Научившись сдерживаться, он научился и концентрировать внимание, быстро освоил чтение и счет, хотя до этого мама с ним билась полтора года и все безрезультатно. Короче говоря, в семь лет Эдик пошел в школу. Конечно, проблем у него оставалось более чем достаточно, но их можно было решать «в рабочем порядке».
Вот несколько этюдов, которые стоит использовать в случаях, в той или иной степени похожих на случай Эдика.
Этюд 1. Собака и хозяин пришли на день рождения. Хозяину там очень нравилось… (перечислить, какие были интересные игры и вкусные выци), но вдруг собака начала кривляться, громко хохотать, приставала к гостям, наконец, вцепилась зубами в скатерть, дернула за нее, и все яства оказались на полу. (Поподробнее описать картину разрушения.) Собаку с позором выгнали из дома, хозяину, естественно, пришлось уйти вместе с ней. На улице у них состоялся разговор… (О чем?)
Этюд 2. Собака на викторине. Хозяин привел собаку на викторину. Там было много других собак–участниц, победителю был обещан приз. Собака вместо правильных ответов на вопросы, дурачась (а не потому, что не знает — она все отлично знает!), выкрикивает всякие глупости. Например, пес–ведущий задает вопрос из области живописи: «Кто такой Рафаэль?» Собака спешит ответить, что это ниндзя–черепашка, и начинает показывать приемы каратэ, распугивая всех собак и срывая викторину. Естественно, этим она огорчает и позорит своего хозяина, который… (Что делает?)
Конечно, чем более точно собака своими шутовскими ответами будет пародировать поведение самого ребенка, тем лучше.
Этюд 3. Встретились две собаки–шута и начали соревноваться, кто лучше кривляется (показать и перечислить). А тем временем на них надвигалась опасность… (Придумать, какая именно.)
Этюд 4. Однажды собака встретила маленького щеночка, у которого была сломана лапа. Она его в душе пожалела, но неожиданно даже для самой себя начала хохотать и кривляться. Щенок решил, что она издевается над его увечьем, очень обиделся, заплакал и сказал… (Что именно?)
Ну, и в конце хочется добавить буквально несколько слов о норме. В предподростковом и подростковом возрасте повышенная смешливость и даже в какой–то степени дурашливость, особенно у девочек, — вполне нормальны. Это, как правило, свидетельствует о проявлении кокетства на фоне застенчивости. А то и просто об избытке жизни. О предчувствии юности и счастья.
Одним из серьезных поведенческих отклонений несомненно является воровство, как с точки зрения психических деформаций, так и с точки зрения социальных последствий. Ведь воровство — это и отклонение, и преступление.
Сейчас нередко можно услышать, что в России народ вообще вороватый, что это, мол, в крови испокон веков. В доказательство цитируют Н. М. Карамзина. Якобы на вопрос, как он при помощи одного слова определил бы Россию, великий историк ответил: «Воруют». Ну и, конечно, приводят множество примеров крупного и мелкого расхищения государственного имущества.
Не будем долго полемизировать и распространяться о том, что в массовом сознании советского периода существовало резкое разграничение государственной общенародной собственности и собственности личной, принадлежащей другому человеку. Но вот по поводу того, что это в крови, хотим уверенно возразить. Когда какая–то черта, что называется, исконная, она проявляется уже в детстве. Причем в детстве даже более отчетливо, чем в зрелом возрасте, ибо еще не замаскирована, не скорректирована, не уравновешена воспитанием.
Например, застенчивость у множества наших людей действительно в крови, и это очень видно по детям, по частоте родительских жалоб на гипертрофию этого свойства. А у кавказских детей, которых в последнее время нередко приводят к нам на прием, пожалуй, одной из доминирующих врожденных черт можно назвать стремление к лидерству.
Возвращаясь к воровству: если бы народ у нас был вороватый, то и дети как минимум через одного норовили бы что–нибудь стянуть. Но ничего подобного мы не наблюдаем ни на своих занятиях, ни в быту. Более того, жалобы на детское воровство встречаются в нашей психокоррекционной работе крайне редко и при этом расцениваются родителями как вселенская катастрофа, как нечто такое постыдное, о чем даже в беседе со специалистом сообщают, краснея до ушей. Интересна и такая деталь: если ребенок пойман на воровстве, этот симптом моментально выходит для взрослых на первый план и они уже готовы смотреть сквозь пальцы на все остальное. Какая же это национальная черта, если жвачка, украденная из маминой сумки пятилетним несмышленышем, вызывает такую панику?
