть даже предположение, которое, правда, очень трудно проверить, что из наших бесчисленных сновидений мы помним лишь те, что непосредственно предшествовали просыпанию или даже вызвали его. Всё это, наверное, так и есть.
Многочисленными экспериментами на животных показано, Однако, что сон играет важную роль в воспроизведении следа памяти и, возможно, даже в самом запоминании. Учёные описывают две фазы сна — «быстрый» и «медленный». Во всяком случае, если в эксперименте животное всякий раз будить в фазе «быстрого сна», который сопровождается сновидениями (движениями глаз, так называемой активированной энцефалограммой), — так вот, если животное лишить этого вида сна, оставив ему на долю только «медленный сон» (когда отсутствуют внешние проявления активности), то назавтра оно не может воспроизвести то, чему его учили вчера, или делает, но с большим трудом. Предполагается, что именно во сне происходит сортировка и, так сказать, укладка на полочки накопленной за день информации. Только это должен быть здоровый, полноценный сон.
