не может быть достигнуто путем насильственного подавления личности и национальных стремлений. Сила оружия имеет значение лишь до тех пор, пока отточен клинок, готовый поразить всякого ослушника. Но так как государство не может находиться в постоянном напряжении из-за внутренних взаимоотношений, то и сплочение его, основанное на силе оружия и подавлении личности, является лишь фикцией, которая временно приводит к порядку и успокаивает власти, закрывая действительное положение вещей.
Если в старое доброе время, когда личность была вообще неразвита, сила оружия могла сплачивать государства лишь на тот или другой период истории, то можем ли мы на этой шаткой основе ожидать в настоящее время прочного государственного сплочения.
По нашему глубокому убеждению, здесь, как и во всех вообще социальных группах, прочное сплочение, кроме начал племенного родства и биологического смешения народностей, можно ожидать лишь на основах нравственной и умственной связи и общих экономических, политических и правовых интересов. Чем теснее развиваются эти нормальные естественные связи между отдельными особями и народностями, входящими в данный социальный союз, тем прочнее они сливаются в одно социальное целое, которому не будут страшны ни внутренние неурядицы, ни внешние толчки и которое может спокойно развиваться на условиях самого широкого самоуправления.
Само собой разумеется, что личная свобода и местная автономия должны быть строго согласованы с интересами общего социального тела; при этом никогда не должно упускать из виду, что от преуспеяния отдельных частей на началах свободного развития всегда выигрывает и целое.
К сожалению, условия общественной жизни не везде слагаются благоприятно для народов и некоторые из них гибнут ранее, чем возникнут первые ростки свободной общественной жизни. Да и там, где народ достигает самоуправления на началах представительства, оно приобретается лишь путем долгой и упорной борьбы личностей, отстаивающих права народа.
Лишь мало-помалу из-под тяжелого гнета деспотского строя, несмотря на удушливую атмосферу и отсутствие света, пробиваются молодые, зеленые побеги общественного самосознания и живой мысли; они-то и служат первым вестником новой зари, приводящей к единению общественных сил и к жажде общественного правопорядка. Мало-помалу сумрак ночи просветляется, долго стоявший туман рассеивается и чувствуется дыхание жизни тем, где царствовал глубокий безмятежный сон. Быстро и верно вместе с утренней зарей врывается свежая струя в удушливую атмосферу и начинает слышаться дыхание чистого оживляющего воздуха, предвестника общего пробуждения и жизни.
Вот почему борьба за свободу личности является в то же время и борьбой за правильное и здоровое ее развитие, а права личности есть показатель ее развития как социальной единицы.
Уважение личности человека, какого бы происхождения он ни был, признание ее прав выше всяких иных и общее уравнение этих прав является первым и основным условием всякой гражданственности. Всякие ограничения, как, например, сословные, вероисповедные и прочие искусственные насаждения, оставшиеся до наших дней в виде жалкого пережитка от времен давнего рабства, должны быть отброшены как естественные тормозы прогрессивного развития личности.
Свобода личности, обеспечивающая развитие новой духовной жизни народа, предполагает и достижение того этического идеала, который засветился над человечеством еще 19 с лишком веков тому назад, но который меркнет и тускнеет на наших глазах под ударами постоянно гнетущего человечество бесправия. Недаром девиз свободы неразрывно соединяется с девизом равенства и братства.
Вот что, между прочим, читаем мы у Г. Тарда: «Там далеко, очень далеко в предрассветных сумерках грядущих веков, видите ли вы маленькую светлую точку, восходящую на горизонте звездочку. Она уже когда-то светила над землей… Эта звездочка – не блуждающий огонек – это свет, который спасет нас. Это заря нового христианства совершенно спиритуального, некой новой религии, высшей и нежной. Во имя ее снова когда-нибудь соберутся все люди, снова раздастся слово спасения самое простое, самое глубокое и самое непонятное, которое когда-либо слышало человечество: „Люди, любите друг друга, вы все братья, ибо… рабство – это злоба и зависть, которые заковывают нас в кандалы и замуровывают нашу мысль, а свобода, верьте мне, это – братство, свобода – это любовь“».
Гражданская и политическая свобода личности – это есть в то же время краеугольный камень и основное условие жизнеспособности современного государства. Права личности и законность, гарантирующие свободное пользование этими правами, – вот те устои современной гражданственности, которые одни дают правильные основы для нормального роста личности и для свободного развития всех присущих ей качеств.
Мы вполне присоединяемся к словам Леруа Болье, сказанным им на лекции о Франции и южных славянах: «Главное условие для культурной жизни народа – это его свобода умственная, экономическая и политическая: только при этих условиях народ может развить свои силы и свой национальный гений!»
Что же после всего этого нам остается сказать по отношению к личности русского народа – личности, которая систематически угнетается в семье и в школе, которая опутывается повсюду рутиной и которая задыхается в тисках формализма и бесправия, как в душной тюремной келье, лишенная света и воздуха?
Да! Мы должны сказать слово за личность русского народа.
Мы не будем при этом вспоминать тяжелое прошлое русского народа, сделавшееся уже достоянием истории; не будем останавливаться и на его безотрадном настоящем, наводящем на грустные размышления, но, радостно приветствуя эпоху политического возрождения русского народа и надеясь на более светлое будущее, мы скажем здесь за личность нашего народа словами его великого поэта:
Отворите мне темницу,
Дайте мне сиянье дня…
Мы привыкли говорить о сознании как о явлении, для нас хорошо известном на основании личного внутреннего опыта; тем не менее точное определение того, что следует понимать под сознанием, до последнего времени встречало немало затруднений.
По Лейбницу [88], сознание является при условии, когда бессознательные представления души воспринимаются нашим Я. Это, однако, не определение, а лишь описание явления, притом описание, изложенное сообразно метафизическим воззрениям автора. Другие из психологов определяли сознание как особое внутреннее чувство [89] или же под сознанием понимали присущую нам способность различия [90]. Наконец, некоторые, как Гербарт, рассматривали сознание как сумму всех имеющихся налицо представлений [91].
Первое из только что упомянутых определений не может, однако, считаться достаточно обоснованным, второе принимает следствие за причину, а определение Гербарта охватывает собой лишь содержание сознания, не касаясь вопроса о самом сознании как явлении нашей психической жизни.
Из новейших представителей психологии по нашему вопросу заслуживают внимания взгляды двух выдающихся авторитетов – Спенсера и Вундта.
Первый в своих «Основаниях психологии» рассматривает сознание как известную внутреннюю
