уже не наше поведение, а мы сами как личности. «Ты ничего не можешь. Ты неудачник. Из тебя ничего не выйдет». Очень быстро критика выходит за свои границы и, как вода из опрокинутого стакана, растекается во все стороны. Мы терпим неудачу в пункте А и тут же замечаем, что в пункте Б смотримся тоже невыгодно, в пункте В у нас и так никогда ничего не получалось, а в Г даже и пытаться не стоит. Провалился только один проект, но вдруг оказывается, что у нас и фигура полная, и профессия непрестижная, и отношения ненастоящие.
По своему опыту мы знаем, как важно быть рядом с друзьями, чтобы помочь им подняться, когда они терпят неудачу или переживают трудные времена, хотя бы поддержать их. Никогда нам не пришло бы в голову добивать любимого человека после провала. Другу, оказавшемуся в беде, мы не бросим в лицо: «Неудачник!» Нам ясно, что это не поможет, а только навредит. Почему же мы так беспощадны к себе? Почему к себе, терпящему крах, мы относимся иначе, чем к хорошей подруге в такой же ситуации? Почему наше обращение с собой не исполнено такой же благосклонности и сострадания? Человека, которого мы знаем лучше всех, благополучие которого должно быть важно для нас, мы топчем, когда он упал.
В поисках решения для такого парадоксального отношения к себе поможет понятие tsewa. Это тибетское слово, оно означает «сочувствие». Но, в отличие от знакомого нам чувства сострадания, у tsewa есть два направления. В буддистской культуре Тибета это понятие выражает сострадание к другим и к себе [146]. В общем, tsewa можно перевести как «сострадание и самосострадание». Уже ясно, что такая мысль в западной культуре кажется странной. Мы не знаем слова «самосострадание». Его нет в словаре, оно звучит искусственно, мы спотыкаемся об него.
Зачем сострадать себе? Потерпев неудачу, мы ощущаем печаль или гнев. Зачем в эту минуту нам нужен еще второй уровень? Чувство к своему чувству — звучит странно. Но если мы вспомним страх и страх перед ним, который вызывает паническую атаку, то увидим ту же схему. Как и у людей, страдающих от депрессии, которые упрекают себя за плохое самочувствие, или — в положительном ключе — когда мы утром чувствуем себя хорошо и радуемся этому или нас вдохновляет романтическая любовь. Часто мы оцениваем свои чувства, вызывая новые ощущения. Каким бы чуждым нам это ни казалось, мы в состоянии проявлять самосострадание. Что при этом важно? Это проще всего понять на примере знакомой нам стороны tsewa — сострадания к другим.
Уже годовалые дети пытаются утешать людей, которым грустно [147]. Малыши, еще не умеющие как следует ходить и говорить, испытывают потребность поддержать другого. Очевидно, что сострадание — одно из базовых качеств Homo sapiens. И речь не об отстраненном возгласе «Ах ты бедняга!». Это была бы жалость, подсознательно выраженная сверху вниз. Так мы ставим себя выше человека, которого жалеем, и показываем, что мы в более выгодном положении.
Сострадание же подразумевает взаимоотношения на равных. На латыни это слово звучит как compati, от com — «вместе» и pati — «страдать от чего-либо». Этим оно отличается от эмпатии и жалости. Сострадание идет на шаг впереди. Здесь возникает желание помочь! Если мы сострадаем другому, то беспокоимся и стремимся утешить его, потому что буквально страдаем вместе с ним. Когда любимый человек терпит неудачу, мы передаем ему свое тепло, вселяем веру и выражаем готовность помочь. Самосострадание — те же чувства, но к себе.
Профессор психологии Кристин Нефф считается пионером в этой области [148]. С помощью разработанной ею анкеты она впервые сделала самосострадание объектом научной дискуссии и начала изучать его в рамках исследований [149]. По ее определению, самосострадание состоит из трех компонентов, каждый из которых содержит две противоположных друг другу модели поведения [150].
Первый компонент состоит из дружелюбия к себе, замещающего самокритику. Для этого нужно умение относиться к собственным ошибкам с пониманием, терпением и благосклонностью. В анкете есть, например, такая формулировка: «Я пытаюсь относиться к себе с любовью, когда мне эмоционально плохо» [151]. Тот, кто соглашается с этим, относится к себе добросердечно. Тот, кто склоняется к формулировке «Когда я страдаю, то могу быть черствым к себе», проявляет самокритику без самосострадания.
Что касается второго компонента, то здесь речь идет о понимании страдания как опыта, неотъемлемого в человеческой жизни, а не того, что отличает данного человека от других и ставит его отдельно. В анкете фраза «Если у меня что-то не получается, я рассматриваю это как часть жизни, с которой сталкивается каждый» противостояла такой: «Если у меня что-то не получается, я склонен думать, что большинство, скорее всего, счастливее меня». Для людей, способных к самосостраданию, неудачи — нормальный элемент жизни, хорошо известный всем. Лично мне, напротив, очень хорошо знакомо чувство одиночества в момент поражения.
Последний компонент требует осознанности вместо сверхидентификации. Осознанность нам уже не раз встречалась. Речь идет о готовности принимать отрицательные эмоции, не давая им оценку. А сверхидентификация означает ситуацию, когда человек раздувает проблему и отождествляет себя с ней, теряя из поля зрения весь мир. «Если я терплю неудачу в том, что для меня важно, я пытаюсь смотреть на вещи трезво». Если в анкете вы выразите максимальное согласие с этим пунктом, вы проявите осознанность. «Если я чувствую себя подавленно, то чаще всего обращаю внимание только на то, что у меня не получается». Тот, кто мыслит так, оказывается в ловушке отрицательной позиции.
Самосострадание появляется, когда мы признаём свои страдания; когда считаем неудачи частью своего опыта, не давая оценку чувствам, которые испытываем. В этом буддисты всегда усматривали особую силу, а мы сегодня только знакомимся с этой неизвестной нам стороной tsewa. Первой трудной задачей при этом становится истинное восприятие собственного страдания. Звучит абсурдно, но чаще всего мы в последнюю очередь замечаем, насколько велико наше страдание. Наш технологичный мир управляется разумом, в нем главное — направить все силы на сохранение контроля. В случае неудачи автоматически запускается режим анализа: «Как это могло произойти? Почему со мной? Как выйти из этой ситуации?»
Пока мы анализируем, размышляем и пытаемся решить проблему, мы вытесняем эмоциональную рану [152]. «Чувствуя угрозу, мы боремся, бежим или замираем. Если угроза исходит от нас самих, в виде таких отрицательных эмоций, как стыд или беспокойство, мы реагируем точно так же, нападая на себя, — так описывает стоящий за
