Дела, провоцирующие нас тянуть время, обычно отвечают двум условиям: мы выполняем их без удовольствия и нет необходимости заниматься ими немедленно. При малейшей возможности мы откладываем то, что нам не нравится делать, и предаемся удовольствиям, часто не задумываясь о последствиях. Короче говоря, прокрастинация – это незаконное дитя дисконтирования будущего (тенденции недооценивать будущее в сравнении с настоящим) и превращения удовольствия в жалкое подобие компаса.
Мы витаем в облаках, нам не хватает мужества, мы обманываем себя. Звание человека требует пожизненной борьбы с самими собой. Почему? Потому что эволюция сделала нас достаточно умными, чтобы ставить разумные цели, но не снабдила волей для их достижения.
Увы, витание в облаках и отлынивание – отнюдь не самые страшные наши проблемы; более серьезны психологические срывы, требующие профессиональной помощи. Ничто не иллюстрирует уязвимость человеческого разума так отчетливо, как наша подверженность хроническим и острым психическим нарушениям – от шизофрении до синдрома навязчивых состояний и биполярного расстройства (называемого также маниакально-депрессивным психозом). Чем объяснить безумие Джона Нэша, маниакально-депрессивные состояния Винсента Ван Гога и Вирджинии Вульф, паранойю Аллана Эдгара По, синдром навязчивых состояний Говарда Хьюза, депрессии, которые довели до самоубийства Эрнеста Хемингуэя, Джерси Козински, Сильвию Плат и Сполдинга Грея? Вероятно, четверть представителей человечества в настоящий момент страдает от тех или иных клинических расстройств. И почти половина населения в течение жизни сталкивается с той или иной формой психического нездоровья. Почему наш мозг так подвержен сбоям?
Начнем с того, что хорошо известно, но, вероятно, недостаточно принимается во внимание. По большей части умственные расстройства – это не случайные беспрецедентные аномалии, свойственные исключительно тем, кто ими страдает. Скорее они образуют группы симптомов, которые возникают вновь и вновь. Когда происходит психический срыв, симптомы обычно проявляют себя узнаваемым образом, инженеры это называют «известными видами повреждений». У данной марки и модели автомобиля, скажем, может быть прекрасный мотор, но постоянные проблемы с электрикой. Человеческий мозг подвержен своим функциональным нарушениям, достаточно хорошо описанным, чтобы классифицировать их в человеческом эквиваленте чилтоновского гида по ремонту автомобилей – четвертом издании «Диагностического и статистического справочника психических расстройств» (пятое планируется в 2011 году).
Разумеется, симптомы по-разному проявляются у разных людей – как с точки зрения их тяжести, так и количественно. Как не бывает двух одинаковых простуд, точно так же любое психическое заболевание по-своему протекает у каждого человека. У некоторых людей, страдающих депрессией, например, наблюдается дисфункциональный конфликт, а у других нет; некоторые больные шизофренией слышат голоса, другие нет.
Так что диагностика остается неточной наукой. Есть ряд расстройств (таких, как синдром диссоциации личности), само существование которых спорно, а есть «состояния», к которым долгие годы приклеивали ярлык отклонения, хотя они таковыми никогда и не были (например, гомосексуальность, исключенная из третьего издания «Диагностического и статистического справочника психических расстройств» в 1973 году.[62] Но в целом поразительное число вариантов нарушения работы человеческого мозга и определенных симптомов, таких как дисфория (сниженное настроение), тревожность, паника, паранойя, бредовые и навязчивые идеи, неконтролируемая агрессия, воспроизводится вновь и вновь.
Когда мы наблюдаем одни и те же модели снова и снова, напрашивается мысль, что этому должны быть причины. Что же представляет собой мозг, который дает такого рода сбои?
Стандартный прием в эволюционной психологии, в ее направлении, связанном с психическими расстройствами, – объяснять те или иные нарушения (или эпизодические симптомы) с точки зрения скрытых преимуществ.[63] Один пример мы видели в первой главе, некое сомнительное утверждение, что шизофрения может быть продуктом естественного отбора, благодаря предположительной пользе передаваемых по наследству галлюцинаций у племенных шаманов. Но есть и многие другие. Агорафобия может рассматриваться как «потенциально адаптивное последствие повторяющихся приступов паники», тревожность может интерпретироваться как способ «изменить мышление, поведение и философию в собственных интересах». Депрессия между тем предположительно развивалась для того, чтобы позволить человеку «принять поражение… и привыкнуть к тому, что в противном случае расценивалось бы как снижение общественного статуса».
