чем я и мои единомышленники. Вы хотите почувствовать блаженство сразу после смерти, требуете от него невозможного и не желаете при этом отказываться от притязаний отдельных лиц. Тогда как наш бог – Логос [4] – удовлетворяет только те пожелания, что допускает природа вне нас, да еще и совсем не торопясь, лишь в отдаленном будущем – и то для новых детей человеческих. Но компенсации выпавших нам в жизни невзгод он не обещает. На пути к этой далекой цели вам придется отвергнуть религиозные учения независимо от успеха или неуспеха первой попытки, невзирая на непрочность первых заменяющих их систем. И вы знаете почему: никто не способен долго противостоять разуму и опыту, а противоречие религии обоим слишком заметно. Даже очищенным от противоречий религиозным идеям не удается избежать подобной участи до тех пор, пока они сохраняют хоть что-то из утешительного содержания религии. Конечно, вы можете ограничиться утверждением о существовании некоей высшей духовной сущности, свойства которой неопределимы, а цели непознаваемы, и тогда станете неуязвимы для критических выпадов науки, однако в подобном случае интерес людей к религии исчезает.
А во-вторых, примите во внимание различие вашего и моего отношения к иллюзии. Вы обязаны изо всех своих сил защищать религиозные иллюзии: если они обесценятся (что им и вправду угрожает), потерпит крах весь ваш мир, вам не останется ничего иного, кроме как усомниться во всем, в культуре и в будущем человечества. От этой рабской зависимости я и мои единомышленники свободны. А поскольку мы готовы отказаться от своих инфантильных желаний, мы вполне снесем и то, что некоторые наши надежды окажутся иллюзорными.
Воспитание, освобожденное от давления религиозных доктрин, вероятно, не очень-то изменит психическую суть человека. Наш бог Логос не особенно, видимо, всемогущ и способен лишь на небольшую часть того, что обещали его предшественники. Поняв это, мы смиренно воспримем подобное положение дел. Мы не потеряем интереса к миру и к жизни, так как в этом случае у нас есть надежная опора, отсутствующая у вас. Мы уверены, что научная деятельность может немало узнать о религиях этого мира, а благодаря этому мы сумеем повысить свою мощь и соответственно обустроить свою жизнь. Если эта уверенность иллюзорна, тогда мы оказываемся в одинаковом с вами положении. Однако своими многочисленными и крупными успехами наука предоставила нам доказательство того, что она далеко не иллюзия. У нее много открытых и еще больше скрытых врагов среди тех, кто не может простить ей, что она лишила силы религиозную веру и угрожает полностью уничтожить ее. Науку упрекали в том, что она мало чему нас научила и несравненно больше оставила во мраке неведения. При этом, однако, забывают, как она юна, сколь трудны были первые ее шаги, сколь мало прошло времени с той поры, когда человеческий интеллект стал достаточно силен для решений возникающих перед нею задач. Не ошибаемся ли все мы, когда основываем наши оценки на очень коротких промежутках времени? Не стоит ли нам взять пример с геологов? Вы сетуете на ненадежность научных выводов, на то, что провозглашенное сегодня законом следующее поколение признает заблуждением и заменит новым законом со столь же короткой продолжительностью действия, однако это несправедливо, а отчасти и неверно. Преобразование взглядов ученых – это развитие, прогресс, а не разрушение. Закон, который поначалу мы считаем действующим безоговорочно, оказывается специфическим случаем более широкой закономерности или ограничивается в действии другим законом, который станет известен лишь со временем; грубое приближение к истине сменяется ее более точным соответствием действительности, и его, в свою очередь, ожидает дальнейшее совершенствование. В различных областях науки еще не преодолена стадия исследования, где опробуются гипотезы, от которых вскоре приходится отказываться из-за их неудовлетворительности. Однако в других областях уже сложилось ядро вполне надежных и почти неизменных знаний. Наконец предпринимались попытки радикально обесценить усилия науки соображением, что они, будучи обусловлены устроением нас самих, не способны предоставить ничего, кроме чисто субъективных выводов, тогда как истинная природа вещей вне нас остается нам недоступной. При этом не учитывают несколько факторов, имеющих решающее значение для понимания научной деятельности:
что строение нашего организма – точнее говоря, нашего психического аппарата – развивалось как раз в ходе наших усилий по изучению внешнего мира, а значит, он должен отображать в своей структуре какую-то часть мира, на который направлен;
что и сам он входит в состав того мира, который нам приходится исследовать, и такого рода исследование он осуществляет очень недурственно;
что задачи науки были полностью описаны, когда мы ограничили их демонстрацией того, как нам будет представляться этот мир с учетом своеобразия нашего организма;
что именно способ получения окончательных выводов науки обусловлен не только строением нашего организма, но и тем, что оказывает на него воздействие;
и наконец, что проблема свойств внешнего мира без учета особенностей нашего аппарата восприятия – пустая абстракция, не представляющая практического интереса.
Так что возразим: наша наука – не иллюзия. Иллюзией было бы поверить, что мы сумеем откуда-то еще получить то, чего она не в состоянии нам предложить.
Неприятие культуры
I
Трудно отделаться от впечатления, что обычно люди руководствуются ложными мерилами, домогаются власти, привилегий или богатства для себя и восторгаются ими у других, а подлинные ценности недооценивают, и все же при таком обобщенном суждении есть опасность позабыть о многоцветии мира людей и его духовной жизни. Есть немало отдельных персон, которым их современники не отказывают в почитании, хотя их величие покоится на качествах и достижениях, чрезвычайно далеких от целей и идеалов изрядного количества людей. Легко поверить предположению, что этих великих деятелей признает только меньшинство, тогда как гигантское большинство ничего о них и знать не желает. Однако все это не могло происходить так просто в силу несогласованности мыслей и действий людей, а также многоголосия движущих ими желаний.
Один из таких выдающихся мужей в письмах называет себя моим другом. Я послал ему свой небольшой труд, который видит в религии иллюзию, и он ответил, что в целом согласен с моей оценкой веры, однако сожалеет, что я не отдал должное подлинному источнику религиозности.
По его словам, им является своеобразное чувство, которое, как правило, никогда не покидает его самого и наличие которого он обнаружил у многих других людей, почему и считает себя вправе предполагать их существование у миллионов. Чувство, которое он предпочел назвать ощущением «вечности», чувство, вызванное чем-то безграничным, беспредельным, как бы «океаническим». Такое чувство есть субъективный факт, а не догмат веры; с ним не связано никакое заверение в личном бессмертии, однако оно является источником религиозной энергии, которую улавливают различные церкви и религиозные системы
