Б. Когда я начал выплачивать долг его тогдашним владельцам, никто не сомневался, что отныне мне придется отдавать этому делу все свои силы и энергию. Ситуация была из тех, которые называют «пан или пропал». Я должен был либо уложиться в оговоренные сроки, либо музей бы у меня отобрали, собственно, как и все деньги, выплаченные мной к тому моменту.
А. А как вам удалось так быстро возродить и преобразовать музей?
Б. Какой бы ценной ни была коллекция экспонатов, когда я его выкупил, это была лишь основа Американского музея в том виде, в котором его создал я. За то долгое время, пока я был его владельцем, постоянная экспозиция увеличилась больше чем в два раза. В 1842 году я купил и добавил в нее все содержимое музея Пила; в 1850 году была выкуплена большая коллекция Пила в Филадельфии; так, год за годом, я, невзирая на цену, скупал разные интересные экспонаты повсюду, где мне удавалось их отыскать в Америке и Европе.
А. Музей стал любовью всей вашей жизни?
Б. Сначала я просто стремился показывать своим постоянным клиентам как можно больше интересного и нового, и дело было вовсе не в моей щедрости; это был бизнес чистейшей воды. Если посетитель уходит от вас довольным и удовлетворенным зрелищем, это значит, что он придет к вам опять и приведет с собой друзей. Я хотел, чтобы люди заговорили о моем музее…
Это была бы самая лучшая реклама, которую только можно изобрести, и, кстати, единственная, которую я тогда мог себе позволить.
А. Почему вы отдавали предпочтение настойчивой, агрессивной рекламе?
Б. Тогда, да и сегодня, основной способ привлечь внимание публики заключался в том, чтобы развесить повсюду яркие афиши, обещавшие посетителям и зрителям все что угодно, и ничего. Признаюсь, я не стал ломать голову над тем, как стать примером для своих предприимчивых и инициативных сограждан, отыскав какой – то иной путь. Я воспользовался общепринятым способом; и если моя реклама была более настойчивой, тексты – более нахальными, афиши – яркими, иллюстрации – гиперболизированными, а флаги – патриотичными, чем когда музеем управляли другие люди, то это объяснялось не тем, что я был менее щепетилен, а тем, что я действовал энергичнее и умнее и у меня было больше оснований раздавать столь щедрые обещания. И я до сих пор не слышал ни об одном посетителе, ушедшем из моего музея с жалобами на то, что его надули и что он зря потратил свои деньги.
А. Откуда вы черпали идеи?
Б. Зачастую я хватался за представившуюся мне возможность на интуитивном уровне, не обдумав как следует, как именно буду ее использовать, и получалось, что со временем она сама по себе перерастала в нечто служащее достижению моих целей.
А. Не могли бы вы привести пример?
Б. Пожалуйста. Покупая волосатую лошадь, я не имел ни малейшего понятия, что буду с ней делать. Но когда поднялась шумиха вокруг спасения полковника Джона Ч. Фремонта (он заблудился в снегах Скалистых гор), лошадь была выставлена в Нью – Йорке на обозрение публики и широко разрекламирована как самое удивительное животное из всех пойманных во время горной экспедиции этого знаменитого исследователя. А когда люди узнали, что владелец Американского музея и хозяин «волосатой лошади» – одно и то же лицо, обо мне и моем музее заговорили еще больше.
А. Как вы совершенствовали искусство рекламы?
Б. Я постоянно изучал разные способы привлечения внимания публики: как удивить людей, как заставить их говорить о себе. короче говоря, как рассказать миру о том, что у меня есть музей и его стоит посетить.
А. Но как же вы могли дойти до того, чтобы показывать публике подделку, якобы наполовину обезьяну, наполовину рыбу, окрестив ее русалкой с острова Фиджи?
Б. Да будет вам известно, что у меня сохранились чеки Американского музея за четыре недели до того, как в нем была выставлена моя русалка, на общую сумму 1 272 доллара. А за аналогичный период после того, как русалка появилась в экспозиции, было продано билетов на 3 341 доллар и 93 цента.
А. Но это же была подделка?
