сострадание подразумевает участие в ком-то без проживания его горя. «Такое разделение, — говорит Ив, — необходимо, потому что, если не понимать, что это не моя проблема, а чужая, начинаешь идентифицировать себя с чужими страданиями».
Психологи проводят аналогичную границу между эмпатическим дистрессом и эмпатической заботой. Дистресс — это один сорт эмоциональной эмпатии: восприятие чувств другого человека с пропусканием через себя его боли. Забота же подразумевает чувства по отношению к кому-либо и желание помочь. Дистресс и забота как две стороны одной медали — если вас ранит чужая боль, то естественно желание ее устранить. Но их надо разделять.
Они почти не связаны между собой: тот, кто испытывает сильный дистресс, не обязательно заботится, и наоборот [219].
Разные состояния стимулируют и разные действия [220]. Легко подверженные дистрессу люди избегают смотреть на чужие страдания и, к примеру, отказываются от волонтерской деятельности, чтобы не попадать в эмоциональные ситуации. А участливые — наоборот. В одном исследовании студенты колледжа читали о трагическом несчастном случае, происшедшем якобы с их однокашником, и отмечали степень дистресса и заботы. Затем им давали возможность помочь жертве. Исследователи придумали эксперимент, в котором одним легко было отказаться от возможности помочь (лично с жертвой встречаться не требовалось), а другим — сложнее. Студенты с дистрессом помогали, только если у них не было выбора. Если же он был, то не вмешивались. Участливые помогали всегда.
В профессиях, связанных с уходом, жизненно важно понимать разницу между этими состояниями. Дистресс мотивирует отвернуться от чужих страданий, но специалисты по уходу не могут этого сделать, не нарушив профессиональных обязательств. Это налагает тяжкое психологическое бремя. Собственно, из всех видов эмпатии только дистресс провоцирует выгорание у врачей, медсестер и социальных работников [221]. Забота, с другой стороны, дает эмоциональную связь с пациентами без необходимости взваливать на себя их боль. Склонные к этому виду эмпатии, а не к дистрессу, реже страдают от эмпатических травм. Иными словами, эмпатия не обязательно провоцирует выгорание, а правильный вид эмпатии от него предохраняет.
Однажды я спросил Лиз, сомневалась ли она когда-нибудь, что вынесет столько страданий, сколько видит в отделении. «Нет, — ответила она. — Поэтому я здесь и работаю. Мне нравится помогать людям в трудные минуты». Понятно, что она имеет в виду не то «нравится», которое говорят про мороженое. Как для глубоко духовной личности для Лиз это моменты «благодати и красоты».
«Господь создал эти обстоятельства, — считает она, — не просто так, а для чего-то». После общения с ней мне стало ясно, что у нее высокая заданная величина эмпатии и что, вероятно, благодаря этому она столько лет отдала помощи другим без явных потерь для себя [222].
Одаренным людям трудно представить, что такое быть обычным человеком. Математик не поймет, как можно не уметь решать сложные уравнения. Интересно, знает ли Лиз, как тяжело без такой упрямой надежды, как у нее. «Только недавно я поняла, что это свойственно не всем», — рассказывает она.
Если согласиться с гипотезой Родденберри, люди с такими эмпатическими чертами созданы для работы в сфере ухода, а остальным следует искать свое призвание в других областях. Но так же, как мы регулируем интенсивность эмпатии, мы можем выбирать ее вид. Чтобы избежать выгорания, не обладающим завидной, как у Лиз, заданной величиной эмпатии в таких ситуациях нужна помощь. Сами себе они тоже могут помочь, изменив свое отношение к работе.
Как вы помните, нейропсихолог Таня Зингер развивала у людей эмпатию буддийскими практиками и подталкивала к проявлению конкретных видов эмпатии. Метта — медитация любящей доброты — культивирует эмпатическую заботу. В недавнем исследовании Зингер с командой одну группу обучала метте, а другую — медитации «улавливания» чужих эмоций. Через несколько дней практиковавшие метту стали отзывчивее и спокойнее участников другой группы [223]. Изменения проявились и в мозге. У наученных разделять чужую боль «зеркальные» нейроны активнее реагировали на страдания других — так, как будто они их собственные. У практиковавших метту вместо этого активировались участки мозга, связанные с мотивацией и вознаграждением. Они не фокусировались на боли жертв, а представляли себе мир без нее.
Некоторые сотрудники реанимации новорожденных используют медитативные техники для снижения дистресса. Так описала это одна медсестра: «Когда ругаешься с кем-нибудь дома, надо думать о том, как касаешься земли ногами… Так перестаешь впускать в себя чужие эмоции. Немножко абстрагируешься». А чтобы не потерять душевное равновесие на работе, она добавила к упражнению собственную мантру: «Это не моя трагедия».
Сейчас исследователи систематически тестируют влияние медитации на специалистов сферы ухода. Примерно в дюжине исследований врачи, прошедшие обучение на основе медитации, отметили снижение утомления и стресса [224]. В некоторых случаях одновременно сообщается и о повышении эмпатии. Ив видит здесь связь [225]. Она считает, что фокус на заботе возвращает профессионалов сферы ухода к хрупкому равновесию сострадания и самосохранения. На ее курсах врачи-резиденты учатся отпускать нездоровую эмпатию — толкающую к ненужному геройству во спасение пациентов и ввергающую в уныние, когда это не удается. Ив пока только оценивает эффект обучения, но есть и другие многообещающие данные [226]. В недавнем исследовании студенты-медики, проходившие похожую программу, сообщили о повышении желания заботиться о пациентах и в то же время снижении депрессии.
Эффективность практик развития эмпатии, таких как контакт с чужаками, подтвердилась не один десяток лет назад. Регулирование же эмпатии изучают недавно. Отчасти это отражает суть проблемы. Ненависть, черствость и дегуманизация — это болячки общества, и порядочные люди немедленно бросаются на борьбу с ними. Излишнее сочувствие не кажется проблемой, а иногда весьма ценится. Готовые на любые жертвы родители и переутомленные труженики социальной сферы гордятся выгоранием, как медалью. Одна такая соцработница призналась мне, что пришла в профессию, «романтизируя страдания». Добавим сюда спартанские условия в этой сфере и получим скрытую эпидемию.
Сотрудники социальных служб и психологи начали осознавать, что могут и должны более разумно пользоваться эмпатией. Пока нельзя сказать, что, кому и когда подходит. И даже самые эффективные методы могут не помочь изломанным равнодушной молотилкой медицинской системы. Но эта область уже активно исследуется, и ежегодно мы получаем новые ответы. Это очень хорошо, учитывая, как они нужны нам.
На глубоком уровне постоянный уход с полным контактом требует от профессионалов пересмотреть свою роль. Что значит быть целителем? Для многих это героически спасти кого-нибудь от болезни, избавив от смертельной опасности. По крайней мере на Западе медики считаются почетными героями в борьбе с болезнями и смертью, и сотрудники реанимации новорожденных выполняют эту роль с энтузиазмом. Неонатальная интенсивная терапия быстро
