Такие возвратные циклы – не только в моменты спада, но также и на подъеме, в маниакальной фазе – могут даже способствовать биполярному нарушению. Согласно Кей Редфилд Джеймисон, психологу высокого ранга, которая сама боролась с маниакально-депрессивным синдромом, когда человек страдает биполярным синдромом,
испытываешь особую боль, эйфорию, одиночество, ужас, составляющие этот вид безумия… Когда ты на подъеме, это потрясающе. Идеи и чувства стремительно мелькают, как падающие звезды… Но в какой-то момент все меняется. Скорость появления мыслей становится чрезмерной, их становится слишком много; всепоглощающее смятение вытесняет безмятежность… безумие ваяет свою реальность.
Без достаточной внутренней способности когнитивного и эмоционального контроля биполярный человек в маниакальном состоянии может оторваться от реальности, теряя всякую с ним связь. Джеймисон пишет, как в одном из ее ранних маниакальных эпизодов она обнаружила себя «в восхитительной иллюзии летнего дня, я скользила, парила, летала, огибая то одну, то другую облачную гряду, минуя звезды и ледяные поля… Я помню, как пела "Возьми меня на луну", проносясь мимо Сатурна, и мне было ужасно весело. Я видела и переживала то, что бывает только во сне или мечтах». Маниакальные состояния порождают маниакальные мысли, и спираль раскручивается.
Даже бредовые состояния, обычные при шизофрении, могут усиливаться – хотя, вероятно, и не возникать впервые – эффектами мотивированных умозаключений и контекстуальной памяти. Нередко шизофреник, например, начинает верить в то, что он Иисус, и строит целый мир вокруг этой идеи, «вдохновленной», в частности, двумя неразлучными силами – склонностью к подтверждению и мотивированным умозаключениям. Однажды психиатр Милтон Рокич свел вместе трех таких пациентов, каждый из которых считал себя Сыном Божьим. Сначала Рокич надеялся, что эти трое признают неуместность таких представлений и каждый разубедится в своих заблуждениях. Вместо этого все трое пришли в сильное волнение. Каждый с еще большим упорством принялся отстаивать свои бредовые идеи, и каждый разработал собственный набор логических обоснований. У видов, сочетающих контекстуально обусловленную память со склонностью к подтверждению и сильной потребностью в конструировании кажущихся связными жизнеописаний, потеря связи с реальностью может быть своего рода профессиональным риском.
Депрессия (и, возможно, биполярный синдром), по-видимому, провоцируется и другим эволюционным дефектом: степенью нашей зависимости от довольно прихотливого аппарата удовольствий. Как мы видели в предыдущей главе, задолго до того, как возникла сложная рассуждающая система, наши догоминидные предки предположительно ставили свои цели, руководствуясь компасом удовольствий (во избежание их противоположности – боли). Хотя современные человеческие существа имеют более сложные механизмы постановки цели, тем не менее удовольствие и боль, вероятно, все еще формируют сердцевину нашего механизма целеполагания. Для людей, склонных к депрессии, это может означать двойной удар; вдобавок к боли депрессии возникает еще один симптом – паралич. Почему? Вполне возможно, потому, что внутренний компас удовольствия становится нечувствительным, оставляя страдающего депрессией с недостатком мотивации и движущих механизмов. Для существа, которое держит свои настроения отдельно от целей, дисфункции, обычно сопровождающей депрессию, может просто не случиться.
Итак, во многих отношениях психические болезни могут происходить или по крайней мере усиливаться из-за причуд нашей эволюции: это контекстуальная память, искажающие эффекты склонности к подтверждению и мотивированных суждений, и своеобразная раздробленность нашей системы самоконтроля. Четвертый фактор влияния, вероятно, наша видовая жажда объяснений, которая часто ведет нас к созданию историй из разрозненных фактов. Как игрок может стремиться «объяснить» каждый кувырок игральной кости, так и люди, пораженные шизофренией, могут использовать когнитивные механизмы объяснений для того, чтобы связать воедино свои голоса и бредовые идеи. Из этого не следует, что люди с отклонениями не отличаются от здоровых, скорее это говорит о том, что их нарушения начинаются с уязвимости нервной системы, свойственной нам всем.
