труду. Вот уже примерно пятьсот поколений мы живем в оседлых обществах. Но куда дольше – не менее ста тысяч поколений – мы были кочевыми охотниками и собирателями. Наш мозг остается запрограммированным на такой образ жизни. И сегодня мы те же, кем были всегда, – члены племени. Инстинкты заставляют нас объединяться с другими. Как только нас принимают в группу, мы начинаем искать одобрения и признания.
И то и другое нам жизненно необходимо. Ученые обнаружили, что в досовременных обществах, в период существования которых сформировался наш мозг, «социальный статус служил универсальным ключом к контролю над ресурсами», как считает психолог профессор Дэвид Басс. «Вместе со статусом человек получает доступ к более качественной еде, плодородным землям и медицине». А за этим следуют престижные партнеры и «социальные возможности для потомства», которых не будет у отпрысков семей с низким статусом. Проанализировав 186 досовременных обществ, ученые обнаружили, что люди с высоким статусом «неизменно богаче, у них больше жен, а их дети лучше питаются». Это было и остается секретом, увеличивающим шансы выжить и оставить потомство: чем выше мы поднимаемся, тем более вероятно, что мы будем жить, любить и продолжать свой род. В этом суть успеха. Это и есть игра в статус.
Эволюция запрограммировала нас на поиск групп, к которым мы захотим присоединиться, чтобы добиться там высокого статуса. Но дело не ограничивается одной группой, особенно сейчас. Тем из нас, кто не сидит в тюрьме, обычно приходится играть во множество игр. Каждый раз, когда мы попадаем в окружение сходно мыслящих индивидов, начинается игра: на работе, в интернете, на спортивных площадках, в волонтерских центрах, клубах, парках, в активистских кружках, даже дома. Минимальное требование для игры – это связь. Прежде чем получить в награду статус, мы сначала должны попасть в группу в качестве игрока, чтобы остальные ее члены приняли нас.
Психологи утверждают, что просто объединиться с другими и почувствовать, что они нас принимают, – уже очень хорошо. Но не менее показательно то, как реагируют наш рассудок и наше тело, в случае если связь построить не удается. Согласно многим исследованиям, люди с депрессией состоят в «куда меньшем количестве» групп, чем остальная часть населения. Долгосрочные исследования позволяют предположить, что чем больше страдающий депрессией ассоциирует себя со своей группой, чем больше собственного «я» он в это вкладывает, тем слабее становятся симптомы. Невозможность построить связь приводит к физическим заболеваниям. Согласно многим исследованиям, можно предсказать продолжительность жизни человека по количеству его значимых контактов с окружающими. Психолог Сьюзен Пинкер ссылается на результаты опроса 700 тысяч жителей округа Аламеда, Калифорния, которые показали, что «люди чаще доживают до преклонного возраста, если в их жизни много устойчивых личных взаимоотношений». Социальные связи или их отсутствие «предопределяют уровень смертности, независимо от того, насколько здоровы и благополучны люди и находятся ли они в хорошей физической форме».
Отсутствие связей вгоняет социальное животное в страх. Это своего рода сигнал: жизнь не удается, мир стал враждебным. Потому что, если нет связей, нет и защиты. Изоляция полностью разрушает нас, мы перестаем быть собой. «Изоляция может заставить нас принять „защитную позу“», – пишет профессор, психолог Джон Качиоппо. Так мы пытаемся парировать угрозу еще большего отторжения. Восприятие нами окружающих искажается. Они представляются нам «более критичными, склонными к соперничеству, пренебрежительными и вообще неприветливыми». Такая ошибочная интерпретация «быстро превращается в ожидания». Мы сами становимся задиристыми, озлобленными и недоброжелательными, и такое восприятие действительности «ведет к более частым конфликтам между супругами, стычкам с соседями, к нарастанию социальных проблем в целом».
Это может привести к еще большей изоляции и антисоциальному поведению. Отвергнутые люди чаще назначают наказания, реже жертвуют на благотворительность и помогают незнакомцам. У них может сформироваться склонность к саморазрушению. Участникам одного из исследований объявили, что они будут оценивать вкус печенья с шоколадной крошкой. Перед началом дегустации их попросили познакомиться с другими дегустаторами и выбрать себе двоих коллег. Некоторым участникам сказали, что их никто не выбрал (что было неправдой), другим – что их выбрали все. Члены первой группы, якобы отвергнутые социумом, съели в среднем на девять печений (почти в два раза) больше, чем участники из второй. Большинство членов первой группы выше оценили вкус печенья. Это позволяет предположить, что статус отверженных фактически изменил восприятие ими сладкой пищи.
Когда наша жизнь начинает рушиться, разум и тело разрушаются вместе с ней: мы можем заболеть, обозлиться, уйти в изоляцию и антисоциальное поведение. По мнению Качиоппо, «эволюция сформировала нас таким образом, что мы чувствуем себя в безопасности в коллективе и в опасности – когда вынужденно оказываемся одни». Но сами по себе связи еще не гарантируют жизненный успех. Мы редко довольствуемся затянувшимся пребыванием на нижних ступенях своих социальных групп – одной лишь симпатии со стороны других недостаточно. Мы жаждем, чтобы окружающие нас признали и одобрили, жаждем ощутить себя ценными в их глазах. Нас так и тянет подняться выше. Одна из самых часто цитируемых фраз психолога профессора Роберта Хогана – о том, что людьми движет желание «сходиться с другими и обходить их». Или, c точки зрения нашего исследования, быть принятыми в статусную игру и сыграть в нее хорошо.
Если нас не приняли в игру, мы можем загрустить, разозлиться, заболеть, но если нам не удалось добиться статуса, последствия могут быть убийственными. Эпидемиолог Майкл Мармот продемонстрировал неожиданный приоритет статусной игры над физическим благополучием. На протяжении нескольких десятилетий он анализировал состояние здоровья государственных служащих Великобритании. «Британское общество всегда было сильно стратифицированным, – пишет он. – Но эта группа разделена сложнее всех остальных». Это делает государственных служащих «идеальной „лабораторией“, где можно изучать, как даже мельчайшие различия в социальной иерархии могут привести к огромной разнице в состоянии здоровья среди тех, кого не назвать ни очень бедными, ни очень богатыми».
Удивительное открытие Мармота состояло в том, что успешность служащих в игре, которую представляет собой гражданская служба, определяла их состояние здоровья и уровень смертности. Можно предположить, что чем более зажиточен человек, тем более здоровый и привилегированный образ жизни он ведет, но это оказалось не так. Обнаруженный эффект, который Мармот назвал «синдромом статуса», проявлялся абсолютно независимо: финансово благополучный курильщик из верхушки статусной пирамиды с большей вероятностью заболевал из-за своей вредной привычки, чем такой же курильщик с еще более высоким рангом.
Разница с точки зрения здоровья оказалась крайне существенной. «Риск смерти у работников в возрасте от 40 до 64 лет, находившихся внизу офисной иерархии, был вчетверо выше, чем у административных работников на ее вершине». Такая закономерность сохранялась
