Справедливости ради следует отметить, что с таким брезгливым чувством, с таким пренебрежением эпилептоиды относятся не ко всем, а только к тем, кого не уважают – рохлям, неумёхам, чудикам; и не всегда – а только когда устали от пустых хлопот и бестолочи. Эпилептоид-официант в ресторане преклоняется перед требовательным, искушённым клиентом, который не стесняется прикрикнуть на него и пригрозить расправой, если что не так: «Знаю я вас, каналий!» Такому клиенту и заказ подадут вовремя, с улыбкой, превосходного качества, и рассчитают, как положено. И после его ухода эпилептоид не пошлёт ему вслед проклятие, а уважительно покачает головой: «Солидный человек!»
А того, кто смущённо здоровается, неизвестно почему заискивает перед официантом, платит за наплевательское к себе отношение щедрые чаевые, мало того, что плохо обслужат, – ещё и высмеют почти в лицо. Как говорил эпилептоидный Бернард Шоу: «Если вы, желая узнать, как пройти на почту, будете просительно заглядывать в глаза прохожим, без конца повторяя: «будьте так любезны», «пожалуйста», то вас примут за нищего». К людям эпилептоиды придирчивы, брезгливы и, нередко, жестоки, не склонны прощать ошибок и слабостей.
Всякий раз, когда мне приходится на лекции или тренинге рассказывать историю (из моей консультативной практики) о молодом мужчине, волею обстоятельств оказавшемся без работы и сидящем «на шее» у родной сестры, которая готовит ему еду, обстирывает его, убирает за ним, я получаю типичную реакцию слушателей-эпилептоидов: «Выгнать его вон, бездельника! Замок повесить на холодильник, чтобы не воровал продукты! Подсыпать в пищу крысиного яду»… Так, «по-доброму», предлагают эпилептоиды решить семейную проблему.
Они мало верят в возможность социальной реабилитации споткнувшегося, ослабевшего человека. Они спешат осудить, навесить негативный ярлык.
Эпилептоиды отыскивают среди окружающих «слабаков» – несчастных, неадаптированных людей и травят их, как охотники собаками травят зайца. Единственным спасением от подобной травли становится полное подчинение воле эпилептоида, безоговорочная капитуляция перед ним того, кого он признал «слабым». В этом случае эпилептоид даже может взять «слабака» под своё покровительство – помогать ему, защищать от других, но уже как свою собственность, лишённую права голоса. «Ты мне обязан тем, что вообще живёшь. Хочу – буду тебя кормить, хочу – самого с кашей съем», – не устаёт напоминать эпилептоид, кто есть кто на его территории.
Интересно, что эпилептоиды, не уважая людей, отказывая им в нравственности, в стремлении к светлому и высокому, великолепно понимают и используют силу морали. Нравственность – это представление людей об идеале человеческих отношений. Её главнейшая заповедь, на разных языках вошедшая в разные священные книги: «Возлюби ближнего, как самого себя». С этим эпилептоиду искренне трудно согласиться.
Мораль же – это свод правил поведения, одобряемых обществом. «Правила» – хорошее слово для эпилептоида, полезное понятие. Поэтому он досконально знает все бытующие нормы морали и следит, чтобы их соблюдали окружающие.
Мораль используется эпилептоидом для устрашения и подчинения себе остальных. Нравственное начало в ней выхолащивается. В этом заключается широко известное эпилептоидное ханжество.
Если мораль, как средство управления людьми, не удовлетворяет эпилептоида, не позволяет ему достичь цели во всей осязаемой полноте, то он всегда готов зайти с другой стороны – деморализовать человека, девальвировать его самооценку, унизить в глазах окружающих.
В замечательном фильме Георгия Данелии «Слёзы капали» (1983 г.) главный герой, его играет Е.П. Леонов, придя домой и застав жену у зеркала, в нарядном костюме, с тюбиком помады в руке, презрительно бросает ей: «Кого ты хочешь привлечь, кикимора?» Женщина каменеет от обиды, роняет губную помаду, заливается слезами и… остаётся дома, отказываясь от прежнего намерения встретиться с интересным для неё человеком.
