Глава 3. Психофизиологические механизмы произвольного управления поведением и деятельностью
3.1. Условно-рефлекторные теории произвольного управления
И. П. Павлов [1951б] считал произвольные движения по механизму их вызова (инициации) условно-рефлекторными, подчиняющимися всем законам высшей нервной деятельности. Однако если разобраться в схеме произвольных движений животных, которая предложена И. П. Павловым, то нужно сделать вывод, что произвольные движения являются обратной реакцией со стороны животного при возбуждении системы пищевой центр – двигательный центр. Сначала по условиям эксперимента движение вызывало возбуждение пищевого центра и слюноотделение, а затем, при упрочении связи между центрами, возбуждение пищевого центра стало вызывать возбуждение двигательного центра и движения лапой. Если в случае образования пищевого рефлекса появление слюноотделения в ответ на движение лапой имеет целесообразность (движение лапой служит сигналом о скором появлении пищи, в результате чего возникает подготовленность к ее принятию – слюноотделение), то увидеть целесообразность движений лапой после возбуждения пищевого центра трудно. Движения животного в экспериментах Н. И. Красногорского, на которые ссылался И. П. Павлов, ни на что не направлены, они спонтанны и просто не нужны животному. Они лишены биологического смысла. А с точки зрения Н. А. Рожанского [1957], произвольные движения должны обладать этим смыслом, биологической направленностью. Вероятно, не случайно сам И. П. Павлов говорил о «так называемых произвольных движениях».
Сказанное можно отнести и к эксперименту Г. И. Широковой [1956], которая случайные, спонтанные движения собаки между условными сигналами превращала в закономерные (но ни на что не направленные) и на основании этого называла их произвольными. Но спонтанность – это не произвольность, не преднамеренность и не сознательность акта.
В то же время эксперименты павловской физиологической школы показали, что «кинестетические клетки коры могут быть связаны (и действительно связаны) со всеми клетками коры (мозга), представительницами как всех внешних влияний, так и всевозможных внутренних процессов организма. Это и есть, – считал И. П. Павлов, – физиологическое основание для так называемых произвольных движений, т. е. обусловленность их суммарной деятельностью коры» [1951б, с. 446]. Данное положение действительно нашло подтверждение в отношении произвольных движений человека. Они представляют собою сложно афферентированные движения, связанные с сигналами, идущими от различных анализаторов, среди которых базовым является кинестетический анализатор. Кинестетические клетки коры, как и предполагал И. П. Павлов, образуют условную связь с двигательными клетками коры (мозга), от которых начинаются пирамидальные эфферентные пути, и таким образом обеспечивают системную регуляцию мозгом произвольных движений.
Однако, несмотря на эти важные положения, в целом работы школы И. П. Павлова, проведенные на животных, не затрагивали существа произвольности и волевого регулирования поведения, тем более что у человека управление своим поведением намного сложнее и касается не только произвольных движений, но и познавательных процессов – внимания, восприятия, памяти, мышления, воображения. В настоящее время нельзя ограничиться простой констатацией условно-рефлекторной природы произвольных актов, надо искать конкретные физиологические особенности тех реакций, которые относят к разряду произвольных.
Близкое к павловскому понимание воли имелось и у ряда западных физиологов и психологов, а также у отечественного психолога Н. Н. Ланге. Суть их представлений сводилась к тому, что волевые движения – это приобретенные в онтогенезе, выученные реакции. Волевые движения определялись как влияние приобретенных индивидом в его личном опыте представлений и ассоциаций на врожденный нервный механизм рефлексов. Над низшей нервной системой рефлекторных механизмов образовалась в ходе эволюции видов особая система высших нервных регуляторов, составляющих передний мозг (мозговые полушария), которые, отражая раздражения чувствительных центров, организуют их в определенные системы ассоциационных комплексов (т. е. системы воспоминаний личного прошлого опыта индивида), а затем оказывают возбуждающее и регулирующее влияние на двигательные центры низшей системы, производя то, что называют волевыми, сознательными действиями.
Таким образом, как отмечал Н. Н. Ланге, волевая деятельность отличается тем, что «в рефлексивный, или инстинктивный сенсомоторный процесс вставляется сложный опосредующий член, изменяющий как сенсорную, так и моторную его половину, именно в смысле особой “центральной” переработки этих по существу “периферических процессов”. Сенсорные впечатления при этой “центральной” переработке выступают уже не в виде простых ощущений, но в систематизированных рядах сложных перцепций, воспоминаний, ассоциаций и понятий, чувства – в виде различных форм, разнообразных эмоций личности и, наконец, движения – в различных видах индивидуализированных волевых навыков» [1996, с. 290].
