какая в том польза? Поэтому даже женщины, замужние и вольные, колеблются, не решаясь бунтовать в открытую. Впрочем, они хотя бы не следуют примеру той известной писательницы, которая, перепробовав все возможные искушения, оказалась в надежной гавани супружества, где брак стал наилучшим выходом [122] (все, кому не дано достичь этого блаженства, пусть размышляют над ошибками и заканчивают свои дни в благочестивом отречении). Для современной женщины выйти замуж не настолько просто, и ее мужу найдется что сказать по этому поводу.
265 Пока существуют юридические условия, точно определяющие, что такое прелюбодеяние, женщинам надлежит хранить сомнения при себе. Но точно ли знают наши законодатели, что такое «прелюбодеяние»? Является ли их определение окончательным воплощением истины? С психологической точки зрения единственным, что имеет значение для женщины, будет тот факт, что это жалкое головотяпство, как и все остальное, придуманное мужчинами для кодификации любви. Для женщины любовь не имеет ничего общего с «супружескими проступками», «внебрачными связями», «обманом мужа» или прочими менее изысканными фразами, придуманными эротически слепым мужским интеллектом и подхваченными, будто эхом, самоуверенным демоном в женщине. Никто, кроме людей, безоговорочно верующих в нерушимость традиционного брака, не может грешить против приличий, а лишь ревностно верующий в Бога может по-настоящему богохульствовать. Тот, кто изначально сомневается в браке, не может посягать на него; для него юридическое определение недействительно, ибо он, как говаривал святой Павел, стоит вне закона [123], находится в вышней плоскости любви. При этом люди, верующие в закон, часто нарушают собственные установления, по глупости, по искушению или просто по злобе, так что современная женщина начинает задаваться вопросом, не принадлежит ли она сама к той же категории. С традиционной точки зрения – да, принадлежит, и она должна это осознать, чтобы сокрушить идола собственной респектабельности. Быть «респектабельным» означает, как подсказывает само слово, быть замеченным [124]; респектабельный человек – это тот, кто оправдывает общественные ожидания, кто носит идеальную маску, если коротко, мошенник. «Хороший тон», конечно, не мошенничество, но когда респектабельность подавляет психику, давит богоданную сущность человека, тогда человек становится тем, кого Христос назвал гробом повапленным [125].
266 Современная женщина осознала тот неоспоримый факт, что лишь в состоянии любви она может достичь самого высокого и лучшего, на что вообще способна, и это знание ведет ее к постижению факта, что любовь стоит вне закона. Респектабельность восстает против этого понимания, и данную реакцию склонны отождествлять с общественным мнением. Это меньшее из зол; гораздо хуже, что общественное мнение у нашей женщины, так сказать, в крови. Она будто слышит голос изнутри себя, если угодно голос совести, и последняя обуздывает ее порывы. Она не подозревает, что любовь, самое личное и самое ценное достояние человека, может привести к конфликту с историей. Такой вывод показался бы нашей женщине неожиданным и нелепым. Но кто, если уж на то пошло, до конца понял, что история не прячется в толстых книгах, а живет в самой нашей крови?
267 Пока женщина живет согласно общепринятым правилам, идущим из прошлого, у нее не возникает конфликта с историей. Но при первых признаках отклонения, пусть самых незначительных, от господствовавшего в прошлом направления культуры она сталкивается со всей тяжестью исторической инерции, и это внезапное столкновение может ранить ее, и даже смертельно. Колебания и сомнения здесь вполне понятны, ибо, подчинившись закону любви, женщина обнаружит себя в малоприятном и двусмысленном положении, где царит всякого рода разврат; вдобавок она испытывает на себе давление двух могучих вселенских сил – исторической инерции и божественного стремления к творчеству.
268 Кто же посмеет винить ее в нерешительности? Разве большинство людей не предпочитают почивать на лаврах (lauda-biliter se subiecit), не вступая в безнадежные споры о том, войдут они в историю или нет? В конце концов все сводится к следующему: готов ли человек порвать с традицией, стать «неисторичным» ради того, чтобы творить историю? Никто не может творить историю, если в нем нет желания рискнуть ради этого всем, довести эксперимент над собственной жизнью до победного конца и заявить, что его жизнь есть не продолжение прошлого, а новое начало. Простое продолжение рода можно оставить животным, а осознание – привилегия человека, то единственное, чем он может похвастаться, сравнивая себя с животными.
269 Нет сомнения, что современную женщину сильно занимает эта проблема, отражающая одно из культурных устремлений нашего времени: желание жить более полной жизнью, стремление к смыслу и воплощению, растущее отвращение к бессмысленной односторонности, бессознательной инстинктивности и слепой случайности. Психика современного европейца не забыла уроков прошлой войны, сколько ни изгоняй ту из памяти. Женщины все больше понимают, что лишь любовь способна обеспечить полное развитие, а мужчины начинают догадываться, что один только дух может придать жизни высший смысл. Оба пола ищут психических отношений, потому что для завершенности любви нужен дух, а духу нужна любовь.
270 Нынешняя женщина чувствует, что в браке нет настоящей безопасности, ибо что значит показная верность мужа, если известно, что мыслями и чувствами он обращен к другим, но слишком расчетлив или слишком труслив для того, чтобы и в поступках, а не только в фантазиях, гоняться за каждой юбкой? Что означает ее собственная верность, если она знает, что это всего лишь средство подтвердить законное право обладания, и знает, что это калечит ее собственную душу? Она прозревает начатки возвышенной верности духу и любви за пределами человеческой слабости и несовершенства. Возможно, она обнаружит, что явления, которые кажутся слабостью и несовершенством, болезненным расстройством или тревожным отклонением, надлежит истолковывать в соответствии с их двойственной природой. Это ступени, которые ведут к низшему уровню человеческого развития и в конце концов погружают в трясину бессознательности, если человек отвергает свою личную индивидуальность. Но если сможет удержать последнюю, то он впервые познает смысл самости – при условии, что сможет одновременно спуститься ниже себя, в недифференцированную массу человечества. Что еще способно освободить от внутренней изоляции личностной дифференциации? Как еще перекинуть психический мостик к остальному человечеству? Тот, кто стоит на вершине и раздает свое имущество бедным, отделяется от человечества блеском своей добродетели: чем более он забывает себя и жертвует собой ради других, тем сильнее он внутренне отчуждается от них.
271 Слово «человек» звучит очень красиво, но в правильном понимании оно не означает ничего особенно прекрасного, добродетельного или умного; это всего лишь нижняя планка среднего уровня. Требуется шаг, который не сумел сделать Заратустра, шаг к «самому безобразному человеку» [126], то есть к настоящему человеку. Наше сопротивление этому шагу и наш
