– Ой, милок, и не говори. Все относительно.
– Что относительно?
– Все.
– В каком смысле, бабуля?
– В переносном, голубчик, в переносном.
– Что значит, в переносном?
– А то и значит. Чтобы не творилось тут, наш брат все перенесет. Ему не впервой. И вынесет на плечах своих. Или его вынесут.
– Тогда проводили бы вы меня, бабуля.
– Конечно, милок, провожу я тебя до швейцара, а уж он тебя и выпроводит, а то я не могу дальше темноты податься.
– Спасибо.
– Ну давай, милок, иди за мной, я медленно полечу.
* * *
Выбравшись из этого странного здания, я первым делом решил подыскать себе место для ночлега. Неизвестно, сколько бы я времени потерял в бесплодных поисках, но по счастью мне чуть ли не на каждом шагу попадались указатели.
УВАЖАЕМЫЙ ЧУЖЕСТРАНЕЦ, ЕСЛИ ХОЧЕШЬ ПОПАСТЬ В ГОСТИНИЦУ, НЕ ИДИ ПО ЭТОЙ УЛИЦЕ, А В КОНЦЕ ЕЕ НЕ СВОРАЧИВАЙ НАЛЕВО.Я мысленно поблагодарил благожелательных горожан и не пошел по этой улице, и не свернул в конце ее налево. Но пошел я по другому переулку и вообще никуда не сворачивал. И тут тоже попадались мне подобные объявления. Через пару часов, растерянный и вымотавшийся, я наизусть знал, куда не надо идти и куда не следует сворачивать.
В конце концов, я догадался спросить у прохожего. Тот равнодушно посмотрел на часы и вяло произнес:
– Без десяти пять.
– Простите, но зачем мне время? – однако, я говорил уже в пустоту. А прохожий явно спешил, причем двигаясь в обратном направлении.
Больше прохожих не было. Я бессознательно посмотрел на часы. Без пятнадцати пять. К тому же у него еще и часы спешат. Расстроенный, я присел на скамеечку с витыми фигурными ножками, и дрема обволокла меня соблазнительно расслабляющей дымкой. Но тревожные мысли одолевали меня: надо искать, надо искать. Я некоторое время посидел в расслабленном состоянии. Потом открыл резко глаза, готовый броситься в битву со строптивым пространством. Но никуда бросаться не пришлось. Напротив меня стояла гостиница. Огромные часы у входа показывали без десяти пять. Скорее обрадованный, чем изумленный, а скорее изумленно обрадованный, бросился я к зданию. Встретил меня портье в гигантской фуражке и с бородой до пояса. Борода была седая, а фуражка синяя. Показал я ему свою визитную карточку. Вскинулись его мохнатые брови, почтительно взглянул он на меня, сразу подал ключ и сказал:
– Номер пятьдесят шестой, на второй этаж, уважаемый ездок.
Благодарно кивнув, взлетел я на второй этаж, не чувствуя ног под собой. И вот я у себя в номере, в окружении комфорта и уюта. Я принял душ, после чего уселся в кресло, сразу принявшее очертание моего тела. Неслышно, на цыпочках сон подкрался ко мне, и ласково сомкнул веки мои, и доброй рукой коснулся лба. И я уснул. (Прямо во сне).
* * *
Проснулся я (прямо во сне) в бодром и добром расположении духа и тела. Вчерашние злоключения показались мне далекими и незначительными. Умывшись, я собрался было поискать буфет или ресторан, но на столике увидел дымящийся завтрак и записку:
«Уважаемый ездок, приятного аппетита. О гиде не беспокойтесь. Будет вам гид».
Честно говоря, о гиде я и не думал. В планы мои, напротив, входило самостоятельное обследование местных достопримечательностей. Но раз уж здесь такой любезный народ, то и неудобно как-то отказываться. Позавтракав, я уселся в кресло с газетой в ожидании гида.
Через полчаса возник передо мною средних лет мужчина в строгом костюме, коренастый, с энергичным лицом, обрамленным аккуратной шкиперской бородкой. Он несколько секунд смотрел на меня изучающе, потом зычно произнес:
– Гид.
– Рад, – ответил я.
– Ближе к делу. Начнем разговор с главного, – покачиваясь на мысочках и в упор глядя на меня, сказал он, – без гида вам не обойтись, хоть это и не входило в ваши планы. Слишком много впечатлений. Впечатлений многовато. М-да. Многовато впечатлений.
– Заело что ли у него? – подумал я.
– Нет, не заело, – несколько обиженным тоном произнес он.
– Интересно, они здесь все мысли читают?
– Нет, не все – смягчившись, улыбнулся гид.
– Но это очень грустно, – сказал я.
– Что именно?
– То, что вы читаете их.
– В чем же грусть?
– Сковывается свобода мысли.
– Так расковывайте речь.
– Странные у вас умозаключения.
– Зато остроумные. А насчет мыслей не беспокойтесь. Думайте, что угодно. Никакого чтения тут нет. Простое умение наблюдать. Ну да ладно, – он посмотрел на часы, – пойдемте скорей, там уже Цурибубык проснулся.
