Ознакомительная версия.
Платон в главном своем мифе о человеке рассказывает нам о том, что душа, видевшая «истину», поднявшись на «небесный свод», возвращается для служения истине и людям. Идея служения – одна из самых важных в христианстве. Одна из важнейших буддийских концепций состоит в том, что «чувствующие существа представляют неотделимую часть Целого и что, следовательно, не может быть истинной полноты блаженства, пока все не достигнут Другого Берега»42.
Другими словами, и личностное развитие, и религиозное просветление, и достижение Нирваны – это лишь промежуточный пункт, который и знаменуется ощущением-осознанием своей индивидуальности – заветного «я-сам-по-себе» в целокупности мира. Человек осознает, воспринимает, ощущает себя частью целого, цели целого становятся изнутри-идущими целями его индивидуальности, и только в этот момент целостность-сама-по-себе «оживает». Так что осознание собственной индивидуальности единичного центра – это возможность для целого быть целостным. Но возможно ли это без того долгого пути, о котором мы говорили и который наблюдаем в процессе развития личности? Нет, невозможно. Вот и ответ.
Раздел второй:
Феноменология индивидуальных отношений
Глава шестая
Критерий индивидуальных отношений
Изменение способа существования
Прежде мы уже говорили о принципе способа существования. Понимание того факта, что мы всегда живем как-то, и то, как мы живем, определяет для нас наш мир, помогает осознать взаимодополняемость многих вещей, которые на первый взгляд, возможно, представляются откровенно противоречивыми.
Например, достаточно странной должна представляться мысль о том, что какие-то отношения между двумя людьми принадлежат некой иной реальности, а вовсе не той, что и все остальные, реальности, в которую, кроме как через эти отношения, попасть никак невозможно. Впрочем, нас не удивляет, например, запрет на фотографирование в картинной галерее, хотя запоминать картины нам в ней никто не запрещает. По сути же, идет речь о том, что одна форма фиксации реальности нам разрешена, а другая – нет. Точно так же, мы не слишком удивимся, узнав, что, хотя для посещения большинства клубов достаточно денег, есть и такие, которые требуют от посетителей, чтобы те обладали определенным социальным положением или имели при себе некие рекомендательные письма. Мы не удивляемся, поскольку считаем вполне естественным, что принадлежность к той или иной группе определяет те или иные возможности. Точно так же и с реальностью индивидуальных отношений: ее способ существования отличается от того способа существования, который характерен для органопсихики, гносеологии и личности. Речь действительно идет о другой реальности. Попробуем сопоставить эти способы существования способу существования в индивидуальных отношениях.
Начнем с изменений, которые претерпевают элементы способа существования органопсихики в реальности индивидуальных отношений. Первое, что здесь бросается в глаза, – это странное переживание времени и пространства в реальности индивидуальных отношений. Вообще говоря, тема времени и пространства после работ А. Эйнштейна стала одной из самых популярных в философии. И вряд ли стоит удивляться тому, что эти физические открытия и произвели такой фурор в умах философских. Время и пространство не зависит от нас, но и мы не зависим от него – вот что стало основным открытием этого века. «Время не нечто сделанное человеком, – писал М. Хайдеггер, – человек не нечто сделанное временем. Здесь не имеет места никакая сделанность.»43 Впрочем, в данном случае поводом для подобного рода рассуждений стали не физические эксперименты начала ХХ века, а духовные кризисы этого рокового столетия. Первая мировая война, революция в России, Вторая мировая война, экономические, геополитические и социальные кризисы… Философ, человек, размышляющий о жизни, почувствовал себя разделенным с миром – события шли своим чередом, а он смотрел на них, оставив всякие надежды понять причинность явлений, пытаясь осмыслить себя в этой беспричинности.
Покинувший утопающую в крови Россию Н.О. Лосский постулирует сверхпространственность и сверхвременность человека. Потрясенный Второй мировой войной М. Хайдеггер будет говорить о времени как о некой неизбежности, непрекращающемся присутствии; а уже стоящий на грани безумия О. Вейнингер напишет: «Жизнь невозвратима; нет обратного пути от смерти к рождению. Проблема односторонности времени – это вопрос о смысле жизни», «“Живут только однажды” – это справедливо не только по отношению к целому, но и к каждому отдельному моменту»44. Гуманистические психологи начнут самоотверженно, но тщетно призывать человека жить «настоящим». И тут же, параллельно, окончательное смятение в души, порушив определенность пространства и времени, внес психоделический опыт, своеобразная «мода» на который, кстати сказать, естественным образом вытекала из тех же самых духовных кризисов ХХ века. Все это нашло свое отражение и в искусстве.
