перемену. По этому поводу он выражается, между прочим, следующим образом: «Все согласно принимают, что без перемены сознание невозможно: когда перемена в сознании прекращается – прекращается и сознание. Но если непрерывная перемена есть то условие, при котором одном только возможно продолжение сознания, то отсюда следовало бы вывести, что все разнообразные явления сознания должны сводиться на перемены». В другом месте Спенсер поясняет: «Непрерывная перемена не есть еще единственная вещь, требующаяся для составления сознания. Если перемены происходят без всякого порядка, то никакое собственно так называемое сознание не существует. Сознание есть не просто последовательность перемен, но правильная последовательность перемен – последовательность перемен, комбинированных и расположенных особенным образом. Перемены образуют сырой материал сознания, а развитие сознания есть организация их» [92].
В этом определении, как и в определении сознания как способности различения, снова принято следствие за причину. Как наша способность различения является следствием нашего сознания, так и восприятие перемен является результатом сознания, а не причиной его. Вундт по поводу сознания говорит следующее: «Так как сознание есть необходимое условие всякого внутреннего опыта, то понятно, что непосредственно из этого опыта мы не можем узнать сущности сознания. Все попытки определить сознание по явлениям внутреннего опыта приводят или к тавтологии, или к определениям происходящих в сознании деятельностей, которые уже потому суть не сознание, что предполагают его. Сознание именно в том и состоит, что мы находим в себе те или другие состояния; независимо от последних оно не может быть мыслимо. Бессознательные процессы всегда представляются нами по тем свойствам, которыми они должны были бы отличаться в сознании. Если невозможно выразить отличительных признаков сознательных и бессознательных состояний, то тем менее можно дать определение сознания. Нам остается только изучать условия сознания, т. е. те обстоятельства, которыми сопровождаются все сознательные явления» [93].
Из только что приведенной выдержки очевидно, с какими затруднениями сталкиваются при определении понятия о сознании. Мы не можем, однако, согласиться в этом случае с мнением великого представителя физиологической психологии. Конечно, из внутреннего опыта нельзя определить сущность сознания; но дело не в определении его сущности, а в определении понятия о сознании как об известном явлении. Хотя независимо от тех или других психических состояний немыслимо для нас сознание, тем не менее психические процессы, как известно, ничуть не обязательно связаны с сознанием. С другой стороны, хотя бессознательные процессы и представляются нам по тем свойствам, которыми они должны были бы отличаться в сознании, но зато мы с точностью знаем по внутреннему опыту, что кроме сознательных процессов, воспринимаемых нашим «я» как нечто субъективное, в нас существуют и бессознательные процессы, которые нами вовсе не воспринимаются как таковые. Это устанавливаемое внутренним опытом отличие сознательных психических процессов от бессознательных и дает нам возможность сделать точное определение сознания.
Под сознанием мы понимаем ту субъективную окраску или то субъективное, т. е. внутреннее, непосредственно нами воспринимаемое состояние, которой или которым сопровождаются многие из наших психических процессов. Благодаря этой субъективной окраске, мы можем различать наши психические процессы по их сложности и тем или другим присущим им особенностям. Таким образом, мы различаем в нашем восприятии ощущение, представление, стремление, желание, хотение и пр., т. е. те явления, сумма которых и составляет содержание нашего сознания.
Сделанное нами определение, конечно, не выражает собой сущности сознания, что, впрочем, и не требуется, но оно точно указывает на то явление в природе, о котором идет речь. Во всяком случае главное, что мы должны отличать в нашей психической жизни, – это сознательные и бессознательные процессы. В первых есть некоторый плюс, благодаря которому они становятся явлениями субъективными, чего нет во вторых [94].
Яркость той субъективной окраски, которой сопровождаются наши психические процессы, бывает различной, благодаря чему мы можем говорить о различной степени их сознательности. Некоторые лица, обладающие пылким воображением, как поэты и художники, отличаются особой живостью представлений необыкновенной яркостью их. Так, про Гете известно, что когда он хотел представить себе, например, цветок, то этот цветок являлся его воображению необыкновенно живо со всеми присущими ему красками и очертаниями лепестков; когда ему нужно было нарисовать готическую церковь, то эта церковь представлялась его уму также в живой пластической форме. С другой стороны, известно, что некоторые из художников, как, например, Мартене, отличались такой живостью воображения, что при своей работе они буквально копировали на полотне представлявшиеся им субъективные образы. Подобные же, хотя, быть может, и не столь резкие примеры пылкого воображения, конечно, встречаются не только между художниками и поэтами, но и среди обыкновенных людей.
Очевидно, что если, как в указанных примерах, воспроизведенные представления, иначе говоря, воспоминательные образы, могут быть сравниваемы по яркости с ощущениями или чувственными образами, то одинаковым образом и эти последние у тех же лиц должны отличаться значительно большей яркостью, нежели у других. Такого рода лица справедливо называются впечатлительными натурами, так как всякое внешнее впечатление действует на них резче, сильнее обыкновенного.
С другой стороны, есть и антиподы этих лиц, отличающиеся поразительной тупостью восприятия и процессов представления.
В патологических случаях, в особенности при душевных болезнях, степень сознательности психических процессов, конечно, изменяется еще в более значительных пределах, нежели у здоровых лиц. Необыкновенно яркие представления маньяка, например, не могут быть и сравниваемы с крайне бледными образами, смутно пробегающими в сознании слабоумного.
Степень сознательности психических процессов, впрочем, бывает различной и у каждого человека в зависимости от тех или других условий. Так, у большинства людей яркость представлений значительно поднимается к вечеру, поэтому-то вечернее время и является обычным временем мечты. Этим же объясняется и тот факт, что многие из поэтов для своих занятий предпочитали вечернее или даже ночное время. Физическое утомление, а равно и процессы пищеварения напротив того, понижают в более или менее значительной степени яркость наших психических образов.
Независимо от степени сознательности психических процессов в вышеизложенном смысле различают еще степень сознания смотря по его содержанию, т. е. смотря по присутствию в созидательной сфере тех или других представлений. Правильнее, однако, в этих случаях говорить о специальных видах сознания по сложности его содержания, а не о степени самого сознания, хотя и последняя при этом не остается неизменной.
Простейшей формой сознания, без всякого сомнения, следует признавать то состояние, когда еще не выработано ни одного более или менее ясного представления, когда лишь существует неясное безотносительное чувствование собственного существования.
Более сложным является сознание в том случае, когда в нем присутствуют уже те или другие представления. В этом случае наиболее элементарной формой сознания следует признавать ту, при которой в сознании присутствует