Весьма правдоподобная и частая в семьях эпилептоидов сцена. Всегда в таких ситуациях хочется спросить: «Что, муж-эпилептоид на самом деле воспринимает свою жену как кикимору?» Нет, разумеется. Наоборот, он ценит её и дорожит отношениями с ней. Но, чтобы лишить человека права на поступок, который будет трудно проконтролировать, эпилептоид намеренно отыскивает в своём словаре самые мерзкие эпитеты и, ни секунды не сомневаясь, адресует их тому, кто рядом.
Оскорблённая жена после этого останется дома, муж, которому постоянно внушают представление о его половом бессилии, и не взглянет в сторону другой женщины, ребёнок, чья естественная неопытность и житейская неискушённость подвергается грубому осмеянию, не рискнёт привести в дом «незапланированного» родителями друга…
Психическая атака другого киногероя – Семёна Семёновича Горбункова («Бриллиантовая рука» Леонида Гайдая, 1969 г.) – на собственную жену: «Ты, жена моя, мать моих детей! Как ты могла подумать такое?!» содержит признаки и апелляции к традиционной морали (жена обязана уважать мужа), и попытки деморализовать супругу (ты глупа, если не можешь дать моему поведению наиболее вероятную оценку, а оперируешь домыслами).
И, заметьте, эта тактика быстро приводит Семёна Семёновича к желаемому результату: пристыженная жена начинает хлопотать над ним, уже не зная, как ему угодить. Убеждая себя и других в правоте и справедливости собственных негативных оценок людей, эпилептоиды часто, с особым удовольствием, отмечают чужие промахи, недостатки.
Если таковых не оказывается, эпилептоиды их вполне способны сочинить сами (т. н. «эпилептоидная псевдология»). Они любят сплетни (и порождать, и выслушивать), не гнушаются клеветой.
Мне был знаком работник отдела кадров одного предприятия. В его компетенцию входило собеседование с кандидатами при приёме на работу. Не было случая, чтобы он дал кому-нибудь положительную оценку, с особым пристрастием выявляя слабости претендента. И даже если не мог обнаружить ничего в этом смысле существенного, всё равно выносил обвинительный вердикт: «Может, он и неплохой специалист, но по-человечески – негодяй! Подождите, он себя ещё покажет с этой стороны».
Дошло до того, что с этим кадровиком перестали считаться, и принимали людей на работу вопреки его мнению. Но он не сдавался, и если у нового работника происходил какой-то срыв, то с жестокой радостью констатировал: «Ну, что я вам говорил? Дождались!» Если же ничего неприятного не наблюдалось, адаптация новичка к рабочему месту, к коллективу проходила успешно, кадровик всё равно не мог успокоиться: «Время ещё не пришло». И при любом удобном случае говорил о человеке гадости, пытаясь спровоцировать его на скандал или, как минимум, ополчить против него других сотрудников. Типично эпилептоидный подход к делу. В каком-то отношении – беспроигрышный. От потенциальной оплошности не избавлен никто, и эпилептоид всегда имеет шанс подчеркнуть свою прозорливость.
Эпилептоиды проявляют также физическую смелость[35]. Между этим качеством радикала и остальными, прежде всего – мизантропией, есть очевидная логическая связь.
Ведь что такое «смелость», как не глубокое презрение к человеческой личности, не готовность стереть с лица земли любого, не исключая самого себя, будь на то хоть малейший повод?
Выше я упоминал, что эпилептоиды раскрываются, эмоционально расковываются именно в экстремальных, опасных для жизни ситуациях. Эта тема должна быть обсуждена теперь более детально, чтобы объяснить кажущееся противоречие: упорядоченные эпилептоиды и вдруг – рискуют жизнью; стремящиеся управлять ситуацией отдают себя во власть случая. Как это понимать? У этого феномена по меньшей мере два логичных объяснения.
Первое: эпилептоиды, хоть и стараются избавить себя от информационных перегрузок, всё же не справляются с этой задачей – слишком много вокруг них неуправляемых ими социальных процессов. Поэтому они почти всегда находятся в информационном стрессе. Посмотрите на улицы и дороги большого города накануне уикенда: толпы эпилептоидов, «пеших и конных», устремляются в пригороды, а то и куда подальше, чтобы хотя бы два дня в неделю пожить в атмосфере информационного безмолвия.
