Откуда-то вдруг — потребность в иных звуках… Встрепенулись гормоны, да, но она всегда была, эта потребность, просто на время уснула: и третьеклашки всё чувствуют, только не подают вида…
С некоторой поры нас просто неодолимо тянет собраться, побренчать, поорать несусветными голосами что-нибудь павианье или надсадно-лирическое.
Зачем?.. Для приобщения к сентиментальной мужественности и романтике — ровно на высоте нашего духовного потолка. Для заполнения клокочущей пустоты не гормоном единым…
Где-то около четырнадцати начали меня посещать странные состояния: смесь радости и тоски, беспричинного счастья и беспричинного горя одновременно. Как психиатр, я бы назвал это, пожалуй, маниакальной депрессией или психалгической эйфорией; на самом же деле — типичная подростковая маята и обычная при сем сексуальная озабоченность.
(Я, между прочим, к этому времени успел уже физиологически приобщиться к мужскому сословию.)
Но было и еще что-то — другой, верхний зов…
Возвращение к Богозверю
Во время одного из таких состояний позвал меня снова к себе черный мой Богозверь…
Да, однажды, когда дома никого, кроме меня, не было, я вдруг явственно услышал его голос — не звуковой, нет, а какой-то… Магнитный. Да, да…
С невыразимым трепетом подхожу. Открываю черную челюсть, она приветственно скрипнула… Тихонько жму указательным пальцем на любимую свою клавишу — ре-диез первой октавы — и вдруг…
ИНСТРУМЕНТ НАЧИНАЕТ ИГРАТЬ — САМ!!!
Он играет магнитно — клавиши нажимаются сами и словно присоски гигантского осьминога притягивают мои пальцы и ими играют!!!…
Ясно, иллюзия, но ощущение самости фортепиано, его воли было таким явственным, что…
Оно и сейчас такое — ощущение при игре, и я верю ему всецело, я точно знаю, что это Музыка исполняет себя человеком, а не иначе!..
(Да и живешь не сам ты, а тобой живет жизнь…)
Сначала немного импровизации; потом вдруг сыгралось без единой помарки не ученное, а лишь много раз слышанное и прослеженное по нотам во время твоих исполнений "Турецкое рондо" Моцарта; потом "Вальс цветов" из "Щелкунчика"…
(…) Теперь, мама, ты снова дивишься и не понимаешь, что со мною творится: не могу отлипнуть от клавиш, норовлю играть даже по ночам.
Бацаю и в школе, в конференц-зальчике, на раздрызганном в пух и прах инструментишке "Красный октябрь". Уважительные скопления ребят, кто-то подпевает, подстукивает…
Идя навстречу запросам аудитории, подбираю одну пустенькую мелодию за другой, начиная со знаменитой блатной «Мурки» — но тут же, например, и великое, вечное "Бесаме мучо", которую ребята сократили до «Мучи» — "Мучу давай, Мучу!" — вкусно их обрабатываю, снова обнаруживая в себе дар непроизвольной гармонизации — не знаю почему, но вот так надо, вот именно так… Черт возьми, как же это выходит?.. Вот руки ведь, а!? — Имеют свой собственный какой-то, спинной, что ли, умишко, фантастически быстрый и точный — если только не зажиматься и позволять им свободно следовать повеленьям магнита…
А чуть замешкался, потерял связь — септаккорд во всю щеку — др-р-р-да-дам! — Грозовые раскаты самоутверждения…
Музпрофсоюзы бывают разные. Путь самоучки: быть беем для всех..
Что такое лабух, знаете? Или, случаем, помните? Лабух — эстрадно-джазовый музыкант, так называли их на жаргоне моего юного времени.
О Сан-Луи,
сто второй этаж,
там буги-вуги лабает джаз…
Лабух занимается тем, что лабает. Я лабух номер один нашей школы, суперзвезда. Искусство приносит мне первый любовный лавр — субтильную душу девятиклассницы Наташки, в которую был влюблен Жорка Оргаев. Она доверительно сообщила мне о своем чувстве ко мне, когда оно уже все прошло. Прошло?.. Жаль, но не важно: главное, меня можно любить, хоть две недели, но можно, а я нынче перелетная птица, мне некогда, у меня репетиции. Гитара, кларнет, ударник, фоно — маленький наш джаз-бэнд, мы отменно сыгрались и уже гастролируем….
Междумирие
"Фа…" Это ты, мам?.. Тебе это не по нутру?.. Не наш, ты сказала, музпрофсоюз?.. Ну что ж, можно вспомнить и кое-что из былой скуки… Нет, не то я сказал… Наше с тобой — это просто очень… Очень большое, для мальчишеской души на пределе вместимости… Я займусь всерьез, мама, я уже начал, да, все сначала — и гаммы, и этюды на беглость — все это теперь дает только радостный прилив сил, и как быстро умнеют руки!..
