Эту бабусю он и любил больше всех. Под топчаном у нее устроил себе мастерскую и склад всякой всячины.
- А свои деды-бабки?
- Умерли до войны и в войну. Материнский дед, из костромских слесарей, самоучкой поднялся довольно-таки высоко: имел три высших образования - медицинское, юридическое и философское, был некоторое время, понимаете ли, кантианцем. От деда этого и остались в доме кое-какие книги…
Главным жизненным состоянием Академика была предоставленность самому себе. Особого внимания он как будто бы и не требовал; до поры до времени это был очень удобный ребенок: в высшей степени понятливый, всегда занятый чем-то своим.
Его мозг обладал такой силой самообучения (свойственной всем детям, но в другой степени), что создавалось впечатление, будто он знал все заранее. Однажды мать, вызванная классной руководительницей - «читает на уроках посторонние книги, разговаривает сам с собой», - с горечью призналась, что он родился уже говорящим. Думаю, это было преувеличение, но небольшое. Он рассказал мне, и в это уже можно вполне поверить, что читать научился в два года, за несколько минут, по первой попавшейся брошюрке о противопожарной безопасности. Выспросил у сестры, что такое значат эти букашки-буквы, - и все…
- Как маленький Капабланка, наблюдавший за первой в жизни шахматной партией?…
- Писать научился тоже сам, из чистого удовольствия переписывая наизусть понравившиеся книжки. Оттого почерк остался раздельным, мелкопечатным, как на машинке. Не понимал, как можно делать грамматические ошибки, если только не ради смеха. Не поверил мне, что можно всерьез не знать, как пишется «до свидания»…
Во втором классе уверял меня, будто отлично помнит, как его зачинали (подробное захватывающее описание) и даже как жил до зачатия, по отдельности в маме и папе. «А до этого в бабушке и дедушке?» - спросил я наивно-материалистически. - «Ну нет, - ответил он со снисходительной усмешкой, - в бабушек и дедушек я уже давно не верю, это пройденный этап. В астралы родителей меня ввела медитация из Тибета, знаешь, страна такая? Там живут Далай-ламы И Летучие йоги». -«А что такое астралы? Это самое, да?» - «Дурак. Это то, что остается у привидений, понятно?», - «Сам дурак, так бы я и сказал. А мордитация? Колдовство, что ли?» -«Медитация?.. Ну, приблизительно. Сильный астрал может повлиять на переход из существования в существование. До этого рождения я был гималайской пчелой, собирал горный мед». - «А я кем?» - «Ты?… Трудно… Может быть, одуванчиком».
- И о переселении душ успел начитаться?
- Книги работали в нем как ядерные реакторы. Очень быстро сообразив, что бесконечными «почему» от взрослых ничего не добьешься, пустился в тихое хищное путешествие по книжным шкафам. Скорочтению обучаться не приходилось, оно было в крови - ширк-ширк! - страница за страницей, как автомат, жуткое зрелище.
И пока родители успели опомниться, вся скромная домашняя библиотека была всосана в серое вещество. Впрочем, не исключено, что у Академика мозги имели какой-то другой цвет, может быть, оранжевый или синий (шучу)…
На всякого взрослого он смотрел прежде всего как на возможный источник книг и приобрел все навыки, включая лесть, чтобы их выманивать, хотя бы на полчаса.
Тексты запоминал мгновенно, фотографически. «Пока не прочел, только запомнил, - сказал об одной толстой старой книге по хиромантии, - пришлось сразу отдать»…
Кто ищет, тот найдет, и ему везло. Подвернулась, например, высшей пробы библиотека некоего Небельмесова Ксаверия Аполлинарьевича, соседа по той же квартире. Одинокий очкастый пожилой дяденька этот не спал по ночам, был повышенно бдительным, писал на всех кляузы с обвинениями в злостном засорении унитаза и прочем подобном. Притом страстный библиоман. Маленький Клячко был, кажется, единственным существом, сумевшим расположить к себе эту тяжелую личность. Сближение произошло после того, как Академик подарил Небельмесову «Житие протопопа Аввакума» с неким автографом, извлеченное в обмен на ржавый утюг из утильной лавки.
- «Житие» за утюг?…
- Да, в те времена утильные лавки были что надо, Клячко открыл это золотое дно… Сам он в приобретении книг не нуждался, только в прочтении… Пока Кляча дружил с Ксаверием, тот на какое-то время даже перестал склочничать. Но когда источник книгопитания был исчерпан, Академик не только перестал посещать Небельмесова, но и написал на него сатирическую поэмку «Ксавериада», которую показал, правда, только мне, а потом спустил в унитаз и тем, конечно же, засорил…
- А кто вычистил?
- Я.