Таким образом, в соответствии с этим роль воли состоит лишь в том, чтобы привести в действие уже сложившиеся механизмы двигательных актов.
Осознавая ограниченность такого понимания воли, Н. Н. Ланге далее писал: «Изложенная теория происхождения волевых движений из опыта невольных требует, однако, еще одного важного дополнения. Предыдущее рассуждение могло внушить мысль, будто волевые движения отличаются от невольных лишь формально, т. е. тем, что они вызываются кинестетическими представлениями, но по содержанию являются только волевыми повторениями прежних невольных действий, т. е. разнообразие видов движений этим не увеличивается. Правда, даже и это формальное изменение само по себе представляет огромную жизненную выгоду, ибо благодаря тому, что волевое исполнение движений обусловливается прежними кинестетическими представлениями, эти движения оказываются связанными уже со всем личным опытом существа, которому принадлежит данное кинестетическое представление. Через это волевые движения освобождаются от непосредственной зависимости от наличных в данный момент внешних впечатлений, в них реализуются не только эти впечатления, но и весь опыт, вся личная память существа… Однако ценность волевых движений этим не исчерпывается, они не только являются волевыми повторениями прежних рефлекторных или инстинктивных реакций существа, но и создают совсем новые по содержанию виды действий» [там же, с. 295–296].
Другое изменение в волевых действиях при их дальнейшем развитии Н. Н. Ланге связывал с тем, что кинестетические представления о движении постепенно замещаются представлениями о более или менее отдаленных результатах этого движения как главной цели волевого акта – предмета хотения. Однако во всяком хотении сохраняется явный признак того, что оно имеет или имело моторное содержание. Об этом свидетельствует чувство усилия, сопровождающее хотение, ибо усилие всегда в своей основе имеет мышечное напряжение.
«Благодаря всему этому, – писал Н. Н. Ланге, – волевые акты являются полным выражением всей психической личности, как она сложилась и развивалась в индивидууме… Анализ этого сложнейшего процесса психической жизни, называемого в совокупности волей, или волевыми действиями, составляет особенно важную, но и трудную задачу психологии, тем более что в этой области часто эмпирическое научное исследование затемняется метафизическими понятиями вроде “душевной силы” или номинальными объяснениями из “способностей души”» [там же, с. 290].
Следуя учению И. П. Павлова, В. И. Селиванов [1992] пишет, что «воля – не врожденное явление. Она формируется в процессе всей жизни человека и прежде всего в процессе целенаправленного воспитания» [с. 182]. С этим можно согласиться, но при этом не следует сводить волю к павловским условным рефлексам и в то же время отрицать наличие в волевых проявлениях (особенно когда речь идет о так называемой «силе воли») врожденных механизмов и задатков.
3.2. Функциональные системы и произвольное управление действиями и деятельностью
Со времен И. П. Павлова понимание физиологических механизмов управления поведением значительно продвинулось. Представление о рефлекторной дуге было заменено на представления о рефлекторном кольце (Н. А. Бернштейн [1966]), которое включает внутреннюю и внешнюю «обратную связь» и сличение того, что происходит с тем, что должно быть. На Западе эти представления получили выражение в модели саморегуляции Канфера [Kanfer, 1970, 1975; Kanfer, Hagermann, 1981, 1987]. Эта модель описывает цикл саморегуляции, который включается каждый раз, когда действие прерывается вследствие возникновения препятствий или когда не достигается нужный результат. Канфер выделил три следующие друг за другом фазы. Первая фаза – самонаблюдение: субъект регистрирует свое поведение (или, как теперь принято говорить, осуществляет мониторинг). Вторая фаза – самооценивание: происходит сравнение результатов самонаблюдения с имеющимся стандартом, связанным с уровнем притязаний. При этом выявляются отклонения по величине и направлению и субъект пытается оценить, в какой мере он может повлиять на изменение ситуации. Третья фаза – подведение итогов: осуществляется либо позитивное самоподкрепление при достижении желаемого результата, либо негативное самоподкрепление, если цель не достигнута.