Очень интересно и другое. В 1992–1993 годах воришки буквально посыпались на нас, нам даже пришлось разработать особый вариант методики. Вначале мы были удивлены, потом привыкли и решили про себя, что все большее и большее число любителей чужой собственности становится некой устойчивой тенденцией, с которой волей–неволей надо смириться.
Но вскоре произошла обратная неожиданность. Примерно с весны 94–го года «кривая детского воровства» резко пошла вниз. Если в 92–м году на группу из восьми человек стабильно приходился как минимум один воришка, к концу года — часто двое, а в 93–м бывало уже и по трое на одну группу, то в 94–м мы вздохнули с облегчением: их попалось всего двое за целый год. Сейчас эта картина сохраняется.
Какое–то время мы недоумевали. В чем же дело? Ведь преступность растет, и детская — в том числе. А на наших занятиях все наоборот. Сейчас, по прошествии некоторого времени, кажется, мы все–таки догадались о причинах такого несовпадения. Похоже, это была одна из форм реакции на то, что так цинично называлось «шоковой терапией». Дети слишком активны, поэтому, в отличие от взрослых, не могут впасть надолго в состояние прострации, анабиоза. Утопить свой ужас в вине (а в то время ужас был буквально разлит в воздухе — как жить, на какие деньги купить кусок сыра? — и дети с чуткостью антенн это все улавливали) - взрослый способ реагирования. К этому надо прибавить массу соблазнов на каждом шагу, в каждом ларьке, и уголовные интонации тогдашней телерекламы.
А если учесть, что заповедь «не укради» в первые 10–15 лет жизни далеко не у всех успевает стать железным табу, то «бум» детского воровства становится вполне объяснимым.
Но почему же сейчас среди наших пациентов оно почти сошло на нет, хотя в целом по стране детская преступность растет? А потому, что наступила — не знаем, надолго ли — относительная экономическая стабилизация, состояние шока прошло. Разлившаяся река рано или поздно входит в свои берега, то же и с детским воровством. Оно вернулось в маргинальные слои общества, где, собственно, всегда и обитало. Разумеется, нельзя сказать, что общественная «река» полностью восстановила свои границы. Маргинальный слой общества увеличился, потому и возросла детская преступность. Но к нам–то обращаются по большей части люди, не выпавшие из культуры и, следовательно, очень большое внимание уделяющие воспитанию детей, их поведению и деформациям этого поведения. Правда, рост невротизации не прекратился, он продолжается. Но сама невротизация протекает уже не в шоковом режиме.
Поэтому мы хотим сразу предупредить, что будем писать, если так можно выразиться, о «невротическом» воровстве и не затронем проблемы детей, которые растут в асоциальной среде, поскольку они к нам не попадают. Ведь к нам обращаются не сами дети — их приводят обеспокоенные родители. Кроме того, мы имеем дело с детьми, у которых нормальное умственное развитие, а надо сказать, что воровство очень часто сочетается с некоторой интеллектуальной сниженностыо, когда низменные желания оказываются сильнее разума. Ну и, наконец, стоит особняком и тоже не входит в сферу нашей компетенции одна из форм психического расстройства, называемая клептоманией, когда крадут не обязательно что–то, обладающее реальной ценностью, а прельщаются, как сороки, яркой и блестящей чепухой (например, красной упаковочной ленточкой или фольгой от шоколада).
И еще. Нам кажется бессмысленным вести разговор о проблеме детского воровства, не связав это напрямую с формированием строгих, даже непреложных запретов (табу). Сейчас эта задача существенно усложнилась. Как ни странно, одним из препятствий стал рационализм, вошедший сейчас в моду и сильно отразившийся на принципах воспитания. Считается, что детям, даже малолетним, все надо объяснять. Мы думаем, что это заблухдение, как, впрочем, и любой перехлест. Да, конечно, многое надо объяснять. Но есть вещи, которые объяснять не стоит и даже вредно, ибо это может расшатать «гранитные берега» коллективного бессознательного, глубинные основы человеческой этики. Например, как рационально объяснишь, почему нельзя совершать убийство? Грех? А вы докажите! Кто это сказал? Бог? А вы докажите, что Он есть… Или почему нельзя жениться на сестре. Или есть человеческое мясо.
