Что для эпилептоида огородная грядка, поплавок на озёрной глади, рубка дров и непромышленный сбор ягод, как не возможность упростить до примитива технологию труда, избавить себя от отупляющих и раздражающих сложностей повседневной жизни.
Но не всем везёт, не все могут переключиться на огурчики, клубнику и плотву. Более вязкие, более загруженные лишней информацией, чем остальные, не довольствуются простым переходом от сложного умственного труда к примитивному физическому. Им нужен «экстрим». Им необходимо взобраться повыше и сигануть оттуда в бездну, долго не раскрывая над собой парашюта. Тогда ещё, глядишь, ненадолго отпустит, уйдёт противная головная боль, хандра и сводящая скулы скука.
Примером подобной цепи эмоционально-поведенческих реакций (информационная атака, с которой нет возможности справиться интеллектуально – тревожное напряжение – экстремальное поведение) может служить эпизод из популярного кинофильма Эльдара Рязанова «Ирония судьбы» (1975 г.).
Один из героев картины, Ипполит, в жизнь которого, в его отношения с любимой женщиной непрошено ворвался «московский гость» Лукашин, раздражается до бешенства, садиться в автомобиль и гоняет по ночному Ленинграду, по замерзшей Неве до тех пор, пока не наступает эмоциональная разрядка. Затем Ипполит успокаивается почти до апатии, до эмоционального отупения. Так рискованное поведение избавляет эпилептоида от «воспаления мозга».
Второе объяснение учитывает стремление эпилептоида к контролю над ситуацией. Да, если мозг требует разрядки – тут уж никакие страхи не в счёт. Но эпилептоид и к экстриму готовится тщательно: изучает маршруты, условия, проверяет экипировку, внимательно отслеживая каждую мелочь. Тем самым он обеспечивает себе, в значительной мере, рассчитанный, управляемый риск. И от этого его восторг от раскрытия парашюта только усиливается.
Нет, он не стал игрушкой в руках природы – он «покорил небо»! Эпилептоиды стремятся вновь и вновь испытывать это «двойное» удовольствие: вначале леденеть от сознания своей слабости и хрупкости, а затем, взяв рычаги управления в свои руки, переживать бешеное наслаждение, ощущая себя полновластным хозяином положения, сильным и всемогущим, как Господь.
Отдельного разговора заслуживают организаторские способности эпилептоидов. Организация, как управленческая функция, предполагает: во-первых, распределение участков индивидуальной ответственности (компетенций) между исполнителями производственного задания. Во-вторых – снабжение каждого работника оптимальным набором технологий, инструментов и ресурсов.
Кому, как не эпилептоидам, с их врождённым чувством территории, с их неизбывным стремлением к «зонированию», потребностью экономить ресурсы, умением использовать всех и вся (и людей, и предметы) с наибольшей эффективностью, заниматься организацией? Не существует не только лишних вещей в занимаемом эпилептоидами пространстве, но и лишних людей вокруг них. Каждому они найдут место в соответствии с его возможностями.
Вообще, эпилептоид убежден, что поставленная цель достигается правильной организацией труда, и что те, кто понимают это, успешны всегда и во всём.
Вместе с тем, у ярко выраженных эпилептоидов организаторская жилка может быть слегка подпорчена их недоверием к уровню профессионализма исполнителей.
Эпилептоиду трудно угодить. Он предъявляет к профессионалам повышенные требования, и часто бывает ими недоволен. В подобных случаях эпилептоид, нехотя (энергии-то маловато), но хватается буквально за всё сам. Отстранив подчинённых, решает задачи исполнительского уровня.
Поэтому люди с таким характером редко становятся крупными руководителями. Им сподручнее управляться с маленьким коллективом, сплочённым и организованным наподобие «стаи», «семьи». В больших организациях они незаменимы как руководители среднего и, отчасти, первичного звена.
Ещё одна функция управления, с которой эпилептоиды справляются лучше всех, – контроль. В советские времена в общественном транспорте повсеместно красовалась надпись: «Лучший контролёр – совесть пассажира!» Эпилептоидам смешно: «Ну-ну». Действительно, лучший контролёр – это эпилептоид: подозрительный, устойчивый к лести, знающий все возможные способы обмана, но предполагающий, что существуют и другие, неизвестные ему, и оттого ещё более настороженный.
