улыбнулся и сказал: «У нас дома было много серебряных кубков – я выиграл так много гонок». Но самыми трогательными были воспоминания детства – об отце, который занимался металлургией. «Мы зигзагообразным шагом поднимались на вершину церкви Святой Маргариты, на самый верх большого колокола, чтобы забрать голубиные яйца, – вспоминал Гордон. – Мой отец называл это “священным вмешательством ради святых голубей и их святых яиц”. Они летали быстрее других птиц». Гордон выглядел счастливым, когда вспоминал детство, и еще более счастливым, когда мысленно переносился на ту колокольню: «К большой дубовой балке крепились колокола. Однажды отец вырезал наши имена на ней, и они все еще там, покрытые пылью».
Я начала воссоздавать образ мужчины, которым был Гордон: красноречивый, стильный, гордый и упрямый. Такого преданного, веселого и умеющего добиваться цели человека хочется иметь на своей стороне в бою. Гордон обладал мужественностью, которая защищает людей в сражении и которая неизменна по природе. Я поняла, что отрывистая манера его речи в сочетании с болью посылали болезненные мини-снаряды, перед которыми было сложно выстоять. Лишь огромная решимость позволяла находиться рядом с Гордоном и не искать психологического укрытия. Но за этой броней скрывался мужчина, который всем сердцем любил свою жену Кэрол более 50 лет и которого любила вся семья. Доброта была его основным качеством, просто она была скрыта за его недавними утратами и болью.
Я спросила его о духовной жизни. Верил ли Гордон в Бога? Что, по его мнению, произойдет с ним после смерти? Он вырос в католической семье, но не очень любил ходить в церковь. «Я опускаюсь на колени и молюсь у своей постели каждый день перед сном», – ответил он. В моей голове возник образ Кристофера Робина, и внезапно я представила, как этот пожилой мужчина десятилетиями опускался на колени и молился. Теперь Гордон молился каждый вечер о своей жене и себе: молитва напоминала успокаивающую медитацию. «Боже милостивый дает и отнимает, но, по-моему, слишком много отнимает», – сказал Гордон, хитро посмотрев на меня. В детстве священник мог отвесить оплеуху за такие слова, но теперь Гордон был свободен. Затем он задремал, опустив голову на грудь. Я так и не узнала, что он думал о рае, тем не менее он сделал трогательное признание.
Спустя несколько месяцев тревога Гордона усилилась. У него разболелся тазобедренный сустав, и он не мог ходить. Теперь Гордон пересел в инвалидную коляску. Он отправился в местную больницу, и его осмотрели врачи, которых он величал не иначе как «идиотами». Они были молодыми и неопытными, почти не уделили ему внимания и просто выписали обезболивающее. «Вы бы не поступили так даже с собакой», – тихо сказал рассерженный Гордон, опустив голову. Я знала, что он злился не только из-за отношения врачей, но и из-за их бесполезности. Оценить, достоин ли человек уважения, или унизить кого-то можно одним взглядом. Я спросила у Гордона, в чем он нуждался: что бы ему помогло? «Я хочу поговорить с чертовым врачом… Мне тяжело», – выговорил он. У врача, который сделал ему томографию, были «плохие подозрения». Я не сомневалась, что чутье не подвело его.
Врач был прав: у Гордона был рак костей, который поразил все тело. «Я уже ничего не контролирую», – сказал Гордон. Каждая решенная проблема вела к появлению новой. С медицинской точки зрения решений не было. Теперь врачам предстояло обеспечить ему жизнь без боли. Доктор сказал Гордону, что ему осталось жить недели, может, месяцы. Я всегда думаю, что когда они говорят «недели или месяцы», то имеют в виду недели, но перестраховываются, потому что никто не знает точного ответа. Когда я уходила, заметила значок на коляске Гордона. Надпись на нем гласила: «Искусство жизни – умереть молодым как можно позже». Я улыбнулась: Гордон всегда был борцом.
Когда я в следующий раз приехала в хоспис, Гордон был прикован к постели. Он лежал в палате с пятью другими пациентами в таком же состоянии. С ним был его сын. Гордон выглядел очень слабым, его кожа пожелтела и иссохла, но он явно обрадовался мне. Глядя на меня своими ярко-голубыми глазами, он тепло улыбнулся и с гордостью представил сына, Гордона-младшего. Он рассказал мне, что врачи заглушали его боль морфием, и это принесло ему огромное облегчение.
Я вдруг поняла, что Гордон перестал бороться за жизнь – и принятие смерти успокоило его. Теперь его мысли занимала только смерть. «Я хотел смастерить себе гроб, но у меня нет сил, поэтому я выбрал самый лучший, – поделился он. – Я выбрал надгробный камень. На нем будут выгравированы мое имя и фигурка голубя. Меня похоронят рядом с Кэрол».
Почти все время, которое я провела в палате, Гордон спал, но я узнала, что он причастился: смелое решение. Хотя он молился всю жизнь, он не причащался с молодости. Он заключил мировую со своей смертью и нашел утешение в католической вере. Когда Гордон не хотел говорить, он отворачивался от меня и смотрел фильмы с Бастером Китоном, которые сын скачал для него.
Мне хотелось попрощаться с ним так, чтобы признать маловероятность новой встречи, но без ненужной драмы. Я долго подбирала подходящие слова, но в итоге мне не пришлось волноваться: Гордон выбрал слова для нас обоих. «Будь осторожней», – сказал он, обняв меня. Я повторила его слова в ответ. Такие простые слова в сочетании с объятием выразили все, о чем я думала.
Я была очень благодарна Гордону. Он многому меня научил и впустил в личный процесс принятия своей смерти. Как ни странно, я не чувствовала грусти. Этим он отличался от других моих пациентов. Вместо печали я испытала облегчение. Гордон прожил долгую насыщенную жизнь, наполненную любовью, но теперь устал и был готов к смерти.
Через несколько недель Гордон-младший прислал мне короткое сообщение: его отец мирно скончался в хосписе в окружении семьи. Перед смертью он сказал сыну: «Я обрел рай до смерти». Мне хотелось узнать больше – я люблю подробности (но пришлось довольствоваться вежливым ответом).
Размышления
Наш первый вдох говорит о том, что мы родились. Последний вдох говорит о смерти. Мы знаем, что умрем. Это единственный предсказуемый факт, однако наш удивительный разум превращает это знание в хорошо охраняемую тайну. Благодаря Джин, Барбаре и Гордону я узнала о балансе, который им пришлось найти между сохранением надежды на жизнь и избеганием уныния из-за скорой смерти. Им пришлось принять свою приближающуюся смерть.
Столкнувшись со своей смертью, мы должны принять потерю смысла жизни и признать, что наш уход станет огромной потерей для тех, кто нас любит. Но смерть не всегда бывает печальной. Когда человек принимает ее и перестает бороться за
