Однако вам придется фильтровать и классифицировать все критические замечания, поступающие от всех критиков, что предполагает сознательную обработку информации. В таких случаях следует выдержать паузу и постараться ответить на серию вопросов, дабы призвать на помощь здравый смысл.
Припомните дискуссию о склонности все относить на свой счет из четвертой главы. В ней обращалось особое внимание на то, как часто мы интерпретируем общие высказывания как лично к нам обращенные упреки. Вот вам и тот первый фильтр, который следует противопоставить критическому потоку. Прежде всего разберитесь, а в вашу ли сторону летят критические стрелы? В случае опасности вам понадобится ввести в действие все «очистные сооружения».
А судьи кто?
Логичен следующий фильтрующий вопрос: «А кто, собственно, меня критикует?» В книге «В поисках смысла» венский психиатр Виктор Франкл пытается объяснить, почему некоторые узники нацистских концентрационных лагерей боролись за жизнь перед лицом смертельной опасности, в то время как другие полностью утрачивали волю к жизни. По мнению В. Франкла, отличие состояло в том, что смирившиеся принимали нацистский взгляд на их социальный статус, а те, кто боролся, отказывались чувствовать себя униженными — вопреки потере общественного положения, имущества, здоровья и свободы. Нацисты обращались с ними как с мусором, но внутренний голос человека отвечал: «Разве? А с чего бы мне верить таким свиньям, как вы?»
Они задавались вопросом: «А кто, собственно, говорит?» Ответ не заставлял себя ждать: «Среди них совсем нет тех, кого следовало бы слушать».
Вопрос о доверии критике полезен всегда, в каком бы положении вы ни оказались. В статье, опубликованной в журнале «Уолл-стрит», рассказывается о том, как некие брокеры пытались спешно заключить на бирже не терпящие отлагательства сделки. Кульминацией их подхода было высказывание малоприятных замечаний в адрес мужского достоинства покупателя — например: «Я понимаю, что вы сперва должны посоветоваться с женой. Но ведь она не будет каждый день ходить с вами на работу, не так ли? В вашей семье решения принимает женщина? Давайте-ка отбросим бирюльки и займемся серьезной игрой». Или: «Позовите-ка к телефону жену, судя по всему, мужчина в вашей семье — она».
Помогали ли оскорбления сбыть лежалый товар? Да, возможно… Но только тем из покупателей, кто не задавался вопросом: «А кто, собственно, говорит?»
Кто это там утверждает, что решение отклонить их сомнительное предложение означает мою бесхребетность? Он считает, что я подкаблучник? Судя по всему, этот парень просто хочет нажиться на продаже акций за мой счет. Я не слышал, что эксперты по достоинству мужчин подрабатывают на бирже.
Конечно же, каждый человек вправе иметь собственное мнение, но не каждому мнению стоит доверять в равной степени. Подумайте, достойно ли оно вообще внимания? Является ли услышанная вами критика мнением специалиста? Если речь идет о двигателе вашей машины, то чье мнение для вас важнее: вашего бухгалтера или автомеханика? С другой стороны, к чьему мнению стоит прислушаться, если речь идет об уплате налога? Вопрос «кто говорит?» подразумевает также проверку: «А многие ли говорят?» Люди, принимающие критику на веру, склонны расценивать любое замечание как окончательный вердикт. Обычно отрицательное мнение затрагивает человека за живое, то есть задевает область, в которой начинает вибрировать встроенный камертон.
Так как же убедиться в том, что полученный отрицательный отзыв — мнение настоящего непредвзятого эксперта? Это действительно непросто. Лучший способ проверки отдельного мнения — сравнить его с суждениями других людей.
Когда вы спрашиваете себя: «Кто говорит?», вы преследуете двоякую цель: отбросить суждения тех, кому вы не доверяете, и решить, в какой мере реагировать на критику, заслуживающую внимания.
Тридцатипятилетний сын Авы — наркоман. Он приходит к ней, только чтобы занять денег. Он говорит, что собирается обратиться в реабилитационный центр, но сегодня деньги ему нужны на оплату квартиры и на еду. Ава дает ему денег, и он тратит их на наркотики. Когда сын возвращается, чтобы занять еще, Ава отказывает ему. Он с возмущением восклицает, что любящая мать никогда бы не отказала сыну. Тогда Ава предлагает перевести деньги за квартиру прямо на счет владельца. Сын гневно обрушивается на нее, говоря, что она все еще считает его ребенком. Он предупреждает, что не знает, что с ним произойдет, если она не даст денег, и кричит, что именно она будет виновата, если его выбросят на улицу.