Разумеется, контроль актуален не только при проверке проездных билетов. Руководитель-эпилептоид уверен, что его подчинённые ловчат, норовят обмануть – сделать меньше, а истребовать больше; ведут против начальства «партизанские войны», «подсиживают», «копают»… Он испытывает потребность не упустить их из виду, не стать их наивной жертвой, проверять даже самых доверенных сотрудников. Всё это приводит к тому, что функция контроля реализуется неформально.
Постановка цели перед коллективом, как управленческая функция, эпилептоидам доступна лишь в аспекте планирования, прогнозирования предстоящей деятельности.
Собственно созидание, направленность на достижение результата, нужного и полезного людям, поднимающего их жизнь на новый качественный уровень, эпилептоидов мало интересует, это – удел обладателей паранойяльного радикала.
Эпилептоиды не очень-то и хотят служить людям (от их мизантропии чего ещё ожидать!), кроме того, энергия из них, мягко говоря, фонтаном не бьёт. Они часто ленятся, избегают лишних усилий (там, где эти усилия оцениваются ими, действительно, как лишние) и, если есть возможность не делать, не делают.
Совсем иначе они подходят к вопросу эффективного использования ресурсов. Ослабленная нервная система заставляет эпилептоидов остро, с тревогой, переживать нехватку возможностей – если не сейчас, то в будущем. Отсюда их страсть к планированию, к прогнозированию. Они, уж точно, «не зная броду, не сунутся в воду». К этой же группе качеств можно отнести скупость (в лёгком варианте – бережливость), скопидомство эпилептоидов, их навязчивую заботу «о чёрном дне», который, по их мнению, вполне может в перспективе наступить.
Вязкие, дотошные, медлительные эпилептоиды крайне внимательны к мелочам, к деталям. Это свойство делает их прекрасными ремесленниками. Без мелочной тщательности, погружения во все без исключения технологические подробности, невозможно создать действительно хорошую вещь.
У эпилептоида, если можно так выразиться, «врождённое чувство технологии», в котором органически сплетаются и его потребность структурировать, эффективно организовывать время, пространство, усилия, не теряя попусту ресурсов, и тревожный самоконтроль. Боязнь сделать что-то не так и оказаться перед необходимостью переделать, исправить оплошность, что энергетически для него почти невозможно.
Последнее обстоятельство настолько значимо, что эпилептоиды посвятили ему мрачноватую фразу: «Это хуже, чем преступление. Это – ошибка». Перфекционизм, таким образом, тоже эпилептоидное качество: делать надо сразу наилучшим образом, чтобы потом не пришлось начинать с начала.
Прозвучит парадоксально, но именно эпилептоиды настаивают нередко на честности, правдивости, справедливости оценок и решений. Но в основе этого не нравственное чувство, а все те же соображения эффективности.
Не только в профессии, но и в быту, в обыденной жизни, даже в интимных отношениях эпилептоид всё делает по технологии, как положено, со всеми подробностями «рецептуры». Есть приготовленный им борщ – наслаждение, ведь это всегда лучший рецепт из возможных, воплощенный в жизнь со всеми ароматическими и вкусовыми нюансами.
Но скольких людей эпилептоид перед этим замучил своим приставанием, буквально выпытывая этот рецепт, – пусть останется на его совести, если она у него, конечно, есть.
Эпилептоиды – несносные собеседники. В общении с людьми, в процессе обмена информацией они застревают на третье– (и десяти-) степенных по значению деталях, бесконечно пережёвывают, повторяют ранее сказанное, настойчиво требуют использования собеседниками точных формулировок, а также соблюдения излишних, с точки зрения людей с подвижной психикой, формальностей диалога (бытового или служебного). Потери времени при этом далеко не всегда компенсируются приобретаемым качеством. Это свойство эпилептоидов, собственно, и принято на бытовом языке именовать занудством.
