тело которой несли на стол анатома. Она выглядела столь привлекательно, что у меня мелькнула мысль: “Бога точно нет, иначе Он не допустил бы этой даме угодить в прозекторскую”.
Когда я вернулся домой в тот день, чувство, испытанное в прозекторской, продолжало меня преследовать, и я даже задумался, не прекратить ли ходить в церковь. Вообще христианское вероучение и прежде вызывало у меня сомнения.
Пока я размышлял над этим, некий внутренний голос советовал мне хорошенько обдумать тот шаг, который я собирался предпринять. Что ж, у меня нашлось, что ответить этому внутреннему голосу: знай я наверняка, что христианство истинно, а Библия и вправду есть Слово Божье, тогда бы я смирился.
За следующие несколько дней Господь не раз показывал мне, что Библия воистину Его слово, что история Иисуса Христа правдива и что Иисус – наша единственная надежда на спасение. После столь ясного откровения я принял Библию как Божье Слово, а Иисуса Христа – как своего личного Спасителя. С тех пор Господь неоднократно являл мне непогрешимые доказательства моей правоты.
Прошу вас, как собрата-врача, задуматься над этим важнейшим вопросом. Поверьте, если подойти непредвзято, Бог откроет истину вашей душе, как было со мной и со множеством других людей…»
Я отправил вежливый ответ – дескать, рад слышать, что этот опыт позволил ему сохранить веру. Что касается меня самого, то Бог не так уж много для меня сделал. Я никогда не слышал внутреннего голоса; если, ввиду моего возраста, Он не поторопится с обращением ко мне, то не моя вина, что я до конца своих дней останусь тем, кто я есть, – «неверным иудеем».
Завязалась переписка. Коллега заверил меня, что иудейство отнюдь не является препятствием на пути к истинной вере, и привел в доказательство ряд примеров. В довершение всего он написал, что искренне молит Господа, дабы мне ниспослали «способность уверовать».
Я все еще жду результатов этого посредничества. Между тем религиозное переживание моего коллеги дает пищу для размышлений. Мне кажется, что она требует истолкования, исходя из эмоциональных побуждений; его опыт загадочен сам по себе и опирается на откровенно слабую логику. Как известно, Бог попускает на земле ужасы, с которыми не сравнится перенесение на анатомический стол тела миловидной пожилой дамы. Так было от начала времена, так есть и так будет, пока мой американский коллега предается своим изысканиям. Будучи ученым врачом, он вряд ли настолько отчужден от мира вокруг, чтобы ничего не знать о бедствиях рода людского. Почему же тогда негодование на Бога вспыхнуло в нем именно тогда, когда он узрел тело женщины в прозекторской?
Для того, кто привык аналитически трактовать внутренние переживания и поступки других людей, объяснение кажется очевидным – причем настолько, что оно даже закралось в мои воспоминания о фактах. Однажды, сославшись на это письмо моего благочестивого коллеги в ходе некоей дискуссии, я упомянул, с его слов, что лицо умершей женщины напомнило ему его собственную мать. На самом деле в письме ни о чем подобном не говорилось; более того, минутное размышление покажет, что он попросту не мог такое написать. Но именно это объяснение неотразимо навязывается нам из трогательного описание «миловидной старушки». Значит, слабость суждений молодого врача может объясняться волнением, вызванным в нем воспоминаниями о его матери. Трудно избавиться от дурной психоаналитической привычки выдвигать в качестве доказательства подробности, допускающие более поверхностные объяснения, и тут поневоле вспоминается, что мой коллега позднее обращался ко мне как к «собрату-врачу».
Посему можно предположить, что именно так все и происходило. Зрелище мертвой женщины, обнаженной или готовой раздеться, напомнило молодому человеку о его матери, пробудил в нем тоску по матери, которая возникла из эдипова комплекса и немедленно дополнилась чувством негодования по отношению к отцу. Его представления об «отце» и «Боге» еще не сильно разделились, а потому желание уничтожить отца могло воплотиться в сознании как сомнение в существовании Бога и попытаться оправдать себя перед разумом как негодование по поводу дурного обращения с материнским объектом. Конечно, для ребенка вполне типично расценивать поведение отца в ходе половой близости с матерью как жестокое обращение. Новое восприятие, смещенное в область религии, было лишь воспроизведением ситуации Эдипа; следовательно, вскоре моего коллегу постигла та же участь. Он поддался мощному встречному течению. При фактическом конфликте уровень смещения не выдерживался: не было утверждений о подлинности Бога, мне не писали, каковы те безошибочные признаки, которыми Бог доказывает сомневающемуся Свое существование. Конфликт как бы разворачивался в форме галлюцинаторного психоза: звучали внутренние голоса, предостерегающие от сопротивления Богу. Но итог противостояния вновь проявился в религиозной области и был как бы предопределен эдиповым комплексом: налицо полное подчинение воле Бога-Отца. Юноша уверовал и принял все, чему его учили с детства о Боге и Иисусе Христе. Он получил религиозное впечатление и пережил обращение.
Все это настолько просто и прямолинейно, что нельзя не спросить себя, пролили ли мы в своем толковании хоть какой-то свет на психологию обращения в целом. С удовольствием отсылаю читателя к замечательной книге Санте де Санктиса (1924) [101], в которой, между прочим, учтены все последние открытия психоанализа. Изучение этой работы подтверждает наши предположения относительно того, что далеко не каждый случай обращения столь прост, как приведенный выше. Однако наш случай никоим образом не противоречит взглядам на этот предмет, выработанным современными исследователями. Наше нынешнее наблюдение подчеркивает, что обращение неизменно связано с неким определяющим событием, которое заставляет скептицизм вспыхнуть в последний раз перед тем, как погаснуть окончательно.
Болезнь культуры [102]
(1930)
Невозможно отделаться от впечатления, что люди, меряя вещи фальшивой мерой, стремятся к власти, успеху и богатству, искренне удивляясь тем, кто ни во что не ставит эти якобы истинные ценности жизни. Тем не менее при таком суждении трудно избежать опасности забыть о пестром разнообразии человеческого мира и его духовной жизни. Есть люди, почитаемые современниками, несмотря на то что их величие, душевные качества и достижения чужды целям и идеалам массы. На это можно легко возразить, что почитает этих людей лишь незначительное меньшинство, а все остальные не желают даже слышать о них. Но думается, что не так все просто, поскольку существует несоответствие между мыслями и поступками и невероятное многообразие мотивов, движущих людьми.
Один из таких превосходных людей в письмах называет себя моим другом. Однажды я послал ему небольшое эссе, в котором трактовал религию как иллюзию, и он ответил, что с радостью согласился бы
