же без каких-либо затруднений.
По всей видимости, ни одно существо мужского пола не избавлено от страха кастрации при виде женских гениталий. Почему одни люди становятся гомосексуалистами вследствие такого впечатления, другие защищаются посредством создания фетиш, а подавляющее большинство просто его преодолевает его, – этого мы, откровенно говоря, не в состоянии объяснить. Возможно, что среди всех задействованных факторов еще не удалось выявить те, которые имеют принципиальное значение для редких патологий. Приходится довольствоваться хотя бы сами фактом объяснения происходящего, а задачу объяснения того, почему что-либо пока не произошло, оставим на будущее.
Можно было бы ожидать, что органы или объекты, выбранные в качестве заменителей отсутствующего женского фаллоса, будут совпадать с теми, что выступают символами пениса в другой связи. Что ж, так бывает довольно часто, однако нельзя утверждать, что это безусловное правило. Скорее, при выборе фетиша протекает некий процесс, сходный с приостановкой воспоминаний при травматической амнезии. Как и в последнем случае, интерес индивида как бы замирает на полпути; в качестве фетиша используется последнее впечатление перед жутким и травмирующим опытом. Так, ступня или туфелька в качестве фетиша— или его составной части – обязана предпочтением тому обстоятельству, что любознательный мальчик всматривался в женские гениталии снизу, от ног и вверх; меха и бархат, как уже давно подозревали, выдают фиксацию на лобковых волосах, за которыми якобы скрывается нетерпеливо ожидаемый женский член; предметы нижнего белья, столь частые в качестве фетиша, задерживают миг раздевания, тот последний, когда женщина еще мнится фаллической. Но не стану утверждать, что всегда и всюду возможно точно установить происхождение фетиша.
Изучение фетишизма настоятельно рекомендуется всякому, кто до сих пор сомневается в существовании комплекса кастрации или думает, будто страх при виде женских половых органов имеет иное основание – например, что он обусловлен предполагаемым воспоминанием о травме рождения.
У меня объяснение фетишизма имело также теоретический интерес. Незадолго до того, чисто спекулятивным путем, я сделал допущение, что существенное различие между неврозом и психозом состоит в следующем: при первом «я», прислуживая действительности, подавляет часть Оно, тогда как при психозе «я» позволяет Оно увлечь себя и частично отделить от реальности. Позднее я снова вернулся к этой теме [97]. Но вскоре после этого мне пришлось пожалеть о собственных поспешных выводах. Из анализа двух молодых людей я узнал, что каждый – первый в два года, а второй в десять лет, – не осознал кончину своего любимого отца; оба «скотомизировали» утрату, но никто не развил в себе психоз. Значит, толика действительности (определенно важная) была отвергнута «я», подобно тому, как фетишист отвергает неприемлемый для него случай женской кастрации. Поневоле я заподозрил, что в детстве такие случаи вовсе не редкость; стало ясно, что в описании неврозов и психозов мною была допущена ошибка. Впрочем, выход из затруднения нашелся быстро: моя формула пригодна лишь там, где психический аппарат имеет более высокую степень дифференциации, то есть ребенку разрешается многое из того, что повлекло бы за собой серьезную травму для взрослого.
Но дальнейшие изыскания привели к другому разрешению этого противоречия. Выяснилось, что двое молодых людей «скотомизировали» смерть отцов не более, чем фетишист – женскую кастрацию. В их душевной жизни один поток не признавал смерть отца, зато другой полностью отдавал себе в том отчет. Рядом друг с другом существовали две установки – верность желанию и верность действительности. В одном из двух моих случаев это расщепление послужило основой для умеренно тяжелого невроза навязчивых состояний. Больной в каждой жизненной ситуации выбирал между двумя предположениями – что его отец жив и мешает его деятельности и что он все-таки умер, а, значит, юноша вправе считать себя преемником своего отца. Тем самым подтверждается, что при психозе один поток – приверженный действительности – на самом деле отсутствует.
Возвращаясь к моему описанию фетишизма, смею заметить, что найдется множество весомых дополнительных доказательств расщепленного отношения фетишистов к женской кастрации. В совсем уж утонченных случаях отрицание и принятие кастрации проникают в конструкцию самого фетиша. Так было в случае с мужчиной, чьим фетишем был поддерживающий пояс, который также можно носить как купальные трусы. Этот предмет одежды полностью закрывал гениталии и скрывал различие гениталий. Анализ выявил, что в понимании пациента женщины были одновременно кастрированы, и не кастрированы; еще этот фетиш позволял думать о кастрации мужчин, поскольку пояс скрывал обилие возможностей (зачатком такого восприятия послужил в детстве фиговый листок на какой-то статуе). Подобный фетиш, двойное производное от противоположностей, особенно долговечен. В иных же случаях расщепление проявляется в действиях фетишиста применительно к фетишу, будь то в реальности или в воображении. Мало сказать, что он почитает свой фетиш; во многих случаях фетишист обращается с ними так, что сами собою напрашиваются выводы об изображении. кастрации. Это происходит, в частности, если человек привык отождествлять себя со своим отцом и играет роль последнего; а отцу в детстве приписывалась кастрация женщин. Привязанность и враждебность в обращении с фетишем, параллельные отрицанию и признанию кастрации, при разных случаях смешиваются в неравных пропорциях, одно и другое становится то более, то менее отчетливым. Кажется, здесь мы приближаемся к пониманию, пусть отдаленному, поведения «отрезателя косичек» (Zopfabschneiders) [98]: в нем преобладает потребность осуществить кастрацию, которую он отвергает. Его действие содержит в себе два взаимно несовместимых утверждения: «Женщина все же имеет пенис» и «Мой отец кастрировал женщину». Другой вариант, этакая аналогия фетишизма в народной психологии, проявляется в китайском обычае калечить женскую ногу, а затем почитать ее как фетиш после того, как она была изуродована. Кажется, китайские мужчины так благодарят своих женщин за согласие на кастрацию.
В заключение скажем, что нормальным прообразом фетиша является мужской пенис, а нормальным прообразом неполноценного органа – подлинный маленький пенис женщины, клитор.
Одно религиозное впечатление [99]
(1928)
Осенью 1927 года Дж. С. Вирек, немецко-американский журналист [100], побывавший у меня в гостях и тепло мною принятый, опубликовал заметку о нашей встрече, причем особо упомянул о моем неверии и безразличии к вопросу жизни после смерти. Это интервью, как его назвали, разошлось широко и среди прочего принесло следующий отклик от американского врача:
«…Больше всего меня поразил ваш ответ на вопрос, верите ли вы в сохранение личности после смерти. Из ваших слов следовало, что вы вообще не думаете об этом.
Я пишу с намерением поведать вам о случае, который произошел со мной в тот год, когда я окончил университет X. Однажды днем, когда я проходил через прозекторскую, мое внимание привлекла миловидная старушка,