Следовательно, вероятно, не случайно многие советы специалистов по когнитивно-поведенческой терапии, связанных с лечением депрессии, направлены на то, чтобы помочь обычным людям справиться с ошибочными умозаключениями. В известной книге «Хорошее самочувствие» Дэвид Берне, например, описывает десять основных когнитивных ошибок, таких как «сверхобобщение» и «персонализация», которые делают люди в состоянии повышенной тревожности или депрессии. Сверхобобщение – это процесс ошибочного «видения одного события как части нескончаемой модели поражения»; персонализация – это ложное представление, что мы (а не внешние события) ответственны за все плохое, что происходит. Обе ошибки, вероятно, идут от человеческой склонности судить о большом на основании малого. Одна неудача еще не означает несчастной судьбы, тем не менее людям свойственно воспринимать последнюю, худшую новость как знак, будто вся жизнь с ее взлетами и падениями отрицается одним-единственным трагическим эпизодом. Таких неправильных представлений просто не может быть у гипотетических видов, способных придавать одинаковое значение свидетельствам, как подтверждающим их представления, так и не подтверждающим.
Я не хочу сказать, что депрессия (или другое нарушение) всего лишь продукт недостатка наших способностей объективно оценивать данные, но очень похоже, что неуклюжие механизмы нашего клуджевого сознания закладывают шаткий фундамент.
Если нарушения берут начало из дефектности нашей конструкции, то они определенно простираются и за ее рамки. В той мере, в какой в психических отклонениях виноваты гены, подразумевается эволюция – как адаптация или как-то иначе. Но изначальное несовершенство нашей психики иногда вызывает землетрясения, а иногда едва ощутимые толчки. Эволюция, какой бы случайной она ни была, не способна объяснить все. Наиболее распространенные психические расстройства, похоже, зависят от генов, сформированных в ходе эволюции, но также и от средовых факторов, пока еще не очень хорошо понятых. Если из двух идентичных близнецов один страдает шизофренией, у другого с вероятностью выше средней она тоже может возникнуть, но так называемый «процент согласия» – риск, что у одного близнеца будет нарушение, если оно есть у другого, составляет всего 50%. Уже по этой причине неверно относить любой вид психического нарушения к особенностям эволюции.
В то же время можно смело утверждать, что ни один толковый и милосердный дизайнер не создал бы человеческий мозг столь уязвимым. Наша ментальная хрупкость заставляет нас сомневаться в том, что мы являем собой продукт сознательного творения, а не случайности и эволюции.
Все это приводит нас к последнему вопросу, вероятно, самому важному: если наш мозг – клудж, то можно ли это как-то исправить?
Боже, дай мне смирение принять то, чего я не в силах изменить, мужество, чтобы изменить то, что я могу, и мудрость отличить одно от другого.
Рейнольд Нибур
Мудр тот, кто знает, что он знает то, что знает, и знает, что он не знает того, чего не знает.
Конфуций
Человек обладает интеллектуальными способностями, не имеющими себе равных. Мы умеем разговаривать, размышлять, танцевать, петь. Мы можем рассуждать о политике и справедливости; мы способны работать не только для собственного блага, но и на благо человечества. Мы овладеваем математикой и физикой, изобретаем, учимся и слагаем стихи. Ни один другой вид не способен на что-либо подобное.
Но не все так безоблачно. Механизмы речи и сознательных умозаключений привели к огромным культурным и техническим достижениям, но наш мозг, который развивался на протяжении миллиардов лет у догоминидных предков человека, не справляется. Наш генетический материал эволюционировал в основном до существования речи и сознательного мышления, до появления существ, подобных нам. И множество несовершенств сохраняется.
В этой книге мы рассмотрели некоторые дефекты нашей когнитивной структуры: это склонность к подтверждению, ментальная контаминация, эффект якоря, фрейминг, неадекватный самоконтроль, зацикливание, иллюзия фокусирования, мотивированные умозаключения, ошибки памяти, не говоря уже о забывчивости, амбивалентности лингвистической системы и подверженности человека расстройствам психики. Наша память, будучи контекстуально зависимой, плохо приспособлена ко многим требованиям современной жизни, а наша система самоконтроля почти безнадежно разрегулирована. Наши наследственные механизмы формировались в другом мире, и наша современная рассуждающая система не выдерживает влияния прошлого. В каждой рассмотренной нами области, начиная с памяти и убеждений, принятия решений, языка, удовольствия, мы видели, что наш мозг, формировавшийся параллельно опережающему развитию технологий, далек от совершенства. Ни один из аспектов человеческой психологии не мог быть создан грамотным дизайнером, напротив, единственный разумный способ определить их – это назвать остатками, пережитками прошлого, отходами эволюции.