Б. Если исходить из того, что моя русалка подделка – что, без сомнения, так и было, – то это самый замечательный образец гениальности и бесконечного терпения изготовившего ее мастера из всех, которые мне когда – либо встречались. Но лично меня, по правде говоря, в то время этот вопрос не слишком занимал.
А. Но вы же понимаете, что с подобными действиями согласятся далеко не все?
Б. Мы не можем быть все одинаковыми, но мы все можем и должны делать добро.
А. Однако наверняка найдутся люди, которые скажут, что вы их обманули.
Б. Я не верю в «одурачивание публики», но твердо убежден, что людей первым делом надо привлечь, а потом доставить им удовольствие. Я вовсе не пытаюсь оправдать все сделанное мною на жизненном пути, но точно знаю, что обычно давал людям за их деньги в два раза больше, чем обещал.
А. А почему вы так часто проводили в музее конкурсы детей?
Б. Такие шоу были одновременно популярными и уникальными и отлично окупались с финансовой точки зрения, но главной моей целью было заставить газеты говорить обо мне, то есть еще раз громко заявить миру о моем музее, как я старался делать на протяжении многих лет.
А. Вы проводили и конкурсы домашней птицы?
Б. О да! Восемь тысяч куриц в музее! О Боги! Представляете, что это было за кудахтанье!
А. Но ведь и это тоже ради рекламы музея?
Б. Выставки цветов, собак, домашней птицы – все эти мероприятия проводились в перерывах между экспозициями и были нацелены на то же, что и конкурсы детей, – популяризацию музея.
А. Кстати, о детях… Встреча с крохотным мальчиком, который со временем стал Генералом Томом Тамом, сильно изменила вашу жизнь, да и его тоже, так ведь?
Б. Да. Я очень надеялся на успех этого проекта, однако даже в самых радужных мечтах не мог себе представить, к чему все это приведет; я не мог даже вообразить, что пройдет совсем немного времени – и благодаря этому артисту я лично познакомлюсь с королями, королевами, лордами и людьми пусть и незнатного происхождения, но необычной судьбы; что благодаря моему другу и партнеру обо мне узнает широкая общественность, которая толпой хлынет на мои шоу, а ее денежки рекой потекут в мои сундуки.
А. Опишите Чарльза Страттона – каким он был, когда вы впервые встретились с ним с 1842 году, до того как нарекли его Генералом Томом Тамом и научили разным трюкам?
Б. Высотой не больше шестидесяти сантиметров, весил меньше шести килограммов; это был самый маленький умеющий ходить ребенок из всех виденных мною в жизни. Но он был идеально сложен, с яркими умными глазками, светлыми волосами и румяными щечками; весь его вид говорил об отменном здоровье. Мальчик был чрезвычайно застенчив, но, немного поупрямившись, все же разговорился со мной, и я в ту же секунду понял, что должен получить согласие его родителей и начать показывать это чудо публике.
А. А что говорили о Генерале Томе Таме его соседи в Коннектикуте, когда вы вместе с ним вернулись в штат после трехгодичного путешествия по Европе?
Б. «Когда Чарли жил среди нас, мы никогда не думали о нем как о каком – то феномене, – вспоминал один из жителей родного города Тома Тама, – но теперь, когда за него взялся Барнум, он стал редкой диковинкой и настоящей знаменитостью».
А. Скажите пару слов и о Дженни Линд.
Б. Это случилось в октябре 1849 года: мне в голову пришла идея привезти ее в Америку. Я ни разу не слышал, как она поет, поскольку певица приехала в Лондон только через несколько недель после того, как мы с Генералом Томом Тамом покинули его. Но мне было достаточно ее репутации.
А. Как вы ее рекламировали?
Б. Решив привезти «шведского соловья» к себе на родину, я начал готовить американцев к этому событию, настраивать их на певицу, естественно, прежде всего через прессу. А о том, насколько эффективным оказался мой подход, свидетельствует тот факт, что американская публика помнит о ее гастролях по сей день.
А. А почему вы сами, совершенно добровольно увеличили гонорар Линд?
Б. Во всяком случае, не стоит думать, что решение увеличить ее долю в прибылях было продиктовано исключительно моей щедростью.
А. Что вы имеете в виду?
