• «Что с вами случилось?»
• «Как это повлияло на вас?»
• «Какой смысл вы этому придали?»
• «Что вам пришлось сделать для того, чтобы выжить?»
• «Каковы ваши сильные стороны?»
…и подвести итог ключевым вопросом: «Какова ваша история?»
Часть I. Плен
Мне 30 лет; на приеме у (очередного) нового психиатра я слышу диагноз «КПТСР», пять знакомых мне как профессионалу букв, и наконец чувствую сильное облегчение – во второй раз в своей жизни. Первый раз я столкнулась с этим чувством, когда узнала о суициде своего отца.
Я чувствую, будто в моем мире включили свет. Будто то, что всю мою жизнь было разрозненными деталями, наконец сложилось в стройную картину.
Я вижу проявление комплексной травмы в разных возрастах своей жизни. Я горюю о себе. Я плачу (в одиночестве, потому что мне все еще сложно доверить свои самые горькие слезы другим) – и постепенно мне становится действительно легче.
Но давайте начнем с самого начала.
Я родилась в обычной советской семье. Мои мама и папа были геофизиками – романтиками, которых занесло на Камчатку в поисках лучшей жизни и приключений. В 1980-х они ездили в поля, забирались на вулканы, пели песни у костра, дружили, мечтали, строили планы…
У них появилась моя сестра, а затем и я.
Когда я в полной мере осознала, что комплексная травма и диссоциативная амнезия как одно из проявлений КПТСР являются неотъемлемой частью моей жизни, я решила исследовать свою историю. Если ни моя память, ни память моей сестры (прошедшей через то же, что и я, – и мы обе практически ничего не помним о детстве) не дают мне подсказок, как быть?
Я решаю связаться с друзьями и родственниками своих родителей. Я прошу их рассказать о том, что они знают и помнят о нашей семье. Я прошу их быть честными. Один из них присылает мне драгоценный подарок – старое видео, на котором есть моя семья в полном составе.
И я смотрю его – видео, на котором впервые вижу своего папу. Я вижу то, что наконец не смогу забыть. Папка на ноутбуке не даст мне этого сделать.
Конечно, я видела его и раньше – несколько первых лет моей жизни он был рядом, и доказательство тому прямо перед моими глазами, в оцифрованной карусели сменяющихся кадров.
Но память стерла все – и плохое, и хорошее.
Я вижу кадр, в котором наша семья собирается вместе. Я вижу себя в смешной шапке, я в папиных заботливых руках. Я вижу маму, стоящую рядом. Я вижу сестру, весело прыгающую на маму.
Я вижу семью.
Один-единственный кадр. В нем так много безвозвратно утраченного. В нем так много никогда не приобретенного.
Я улетаю в свои фантазии и вижу другие кадры – кадры из будущего, которое никогда не наступит.
Я вижу, как папа держит меня за руку и с нежностью провожает меня в первый класс.
Как он крепко обнимает сестру после каждого ее выступления на соревнованиях.
Как он горячо поддерживает меня на олимпиадах по математике.
Как он яро гордится нами на наших выпускных.
Как он трепетно берет на руки моих племянников.
Как он с бережностью ведет меня, одетую в свадебное платье, навстречу моему будущему мужу.
Одна из последних песен, которую мой отец пел, играя на гитаре, звучала так:
Я губами солнце снял со щеки
И лежу, не убирая руки,
И растекшееся время вдали
Вечным бредом Сальвадора Дали,
В окнах грустный дождь пейзажи Моне
Притащил из Эрмитажа ко мне,
Лучше я возьму ружье и в тайгу
От себя убегу.
Эхо звук твоих шагов не хранит,
И отныне мы с туманом одни,
Где рябина рвется в омут: «Пусти!», —
Обступили, не пускают кусты.
Я, конечно, напишу, напишу,
Что я тоже виноват, виноват…
Только это все слова, все слова:
Я-то больше не приду…
текст Ю. Кукина
Этот кадр длится всего мгновение, он тонет в серой дымке и наконец исчезает.
Мы часто думаем, что самое большое страдание нам причиняет тот, кто отвергает нас, унижает, бьет, оскорбляет, но в конце концов мы понимаем, что самое глубокое страдание приходит к нам в тот момент, когда мы теряем что-то навсегда – и безвозвратно.
Безвозвратно потерянные, мы бредем навстречу своему будущему, которое неотвратимо надвигается на нас – и мы не в силах остановить его.
Выживающий (эмоциональный) мозг и обучающийся (рациональный) мозг
У нашего мозга есть два режима – режим выживания и режим обучения.
Обучающийся мозг – это организация систем в мозге, которая позволяет людям свободно развиваться и исследовать мир в поисках личностно значимых знаний. Это области мозга, которые координируют сознательное мышление, мыслительные, оценочные, обучающиеся части мозга (префронтальные области коры). Это мозговые структуры, благодаря которым человек осуществляет психические функции. Анатомически к нему относятся кора (серое вещество) больших полушарий головного мозга и мозжечок. Эволюционно это наиболее молодая часть мозга, также называемая неокортексом.
Выживающий мозг – это защитные, или оборонительные, системы в мозге, которые позволяют людям выживать тогда, когда их безопасность находится под угрозой. Это области мозга, которые отвечают за наши неосознанные защитные реакции гипервозбуждения и гиповозбуждения (с участием ствола мозга, миндалевидного тела и других структур среднего мозга). Б. Ван дер Колк, не побоюсь этого слова, главный исследователь травмы, в своей книге «Тело помнит все» (2, 60–68) также связывает его с мозгом эмоциональным, образованным из рептильного мозга и лимбической системы. Он находится в самом центре нашей центральной нервной системы, и его главной задачей является забота о нашем благополучии[3].
По клеточной структуре и биохимии эмоциональный мозг устроен значительно проще, чем неокортекс, наш рациональный мозг, и он обрабатывает поступающую информацию более глобально (2, 67). Можно сказать, что ему недоступны изящные и элегантные решения, которые может предложить нам наша префронтальная кора, – он похож на величественного, но немного невежественного дикаря, реагирующего на опасность ограниченными, топорными способами.
Сталкиваясь со стрессором, мы мгновенно реагируем на угрозу, состояние нашего организма на короткое время меняется, а затем мы возвращаемся к нормальному функционированию. Мы переключаемся на режим выживания – и довольно быстро возвращаемся к привычному, стабильному, приятному режиму обучения.
Но жизнь с КПТСР – это жизнь в режиме выживания. Это жизнь в плену своих реакций. Это жизнь, в которой главенствует травматический стресс.
У людей, переживших травму, уровни гормонов стресса нормализуются гораздо дольше, а при малейшем стрессе подскакивают быстро и непропорционально высоко (2, 57). Эти люди застревают в режиме выживания, застревают в хронической самозащите, застревают в необходимости обороняться – даже тогда, когда их враг уже не имеет над ними власти. Мозг, который застрял в режиме выживания, не может развить основные адаптивные способности, обеспечивающие здоровье, рост, обучение и жизнестойкость (то есть саморегуляцию, чувство собственного достоинства, физическое развитие и значимые достижения и отношения) (1, 90).