* * *
Цурибубык сидел на облаке и говорил:
– Пространство криво.
– Криво и иначе быть не может, – вторили подданные.
– А позвать-ка сюда Тимтюню! – завизжал внезапно Цурибубык.
Двое подданных исчезли, но почти тут же возникли с бородатым мужиком.
– Тимтюня, как ты думаешь, пространство криво?
– Я не думаю, светлейший, что…
– Что?! – взревел Цурибубык. – Я не спрашиваю того, что ты не думаешь, а спрашиваю о том, что думаешь. Эй охрана, привязать его бородой к дереву и заставить петь песни. Двести пятнадцать штук.
Тимтюню увели.
– А позвать-ка мне теперь Елену.
Елена явилась совершенно голая и по Цурибубыку разлилось розовое смущение. Но тут же опомнился он и вспомнил, что не подобает ему, главе мыслителей, смущаться, изрек он тогда:
– Две банки малинового варенья ей.
– За что? – заплакала красавица.
Но Цурибубык уже не слушал. Он отправился со свитой в академию экстраординарных случаев в поисках истины. Первым отделом заведовал там Иван Дурашкин. Но кабинет его пустовал. А на двери табличка:
ВСЕ НА СОБРАНИЕ. ПОВЕСТКА:
1. ШТАНЫ КАК ОТРАЖЕНИЕ ПОЗНАВАТЕЛЬНОГО ЛОГИЧЕСКОГО АППАРАТА В СЕНСОРНОЙ СИСТЕМЕ НИЖНИХ КОНЕЧНОСТЕЙ.
2. КРИВИЗНА ПРОСТРАНСТВА КАК ОТРАЖЕНИЕ ВОПРОСА О СООТНОШЕНИИ ПРАВДЫ И ЛЖИ И НАОБОРОТ.
Цурибубык поморщился и завопил:
– А подать-ка мне сюда бублика. Да с маком!
Один из подопечных принес поднос, на котором лежал румяный ароматный бублик.
– Что это? – спросил глава, указывая на бублик нервным пальчиком.
– Бублик, мэтр.
– А это что? – указывая на поднос, спросил глава. Подчиненный знал, что должно последовать дальше (это было хорошо видно по его обреченному виду) и не слишком охотно ответил:
– Поднос, мэтр.
– Под нос? Ну вот и получишь под нос, а не в нос. – И довольный своим каламбуром, глава захихикал.
* * *
В зале бушевали страсти. Человоки в предвкушении актуальной полемики кричали, размахивали руками, топали ногами, свистели. В воздухе плавал насущный вопрос. Он не давал покоя ни одному из присутствующих. Он, серебристо переливаясь, плавно колыхался, плавая между рядами. Великий сумбур царил на собрании до тех пор, пока на кафедру не взобрался оратор. Он резко выбросил вперед руку, призывая к порядку публику, но рука нечаянно оторвалась. Вероятно, никто бы не смог с уверенностью сказать, какой путь ей суждено проделать, пока чей-то лоб не остановил ее.
* * *
– Что все это значит? – спросил я у гида, когда мы вышли из аудитории. – И почему мы до конца не досидели?
Гид тонко улыбнулся и, взметнув правую бровь, вдруг сказал просто:
– А я почем знаю?
– Но вы же гид и говорили, что мне необходимы.
– Да, я ГИД – городской инспектор дверей. Я вхож в любые двери. Я показываю, но ничего не объясняю. Я узкий специалист. Я могу войти в любые двери совершенно официально. Здесь я виртуоз. Но на этом моя функция заканчивается. И не расстраивайтесь, милейший. Здесь вам никто ничего не объяснит; кстати, мы можем зайти еще на одно собрание. Хотя… – он посмотрел на часы, – собрания уже не будет. Подождите меня здесь. – Он мгновенно исчез и также мгновенно появился, словно и не исчезал никуда. В руке он держал мелко исписанные листочки, другой же рукой любовно поглаживал бородку.
– Заметки нашего летописца, – пояснил он.
И вот, что значилось в записках.
В аудитории занимались, кто чем. У каждого свои мысли, и они заняты. И докладчику в них места не осталось. А докладчик приводил цифры, доказывающие идею подпространства. Все это было не ново, и знатокам успело наскучить, а дилетантам было непонятно. И от нечего делать сосед стал читать мысли соседа. Хоть какое-то да занятие. Вон, давеча Бесов провел три миллисекунды с Бабаеговой в третьм секторе подпространства. В пересчете на наше время это без малого составит трое суток. Спрашивается, чем они там занимались. Не на кофейной же гуще гадали. Пакостничали, стало быть.
Но Бесов вовремя и умело провел психологическое экранирование, и секретарь отдела заготовки зелья, Вийский, не смог выяснить, что же было дальше. А в ответ на эту акцию Бесов залез Вийскому в душу и натворил бы там немало бед, если бы тот не перекинул ее в пятый сектор, где происходит очищение души от сгустков темной энергии, являющихся своеобразным психическим шлаком.
