Ознакомительная версия.
Стыд наиболее эффективен, если поведение виновника разительно отличается от ожидаемого. Чем меньше разрыв, тем слабее стыд. Многих американцев шокировало, что руководители корпорации AIG, получившей в 2008 году $85 млрд государственных вливаний для спасения от банкротства, оттянулись на роскошном калифорнийском курорте на полмиллиона долларов, проведенных по статье служебных расходов. Общественность не просто сочла себя в этом случае жертвой (как-никак AIG растратила деньги налогоплательщиков). Было очевидно, что $150 000 на питание и $23 000 на спа-процедуры – это очень далеко от сколько-нибудь приемлемых затрат на подобные услуги. Разрыв между наблюдаемым и желаемым поведением оказался огромным, тем более в свете спасения за счет государства.
Заметное расхождение реальности и ожиданий делает стыд особенно эффективным инструментом повышения явки избирателей. Огромное большинство американцев считают обязательным для себя участвовать в голосовании. (В ходе исследования 89 % из более чем 2000 респондентов были по большей части или совершенно согласны с утверждением, что голосовать всегда – это гражданский долг.) Однако на деле регулярно голосует меньшая часть. (Исключение составляют выборы президента: в 2008 году явка составила 62 %, а в 2012‑м – 58 %.)
Напомню об эксперименте, в ходе которого письма, заставлявшие избирателей чувствовать себя виноватыми из-за пренебрежения гражданским долгом, повысили явку на 4–6 %. При проведении другого подобного эксперимента 180 000 зарегистрированных избирателей штата Мичиган были разбиты на несколько групп, для каждой из которых был составлен отдельный текст. В одном письме приводилась история посещения выборов адресатом и его соседями с обещанием, что после предстоящего голосования будут присланы обновленные данные. Этот текст оказал самое значительное влияние на явку – она возросла на впечатляющие 8 %. (Обычно единичное письмо, каким бы оно ни было, не увеличивает явку избирателей больше чем на 1 %.) Публичность стала залогом наивысшей активности избирателей и сработала лучше чувства вины{100}.
Следующий вопрос: на кого публичность действует сильнее – на людей, которые прежде голосовали, или на тех, кто пренебрегал своим гражданским долгом. Ответ на него дало еще одно исследование. Жителям Холланда в Мичигане и Монтичелло в Айове были разосланы открытки с сообщением, что имена людей, которые придут на избирательные участки, будут опубликованы в местной газете, а жителям города Или в Айове – что будут обнародованы имена непроголосовавших. Явку повысили как угроза стыда, так и обещание признания, однако признание подействовало в большей степени на «активных избирателей» – участвовавших по крайней мере в двух из трех предыдущих выборов. А вот страх стыда одинаково стимулировал как активных, так и недобросовестных избирателей, голосовавших только один раз или ни разу{101}. (Нужно отметить, что «после целого ряда обращений лиц, ответственных за проведение выборов, с сомнениями по поводу публикации имен избирателей в газетах» – лишнее доказательство того, что эффективное не обязательно приемлемое, – исследователи решили отказаться от публикации. Однако это решение было принято уже после выборов.) Стыд действует сильнее, когда реальное поведение значительно отличается от желаемого.
Навык № 3: стыдить за то, что формально не наказуемо
Особенно целесообразно использовать стыд для противодействия таким нарушениям, которые не караются более суровым или юридически оформленным наказанием. При наличии законных санкций – например, если бы в США действовал закон, делающий участие в выборах обязательным (как в Австралии), – не понадобилось бы поднимать общественность, растрачивая ее пыл на то, чтобы стыдить нарушителей. И сама общественность считала бы это пустой тратой времени. Один техасец снял на камеру, как сосед уродует его машину, и, не ограничившись использованием видео как доказательства в суде, выложил запись в Интернет. Зачем было обнародовать это преступление, еще больше позоря соседа? Пострадавшему не нужна была помощь общественности, чтобы добиться наказания виновного, – с этим прекрасно справилась система права.