- ?…
- Академик хотел сам, но я не позволил. Засорение-то, если уж вам это интересно, произошло по моей вине. Пока он читал мне свое произведение, я давился от хохота, а потом вдруг мне стало ужасно жалко Ксаверия, и я заявил, что ничего более скучного в жизни не слышал. Кляча побледнел, замигал, бросился в коридор, я за ним, он распахнул дверь уборной, бросил в зев унитаза скомканные на ходу листки, спустил воду, унитаз вышел из берегов…
…Жаркий май позвал нас в Измайлово. Мы сбежали с уроков и валялись на траве, купая в солнце босые пятки; вокруг нас звенела и свиристела горячая лень.
- Нет, это еще не то… Это все только техника и слова, - говорил он с неправильными паузами, не переставая вглядываться в шебуршащую зелень, -А будущее начнется… когда люди научаться делать себя новыми… Менять лица, тела, - смотри, муравьи дерутся, - характеры, все- все-все… Уже помирились, гляди, напали на косиножку… Сами, кому как хочется. Чтобы быть счастливыми. эта жизнь будет смешной, будет музыкой… А ты можешь быть счастливым, Кастет. Стрекозус грандиозус…
- Улетел стрекозявиус. Почем знаешь, буду или нет?
- Смотри, богомол. Ты умеешь развиваться… А это у него рефлекс на опасность… А кто развивается, но того находит какая-нибудь любовь.
- Ну и сколько времени он так проваляется?… А может, я не хочу развиваться. И никакой этой любви не хочу.
- Ложная смерть, притворяется неодушевленным… Мы тоже, в другом смысле… Ты не можешь не развиваться.
- А ты?
- Я?… Я хотел бы свиваться.
- Свиваться?…
- Развиваться внутрь. Смотри, это тля…
Все, что он говорил, было забавно и по-детски прозрачно лишь до какого-то предела, а дальше начиналось: один смысл, другой смысл…
Как всем городским мальчишкам, нам не хватало воздуха и простора, движения и свободы; зато мы остро умели ценить те крохи, которые нам выпадали…
Окрестные пустыри и свалки были нашими родными местами - там мы устраивали себе филиалы природы, жгли костры, прятались, строили и выслеживали судьбу; совершались и более далекие робинзонады: в Сокольники, на Яузу, в Богородское, где нас однажды едва не забодал лось…
Клячко любил плавать, кататься на велосипеде, лазить по крышам, просто гулять. Но натура брала свое: гулять значило для него наблюдать, думать и сочинять, устраивать оргии воображения.
Деятельный досуг этого мозга был бы, пожалуй, слишком насыщен, если бы я не разбавлял его своей жизнерадостной глупостью; но кое-что от его густоты просачивалось и ко мне. За время наших совместных прогулок я узнал столько, сколько не довелось за всю дальнейшую жизнь. Из него сыпались диковинные истории обо всем на свете, сказки, стихи; ничего не стоило сочинить на ходу пьесу и разыграть в лицах - только успевай подставлять мозги…
На ходу же изобретались путешествия во времени, обмены душами с кем угодно…
За час-два, проведенные с Академиком, можно было побыть не только летчиком, пиратом, индейцем, Шерлоком Холмсом, разведчиком или партизаном, каковыми бывают все мальчишки Обыкновении, но еще и:
- знаменитой блохой короля Артура, ночевавшей у него в ухе и имевшей привычку, слегка подвыпив, читать монолог Гамлета на одно из древнепапуасских наречий;
-аборигеном межзвездной страны Эном, где время течет обратно, и поэтому эномцы все знают и предвидят, но ничего не помнят…
Так было до тех пор, пока их великий и ужасный гений Окчялк не изобрел Зеркало Времени; эта игра неожиданно пригодилась мне через много лет для анализа некоторых болезненных состояний, а название «Эном» Академик дал другому своему детищу, посерьезнее;
- мезозойским ящером Куакуаги, который очень не хотел вымирать, но очень любил кушать своих детенышей, ибо ничего вкуснее и вправду на свете не было;
- электроном Аполлинарием, у которого был закадычный дружок электрон Валентин, с которым они на пару крутились вокруг весьма положительно заряженной протонихи Степаниды, но непутевый Аполлинарий то и дело слетал с орбиты (эти ребятишки помогли мне освоить некоторые разделы физики и химии);
- госпожою Необходимостью с лошадиной или еще какой-либо мордой (весьма значительный персонаж, появлявшийся время от времени и напоминавший, что игра имеет ограничения);
- Чарли Чаплином, червяком, облаком, обезьяной, Конфуцием, лейкоцитом, Петром Первым, мнимым числом, мушиным императором, психовизором профессора Галиматьяго и прочая - все это с помощью простой присказки: «А давай, будто мы…»
