мы можем сказать, что за неимением смысла жизни, исполнение которого сделало бы мужчину счастливым, он пробовал испытывать это чувство,
минуя всякое исполнение смысла, окольным путем, через химию.
Ощущение счастья, которое по природе своей не может мыслиться как цель стремлений человека, представляет собой, скорее, лишь побочный продукт достигнутой цели. Этот побочный продукт, этот эффект можно вызвать в том числе приемом этилового спирта. Б. А. Маки, директор Реабилитационного центра для алкоголиков при ВМФ США, утверждает: «При лечении алкоголиков мы нередко видим, что жизнь потеряла для них смысл». Одна моя ученица из Международного Университета США в Сан-Диего в рамках своих исследований, которые она затем использовала в диссертации, показала, что в рассмотренных ею 90 процентах хронических случаев тяжелого алкоголизма было явное ощущение бессмысленности. Поэтому неудивительно, что проведенная Крамбо групповая логотерапия алкоголиков, подразумевающая работу с экзистенциальной фрустрацией, была успешнее, чем традиционная терапия в контрольных группах.
То же касается и наркозависимости. Если верить Стенли Криппнеру, ощущение бессмысленности характерно для 100 процентов страдающих от наркозависимости. На вопрос, не кажется ли им все бессмысленным, утвердительно ответили 100 процентов опрошенных. Согласно данным аспирантки Бетти Лу Пэдлфорд, а также данным Шину и Фехтману, среди наркозависимых экзистенциальная фрустрация выявляется в два раза чаще, чем в контрольной группе. Опять же неудивительно, что Фрейзер, который использует логотерапию в своем Калифорнийском реабилитационном центре для наркозависимых, смог добиться успеха в 40 процентах случаев, а не в 11 процентах (средний показатель).
Согласно исследованиям Блэка и Грегсона из Новой Зеландии, преступники гораздо чаще экзистенциально фрустрированны, чем население в среднем. Эту картину дополняют успехи Барбера: при использовании логотерапии в работе с малолетними преступниками в реабилитационном центре в Калифорнии средний показатель рецидивов удалось снизить с 40 до 17 процентов.
Позволим себе сделать шаг вперед и порассуждать в рамках вселенского масштаба. Не пришла ли пора переориентации также и в области исследования проблемы мира на земле? Ведь, по сути, мы уже много лет как застряли на теории, утверждающей, что человеку свойственна агрессивность, будь то в понимании Зигмунда Фрейда или Конрада Лоренца. В этом вопросе мы по-прежнему остаемся на субчеловеческом уровне и не осмеливаемся перейти в измерение человеческого. Заглянув в измерение человеческих феноменов (в котором и находится воля к смыслу), мы легко поймем, что в конечном счете агрессию развивает или даже порождает именно фрустрация воли к смыслу, то есть экзистенциальная фрустрация, а также растущее ощущение бессмысленности — именно у человека, то есть на человеческом уровне, а не у животного.
Как теория агрессии в смысле психоанализа Зигмунда Фрейда, так и биологическая теория, основанная на сравнительной этологии Конрада Лоренца, игнорируют интенциональность, характерную для психики человека как такового. В измерении человеческих феноменов просто не существует такой агрессии, которая всегда присутствует в каком-то количестве, накапливается и в определенный момент заставляет меня как «несчастную жертву» разыскивать объект для ее вымещения и отреагирования. Даже если агрессия в большой степени обусловлена биологически и имеет психологическую подоплеку, на человеческом уровне мы позволяем ей возникнуть, мы позволяем ей перерасти (по Гегелю) в нечто совершенно иное: в ненависть! В отличие от агрессии, ненависть интенционально направлена на какой-то объект.
Любовь и ненависть — это человеческие феномены, потому что они интенциональны и потому что у человека есть основания, чтобы их испытывать. Речь идет об основании, вследствие которого он любит или ненавидит, а не о (психологической или биологической) причине, из-за которой возникает агрессивность или сексуальность без его ведома и участия. Биологическую причину демонстрируют нам эксперименты В. Р. Гесса, во время которых он вызывал агрессию у кошек, проводя электрический ток через подкорковые центры их головного мозга.
Мы были бы несправедливы по отношению к борцам антинацистского сопротивления, если бы считали их лишь жертвами «импульсов агрессии», которые случайным образом были направлены на Адольфа Гитлера. Ведь, по существу, они боролись даже не с самим Гитлером, а с национал-социализмом, со всей системой. Они выступали не против определенного человека, а против конкретной идеи. И по большому счету, только благодаря такой идейности, только в тот момент, когда мы признаем себя готовыми не только жить какой-то идеей, но и умереть ради нее, мы действительно становимся людьми.
Если, исследуя проблему мира на земле, мы не отойдем от понимания феномена агрессии в субчеловеческом смысле и не займемся анализом феномена ненависти, все наши старания будут бесплодными. Человек не перестанет ненавидеть, если ему внушать, что им управляют механизмы и импульсы. Такой фатализм не учитывает факт, что при любой агрессии решающую роль играют не бессознательные механизмы и импульсы во мне, но то, что ненавижу именно я. Биологического оправдания агрессии не существует, есть лишь ответственность за нее.
Принято считать, что агрессию можно направить в определенное русло или сублимировать. Но специалисты по этологии из числа учеников Конрада Лоренца доказали, что безобидное вымещение агрессии на определенных объектах, например при просмотре телевизора, в действительности лишь провоцируют агрессию и закрепляют ее как рефлекс.
Более того, социолог Каролин Вуд Шериф опровергла бытующее мнение, что спортивные соревнования способны заменить кровопролитные войны. Она наблюдала за тремя группами подростков в летнем лагере и пришла к выводу, что спортивные состязания, наоборот, усилили их агрессию. Примечательно то, что за все время пребывания в лагере ребята лишь один раз перестали вести себя агрессивно по отношению друг к другу — в тот момент, когда сообща толкали увязшую в грязи телегу с провизией. Отдавшись этой задаче, подростки буквально позабыли о своей агрессии.
В этом я вижу более плодотворный подход к исследованию проблемы сохранения мира, нежели в бесконечном пережевывании концепции врожденной агрессивности, с помощью которой человека пытаются убедить, что война и насилие — это его судьба.
Я уже затрагивал эту тему в одной своей работе [11], сейчас я лишь процитирую всемирно известного специалиста в этой области, психолога Роберта Джея Лифтона, автора книги History and Human Survival («История и выживание человека»): «Люди склонны к убийствам именно тогда, когда их жизнь лишена смысла». И действительно, импульсы агрессии чаще вспыхивают там, где царит экзистенциальный вакуум.
Все то, что мы сказали о преступности, можно применить и к сексуальной сфере. Сексуальное либидо буйствует только в экзистенциальном вакууме. Увеличение экзистенциального вакуума ведет к сексуально-невротическим реакциям. То, что мы говорили о счастье как об эффекте, справедливо и в отношении сексуального удовольствия. Чем больше человек стремится к получению сексуального удовольствия, тем дальше оно от него устремляется. На основании своего многолетнего клинического опыта осмелюсь утверждать, что большинство случаев расстройств потенции и аноргазмии сводятся именно к этой характерной реакции, то есть сексуальность страдает в