Я вступил на тернистый путь музыкального самоучки: уже выучил прелюдию Шопена, пятнадцатую, хватило и терпенья, и пальцев — смотри, уже запросто беру дециму… Подвираю только в басах — но ты слышишь?.. Вот ясный и грустный свет, потом тучи, гроза, дождь, радуга… И опять светло. Только и ты меня, пожалуйста, пойми: я выбираю музыкальное междумирие — и классику, и народное, и блатное, и джаз, и мещанское (это потом назовут попсой), я хочу быть всем для всех, потому что всех чувствую как себя, ни от кого не могу закрыться.
Классика и народное — это наши с тобой сокровища, но для большинства хороших, славных, совершенно своих ребят, понимаешь, это…
Они тоже, конечно, кое-что чувствуют — но классика уличает их в недостаточности интеллекта. О мирах, умудренных скорбью, узнавать слишком больно… С тобой, мама, у нас одно «мы», с ними другое… Ребятам нужно жить чем-то своим, но своего нет, значит, своим будет чужое — не то, что навязывают, а что выбрали сами… Я выбрал Моцарта.
Как долго ждал неторопливый Бах, чтоб молоко обсохло на губах.
А мальчику был нужен покровитель покроя нежного, по крови все равно,
вино души, светлейшее вино…
И я нашел, и я тебя увидел - печали свет, и смех, и первый снег,
и взгляд нетайный…
Первый человек, из рая изгнанный, виновный лишь в любви.
Как слабо все! Но ты благослови…
Малая элита
сеанс разбазаривания бывших ценностей
…Гулкий каменный двор, в котором еще один, ведущий в еще один, завершаемый развороченным мусорным ящиком; ложный полуподвал, лестница с железной площадкой, издающей зыбкий нетрезвый звук; обшарпанный коридор с оглушительным туалетом; самая последняя, тупиковая комната…
недопитый утренний кофе, недописанное письмо, недолюбленные любофи, недоубранное дерьмо, недожитая жизнь поэта, недосвергнутые вожди, недожеванная котлета, кратковременные дожди…
Входной билет в высшее общество — пропуск на интеллектуальные попойки к Тэ-Тэ — предполагает некое отличие от фоновой публики. Мое амплуа — глобальная разносторонность: научно мыслящий боксер-физиономист, без двух минут доктор, подающий надежды любому желающему (я заканчиваю шестой курс мединститута), художник-трансфлюидист, рисующий преимущественно ногами, экстазийный поэт, оккультист школы Вынь-да-положь, супергипнотизер…
Дух времени, ничего не поделаешь, узкая специализация всем надоела. Еще что?.. Мастерски шевелю ушами, раздельно правым, левым и средним, об этом уже сообщалось в печати. Ну и фоно, конечно…
Собралась Малая Элита, ради коей я отверг простодушных приматов — сокурсников и содворников.
Еще с первого курса хаживал на бега, где, кажется, до сих пор сохраняет ароматы великосветская ложа — заплеванный мысок средних трибун.
Здесь владычествовали не какие-нибудь замшелые знатоки, но истинные небожители, здесь парили они над мельтешением копытного класса, и речи их изливались как откровенья богов: "Джим ханжит подкидуху… Пупок прет Лукреция… кидай сикель на одинар…"
И вот здесь-то, распотрошенный азартом, прикадрился я к щукообразной мадемуазель с бесоватым восточным глазом, Тамаре Тивериади — Тэ-Тэ и ее мэну при трубке и бороде, восходящему кинокритику. Составил им три подряд хапные комбинации. Сняли куш, вылупили глаза. "А теперь сматывайтесь, — сказал я, — не то хана. Аспект финишировал". — "Сам почему не ставишь?" — "Фатальный. Аспект плохой". — "Пошли с нами в ресторан".
Так я оказался вхожим в приарбатскую конурку-салончик, где на внутренней стороне двери всегда висела чья-нибудь фраза, выражавшая дух момента, к примеру: "Каждодневное бритье лишает жизнь сокровенной аристократической ноты" (Я.Былтаков) — а иной раз и более объемистые сочинения:
при свете бра в бордовом баре брюнетки бедрами играли
болтая бритой бородой барон блевал белибердой
бренчали брюки браконьера
брутально бредил контрабас
дерябнув бренди «Хабанера» бледнел блондин как унитаз
а бравый родственник Бурбона бургундским брызнув в потолок из бара выбросил барона свернув его в бараний рог…
Стихоиспражнение Лёши-сюрреалиста. Он сегодня солирует — как выражается Тэ-Тэ, выдает содержимое, а остальные, меня включая, под его густой монолог целеустремленно упаиваются.