Если же правовой механизм отсутствует или законы не применяются, то ставки стыда как инструмента общественного контроля повышаются. Никакой закон не предусматривал, как руководству AIG следовало распорядиться правительственной субсидией, и точно так же нет законов, запрещающих банкам выплачивать своим топ-менеджерам бонусы из бюджетных дотаций. В 2008 году руководители финансовых организаций получили в качестве бонусов почти $20 млрд после того, как правительство выделило им транш в размере $245 млрд. Корпорация Citigroup в начале 2009 года, как только получила $45 млрд бюджетных средств, намеревалась купить реактивный самолет для служебного пользования. Никакой суд не нашел бы в этих поступках ничего противозаконного, однако вскоре после этого президент Обама заявил, что Citigroup «следовало бы проявить больше благоразумия», и назвал бонусы руководству «постыдными».
Акция гражданского протеста «Захвати Уолл-стрит» стала сигналом, что множество людей считают поведение банкиров неправильным, пусть система правосудия и не усматривает в нем признаков состава преступления. И если бы хоть один инвестиционный банкир сел в тюрьму после финансового кризиса 2008 года! (Предыдущий спровоцированный махинациями кризис 1980‑х годов окончился посадкой сотен дельцов, хотя и был в 70 раз менее масштабным.) Тогда, возможно, мы не наблюдали бы такого взрыва негодования из-за постыдного поведения финансовых организаций и их сотрудников. Акция «Захвати Уолл-стрит» увенчалась какими-никакими достижениями: банки передумали вводить плату за пользование дебетовыми картами, правительство создало орган по защите потребителей от произвола компаний финансового сектора, и появился мем «один процент»[6]. Это было и напоминание: если наказать отступника законным путем невозможно, общество всегда может ославить его.
Профессор права Тони Массаро возражает против применения стыда в силу будто бы содержащегося в таких кампаниях «посыла, что пьяные водители, растлители малолетних и другие отступники являются недочеловеками» и «заслуживают нашего презрения». Применительно к этим специфическим случаям Массаро, возможно, прав. Но зарвавшихся банкиров, ленивых избирателей или любителей офшоров вроде Google, Amazon и Starbucks общество стыдит не потому, что видит в них «недочеловеков» (что, впрочем, истинная правда, когда речь идет о корпорациях), а из-за отсутствия альтернативы. По той же причине правительствам штатов остается разве что взывать к совести неплательщиков налогов, поскольку, в отличие от федерального правительства, у них нет иных рычагов воздействия. (В штате Калифорния возможна конфискация второго дома и роскошного автомобиля и то лишь после длительной судебной возни.)
Это все не значит, что воздействие через стыд – наилучший инструмент. Просто бывают случаи, когда, кроме стыда, у нас нет вообще никаких инструментов. Когда у южного побережья Чили рыбаков замечают в природоохранных зонах, другие рыбаки пишут имена нарушителей на большом плакате под заголовком Los Castigados («Наказанные») и вывешивают в городе. Рыбаки сами патрулируют такой район и стыдят нарушителей, поскольку официальных санкций для них не предусмотрено. Инструменты международного права, например Всеобщая декларация прав человека, не предполагают никаких механизмов наказания подобных нарушителей, и в качестве меры воздействия чаще всего используется именно стыд. Кеннет Рот, глава Human Rights Watch, писал: «Сила таких организаций, как наша, не в воззваниях, а в методике применения стыда – в умении расследовать неправомерные действия и выставить их на суд общественности»{102}.
В отношении некоторых нарушений формальные инструменты наказания никогда не будут созданы, но с помощью стыда ситуацию можно исправить. Например, нездоровая, скажем пересоленная, пища едва ли когда-нибудь будет запрещена – да никто этого и не хочет. Тем не менее решать проблему нездорового питания необходимо. Как показывают исследования, стыд помогает снизить потребление вредных продуктов, только объектами воздействия стыдом должны становиться не потребители, а сами продукты. То есть все самое никудышное, что может купить человек, должно быть предано позору. Ученые пометили некоторые продукты в больничном киоске ярлычком «не полезно», и продажи здоровой пищи увеличились на 6%{103}. Законодательство Финляндии еще в 1996 году обязало производителей особо маркировать продукты с высоким содержанием соли, в результате чего общее ее потребление значительно снизилось{104}.
Ознакомительная версия.