Ава переживает, что по ее вине сын пристрастился к наркотикам. Чувство вины — ее камертон. И сын, зная о болевой точке женщины, нашептывает: «Плохая мать, плохая мать, плохая мать».
А кто говорит? Человек на игле. Да, он ее сын, и она должна о нем заботиться. Но до какой степени? Какого отношения заслуживает тридцатипятилетний верзила-наркоман, лгущий своей матери? Здравая оценка слов сына позволила бы Аве рассмотреть широкий набор ответных реакций на его домогательства.
Если Ава считает, что он прав, она будет чувствовать себя виноватой и не перестанет давать ему деньги, пока не спустит все свои сбережения. В итоге она превратится в пособницу наркомана, потакающую его пристрастию.
Если Ава полагает, что сын отчасти прав и заслуживает ее помощи — но лишь в определенной степени, — она может предложить ему проконсультироваться у специалистов или сама обратится за советом к медикам, чтобы выработать оптимальную стратегию действий.
Что у всех на языке…
По-видимому, самым серьезным критиком большинству из нас представляется «общественное мнение». А что скажут все? Наверное, самое ужасное на свете, когда все думают, что ты ничтожество, когда ты опозорен перед лицом всех. Трудно не принять вердикта, вынесенного всеми. Но правда состоит в том, что всех не существует. Да, есть вопросы, по которым в обществе выработано общее мнение, и правила, которым следует большинство. Безусловно, мы не приемлем убийства, кражи или пытки, но даже в таких, казалось бы, бесспорных вопросах невозможно утверждать, что все думают одинаково. Если бы все были согласны, давно закрылись бы все тюрьмы.
И все же зачастую мы принимаем существование всех и верим в их силу, не допуская ни малейших сомнений.
Когда Норма училась в третьем классе, на одном из уроков она чихнула, издав довольно смешной звук, и ее одноклассники дружно захихикали. Норма почувствовала себя униженной и многие годы спустя подавляла каждый свой чих, боясь предстать перед всеми в глупом свете.
Кто в случае с Нормой сыграл роль всех? Группа детей, собравшихся однажды на урок по программе третьего класса школы. Норма слишком серьезно и слишком долго верила воспринятой ею критике немногочисленной и временной группы детей.
Боб в подростковом возрасте страдал от нервного тика. Когда на него находило, он нервически выщипывал волоски на теле. Он надергал их столько, что в конце концов через год на его, в общем-то, волосатом предплечье образовалась заметная лысина. Боб чувствовал себя настолько неловко, что никогда не решался надеть рубашку с короткими рукавами. Когда его друзья шли купаться, Боб отказывался составить им компанию под всевозможными предлогами. Ему не хотелось снимать рубашку. Пока рука скрывалась под одеждой, Боб чувствовал себя уверенно, но стоило ему лишь подумать о том, что придется закатать рукав, как он совершенно терялся. Бобу хотелось проводить время с друзьями, но ему казалось, что у него нет выбора. Каждый увидит проплешину, каждый удивится, каждый будет посмеиваться, или уставится, или скажет что-нибудь не то.
Прав ли Боб? В большинстве случаев никто ничего не заметит. Обычно люди настолько заняты своими собственными мыслями и делами, что они вообще ничего не замечают. «Эй, вы видали?» — «Что?» — спросят они в ответ.
Некоторые заметят, но им все равно. Они увидят и тотчас же все забудут. Их интересуют другие проблемы: «Вы заметили шрам на лице нашего нового начальника?» — «Да, заметила. Скажите, а вы не думаете, что он изменит штатное расписание? Я слышала, такое возможно».
Другие обратят внимание, выскажутся и тоже забудут: «Хэй, Дэрри! Сколько пудов пиццы ты смолотил за последнее время? Может, стоит сказать Мэри, чтобы она сготовила что-нибудь другое? Кстати, что ты думаешь о бюллетенях?..»
А кто-то, и это следует признать, будет настойчиво вновь и вновь возвращаться к болезненной для вас теме: «Скажи-ка, Боб, откуда взялась лысина у тебя на руке? Странная какая-то, я никогда таких не видел. Теперь понятно, почему ты всегда носишь рубашки с длинными рукавами. Но я заметил ее в раздевалке, когда мы готовились к кроссу. Н-да, интересно…»