Надеюсь, вы согласитесь со мной, что эти примеры не слишком убедительны. Становились ли шизофреники шаманами чаще, чем другие люди? Правда ли, что те, кто стал шаманом, были успешнее в воспроизведении жизнеспособного потомства, чем нешизофреники? Даже если это так, то сколько же должно было быть шаманов, чтобы объяснить, почему по меньшей мере один человек на каждую сотню страдает этим расстройством? Теория депрессии первоначально кажется более обнадеживающей; как отмечают авторы, какому-нибудь незаметному члену сообщества было легче принять волю альфа-самца, чем сражаться в заранее проигрышной для него битве. Более того, депрессия часто идет именно от осознания своего более низкого статуса в сравнении с остальными членами группы. Но соответствует ли фактам теория общественного соревнования? Депрессия – это не приятие поражения, а как раз неприятие поражения. Один мой друг, назовем его Т., годами страдал от депрессии. Нельзя сказать, что его социальный статус низок (на самом деле он немалого добился). Тем не менее, хотя объективно в его жизни и не происходит ничего плохого, он не принимает ее, он страдает. Депрессия не мобилизует его ни улучшить свою жизнь, ни успокоиться; вместо этого она парализует его, и трудно поверить в то, что подобный паралич может быть адаптивным.
Конечно, я далек от мысли, что какая-то одна сомнительная теория перечеркивает все направление; разумеется, некоторые психические нарушения дают пользу, и, вероятно, подобные случаи можно найти. Классический пример, когда физическое отклонение сопряжено с явным выигрышем, – это ген, связанный с серповидно-клеточной анемией. Наличие двух копий такого гена опасно, но одна копия гена наряду с нормальной копией может существенно снизить риск заразиться малярией. Там, где широко распространена малярия (например, на юге Сахары), это преимущество перевешивает потенциальные издержки. И соответственно, копии таких генов гораздо более распространены среди людей, чьи предки жили в тех краях, где свирепствовала малярия.
Но хотя некоторые физические отклонения демонстрируют положительные побочные эффекты, большинство из них, вероятно, не обещают утешительного приза, и, пожалуй, за исключением социопатии[64], не думаю, чтобы я когда-либо наблюдал случай психической аномалии, дающей преимущества или способной убедительно компенсировать издержки. Если и есть какие-то примеры побочных выгод от душевной болезни, то их очень мало, не существует такой мозговой серповидно-клеточной анемии, защищающей от «ментальной малярии». Депрессия, например, не спасает от тревожности (как защищает от анемии склонность к образованию серповидных форм), а сопутствует ей. Измышления о предполагаемых преимуществах психических заболеваний по большей части кажутся высосанными из пальца. Слишком часто это напоминает мне вольтеровского доктора Панглосса, который во всем находил положительную сторону: «Вот, заметьте, носы созданы для очков, потому мы и носим очки. Ноги, очевидно, назначены для того, чтобы их обувать, вот мы их и обуваем. Камни были сотворены для того, чтобы их тесать и строить из них замки».[65]
Это правда, что многие нарушения чем-то компенсируются, но объясняется это как правило от обратного. Тот факт, что некоторые нарушения как-то окупаются, не означает, что издержки перекрываются, точно так же не обязательно это объясняет, почему они возникли. Неужели счастливый человек станет добровольно принимать гипотетический депрессант – назовем его «антипрозак» или «антизолофт» – для того, чтобы добиться преимуществ, которые могут предположительно сопровождать депрессию?
По крайней мере кажется правдоподобным, что некоторые нарушения (или симптомы) могут выступать не как прямое приспособление, а как неадекватный «дизайн» или явное поражение. Как в машине может кончиться горючее, так и мозг может исчерпать свои нейромедиаторы или молекулы внутри их (или работать на пределе). Мы рождаемся с защитными механизмами (или способностью приобрести их), но ничто не гарантирует, что все эти механизмы окажутся мощными или безотказными. Мост, способный выдержать напор ветра в 100 миль в час, но не 200, разрушится от порывов в 200 миль в час не оттого, что приспособлен выйти из строя при таком сильном ветре; он развалится потому, что рассчитан на меньшие нагрузки. Аналогично и другие сбои, особенно те, что бывают чрезвычайно редко, могут быть результатом просто «генетических помех», случайных мутаций, которые уж точно не несут никаких преимуществ.
