всех уровнях), нет противоречия в отношении к живым ветеранам войны и труда и их погибшим одногодкам: и те и другие для них — всего лишь средство. В одном случае — средство любой ценой (за счет других, естественно) выполнить определенные сельхозработы, в другом — разместить органические удобрения на удобном для них месте. Безнравственное отношение к старикам на всех уровнях, вплоть до районного, воспринималось как нечто само собой разумеющееся, естественное: а как же может быть по-другому, ведь надо же кому-то работать? На этом просто никто не задержал своего внимания.
В безнравственном отношении к погибшим тоже так до конца и не признались, правдами и неправдами сопротивляясь предложению поисковиков найти захоронение. Видимо, очень боялись огласки, если погибшие окажутся под навозом, как будто навозохранилище, устроенное в двух или десяти метрах от братской могилы, — это вполне нравственно и полностью реабилитирует Анну Ивановну и ее покровителей. "Если захоронение окажется не под навозом, как вы посмотрите в глаза этой честной труженице?" — патетически спросил нас один из участников представительного районного совещания, так ничего и не поняв. А может быть, и не мог понять. Ведь мораль людей, использующих других против их воли, трудно стыкуется с моралью людей, используемых в качестве средства. Так что неудивительно, что весь конфликт во Владычине в глазах районного руководства — это всего лишь затянувшаяся склока односельчан, в которой и разбираться-то неловко...
Сегодня вопрос о "навозном кургане" снят с повестки дня во всех высоких кабинетах. И во многом благодаря энергичному вмешательству представителя Всесоюзного совета ветеранов журналиста С.С. Кашурко. На могиле стоит памятник, насыпан курган Славы. В газетах напечатаны статьи, которые напоминают о том, что произошло и как была восстановлена справедливость. Но только вполне ли она восстановлена? Наши ребята помнят, как сотрудник районного военкомата, ныне отвечающий за поисковую работу в районе, бросил А.А. Виноградову, думая, что его не слышат посторонние: "Зачем указал могилу? Инвалидность себе зарабатываешь? Думаешь, скорее дадут?" Мы помним, как сам военный комиссар, уходивший на повышение в область в самый разгар скандала, возмущенно воскликнул: "Это надо еще проверить, что это за ветеран такой Виноградов!" — в ответ на нашу просьбу защитить стариков от произвола Сухаревой. Мы знаем, что, например, та же Анна Ивановна оказалась "непотопляемой", как и предполагали старожилы села: она осталась и бригадиром, и депутатом, и членом партии коммунистов. "И никуда не уйду с бригадиров, пока вас всех на кладбище не уложу". Вот так вот. А уж как она выражает свою "глубокую благодарность" А.А. Виноградову и тем, кто его в какой-то момент поддержал, можно себе представить. Это ли называется социальной справедливостью? И так ли уж велика наша победа, достигнутая у села Владычина?..
На фоне этих событии и других, схожих с ними, логично рассматривать мемориалы, мраморные плиты и склоненные знамена как своего рода пышные поминки по не очень любимому родственнику.
Мертвые живых не упрекнут,
Если те
Смеются и поют.
Не осудят
Радостей людских,
Дней веселья,
Праздников любви...
Были бы они
Среди живых,
Клокотала б жизнь
У них в крови!
Но бывает все же:
Им — венки,
А они
Сжимают кулаки...
Ю. Воронов
...А могилы Юрия Семеновича Белаша нет. По его завещанию прах его развеян с Ленинских гор, и нам остались только воспоминания о единственной встрече с этим человеком осенним вечером 1986 г. и его стихи. Собственно, встречи-то у нас и не было. Получив наше письмо о впечатлениях от ондозерской экспедиции и от встречи с его стихами, Юрий Семенович пришел к нам домой вечером в ноябре 1986-го. Нас обоих не было. Было только "молодое поколение" — Женя и Миша Кравчуки, наша дочь и ее муж, оба — участники дозоровских военно-поисковых экспедиций. Миша — геолог. И именно этим мы объясняем, что он со свойственной работникам экспедиций быстротой ориентировки и непосредственностью восприятия узнал в незнакомце Юрия Семеновича, и не только узнал, но и усадил его пить чай с медом. Разговор с Белашом Михаил записал потом по памяти.
Речь шла о том, почему лишь немногие люди, прошедшие войну, рассказывают о ней правду.
" — Ветераны... С одной стороны, верно, они во многом зациклились на ритуалах. Но, во-первых, кто эти ветераны? Как сказал Горький, герои погибают на войне. А если человек говорит, что он был на войне, то большая разница, сидел ли он на переднем крае или пил за два километра от него чай. Поэтому если они на переднем крае не были, то они ничего о войне не знают. И если начинают писать, то эту брешь заполняют выдуманными вещами. Например, медсестра тащит раненого до санбата. Так это же 8 километров!? Они не знают, что есть приемный пункт раненых на переднем крае и есть санрота, которая отвозит раненых до санбата. Я вначале двигался из тылов потихоньку на передний край. По собственной инициативе: хотел увидеть, что такое настоящая война. Потом уж я думал: дурак, ты увидишь ее, и через пять минут тебя не станет! К тому времени, как я попал на передний край, я стал сержантом. А офицеров мы презирали.
— Почему?
— Посуди сам, дорогой Миша, ведь когда Сталин убрал верхушку армии, начиная с Тухачевского и Блюхера, то он ведь убрал всех лучших командиров вплоть до младшего офицерского состава. И как мы должны были к ним относиться, когда сплошь и рядом гибли люди по их прямой вине?
Например, нам дали приказ: наступать с минимальным боеприпасом. И когда мы подошли уже к окопам немцев, то у нас кончились патроны и немцы погнали нас обратно. И гнать-то им было нечем — одна самоходка!.. Как сказал Наполеон, лучше пусть один лев командует полком баранов, чем один баран — полком львов...
— А как у вас рождались стихи?
— Я никогда не испытывал мук творчества при создании стихотворений. Стихи возникали внезапно. Вот как я написал стихотворение.
Первая строчка "Рукопашная схватка внезапно затихла..." — и дальше стихи не пошли. Я забросил их и через три года за 15 минут набросал остальное:
Рукопашная схватка внезапно затихла.
Запалились и мы, запалились и немцы.
И стоим, обалделые, друг против друга,