В целом, время и пространство обычно рассматриваются как формы бытия, которые выражают, с одной стороны, сосуществование вещей (пространство), а с другой – смену вещей друг другом (время). Каковы же особенности переживания времени и пространства реальности индивидуальных отношений? Время перестает переживаться, как изменение. Высказывание: «Все течет, все меняется» – относится к миру событий, в реальности же индивидуальных отношений случается со-бытие. Время словно бы останавливается, провозглашая даже не «настоящее», а просто – «Теперь». Настоящее развернуто между прошлым и будущим и несет на себе их отпечаток, содержит их в себе самом подобно геному. Но «Теперь» – это просто данность, вневременное «присутствие», как сказал бы Хайдеггер. Время не тянется и не давит, оно не определяется и не фиксируется, оно не требуется.
Если же мы говорим об обыденной жизни, то тут ситуация прямо противоположная. Здесь время – диктатор. Современный человек находится под постоянным давлением времени: «время – деньги», «нехватка времени», «отсутствие времени». Современный человек мечтает «остановить время», чтобы отдохнуть, отдышаться, перевести дыхание, но даже не догадывается, что «время» никогда не даст ему такой возможности. Истинный отдых всегда вне «времени» – «время пролетело». Время – это пульс, это движение, это постоянное внедрение в еще не состоявшееся будущее с потерей настоящего, а вместе с ним и последнего шанса на реальность, на жизнь как таковую.
Впрочем, у нас нет просто «времени». «Время» для нас – это всегда какое-то содержание. А всякое содержание обращает нас к гносеологии человека, гносеология же полна идей, соткана из них. И подобно тому, как идеи лишают нас возможности воспринимать эйдосы, так и время лишает нас ощущать жизнь. Прошлое наполнено нашим опытом, грузом этого опыта, который затмевает собой непосредственное и непредвзятое видение, лишает нас спонтанности. Мы проецируем опыт прошлого в будущее и видим в нем то, что можем, и то, что хочет видеть наше собственное гносеологическое устройство. Так, пережитое нами однажды страдание будет мерещиться нам в будущем, а если мы в значительной степени невротичны, то эти проекции и вовсе нас не оставят. После чего клиницист констатирует «невроз навязчивых состояний». Боясь придуманного нами будущего, мы будем организовывать настоящее, «объективную данность», чтобы избежать того, что все равно, вне зависимости он внешнего фактора, случится в нашей голове. Врач назовет это невротическими ритуалами (или их подобием).
Именно поэтому так важно это разделение – нас и времени. Но как это возможно практически? Как мы можем отказаться от переживания изменений? Как это вообще возможно? Чтобы понять это, зададимся вопросом: «Ощущаем ли мы время внутри себя?» – то есть как наш внутренний процесс, процесс нас? Раскладывается ли наше «я» на оси времени? Мы не отслеживаем время внутри себя, чтобы отфиксировать его, мы должны словно бы «выплыть» из себя в «объективную реальность», вспомнить о том, что мы должны и что нам предстоит. Неслучайно, выйдя из состояния наркотического транса, человек не может сказать, сколько времени это состояние продолжалось, – он пребывал в себе, а там нет времени. Ребенок, пребывая в мире фантазий (с помощью игрушек или игры), легко утрачивает чувство времени. То же самое и со снами: мы можем увидеть множество снов или очень «длинный» сон, словно бы прошла вечность, тогда как это было лишь минутное забытье, а можем и, напротив, проспать ночь словно бы несколько минут.
Итак, внутри нас, вне внешнего, нет единой временной оси, она или подводится к нему после осознания (соотнесения с внешним), или транзиторна, или, по крайней мере, не соответствует астрономическому времени. Значит, время ощущается нами не просто в качестве изменения, а как изменение внешнего относительно нас. Индивидуальные же отношения – это сопроцессное бытие двух сущностей, их резонанс, синхронирование. Изменяется один, а с ним другой. Они изменяются вместе, неразрывно. Возможно ли в таком случае ощутить изменение внешнего? Эйнштейн показал бы это на формулах, но, впрочем, и без них ясно – если системы не ускоряются друг относительно друга, то невозможно отфиксировать изменения между ними, они друг для друга находятся в состоянии «покоя» (новая методология показывает это на категориальном аппарате интернального и экстернального процессов45).
Ознакомительная версия.
