Огромное значение для структуры гордого характера имеет подавление в себе сознания того, что ты в ком-то нуждаешься, в чем, в частности, и выражается гордость. Почти так же, как и в случае, когда мы имеем дело с человеком, во всяком деле любящим остроту, который как бы помимо своей воли ищет в жизни возбуждения и драматических эффектов, гордый тоже, как правило, не отдает себе отчета в том, что за его непреодолимым влечением нравиться и быть во всем оригинальным скрывается самая элементарная нужда в другом (neediness).
Обычно в общем мнении предполагается, что у гордого все обстоит о'кей и даже лучше, чем о'кей; и вот, чтобы поддержать подобную репутацию, ему действительно приходится, подчиняясь действию компенсаторных механизмов, гнаться за наслаждениями. Однако вряд ли есть что-то более противоположное переживанию жизни под знаком «все о'кей», чем самочувствие человека, нуждающегося в любви со стороны другого, - ибо гордый в процессе становления своей личности чрезвычайно привязывается к представлению о себе скорее как о лице дарящем, нежели получающем: как о том, кто настолько ни в чем не испытывает недостатка, что готов щедро делиться с другими.
Подавление в себе сознания того, что ты в ком-то нуждаешься, поддерживается в гордом не только благодаря свойственной ему гедонистической установке, но и посредством замещений идентификации с нуждаемостью, переживаемой другими, всеми теми, на кого подобный гордый индивид распространяет свое сочувствие и чарующую заботливость. Отсюда можно понять и часто наблюдаемое у представителей энеатипа II тяготение к детям: ведь дети не только символизируют собой непринужденное своеволие и необузданность, но и являются при этом маленькими, слабыми существами, нуждающимися в защите. Дети поддерживают в гордом ощущение якобы присущего ему любвеобилия, одновременно, неосознанно для него самого, удовлетворяя его собственную, реальную нужду в любви.
Комедиантство или гистрионизм
Я мог бы написать в заголовке над этой группой особенностей рассматриваемого нами типа «театрально-неестественная реализация идеализированного представления о самом себе» - свойство, относительно которого можно резюмировать, что оно представляет собой доминирующую стратегию для представителей энеатипа II; последние в наибольшей степени выражают свою сущность именно в театрально-наигранном чувстве любви и столь же театрально подчеркнутом самодовольстве. Тем не менее в симптоматичном в данном случае свойстве быть нежными и ласковыми можно видеть единственную грань типичного для гордых идеального образа самих себя, с которой они в процессе разыгрывания роли тесно срастаются.
Подобный идеальный образ включает в себя также и такую характерную черту, как способность быть счастливыми (черту, с которой мы уже встречались, анализируя обольстительность), иными словами, то независимое состояние, которое подразумевает, что индивид ни в ком не нуждается и ни от кого не зависит, а кроме того, еще одно характерное свойство, для которого слово «свободный», возможно, было бы наиболее подходящим определением, если бы только нам не было ясно, что в данном случае мы имеем дело не с подлинной свободой, заключающейся в освобождении от бессознательного подчинения механизмам собственного характера, а со свободой, тождественной своеволию, необузданности и готовности отдаваться всякому своему порыву. Такая свобода является идеалом для того, кто любит удовлетворять свои непроизвольные желания, какими бы странными они ни выглядели, причем не следует думать, что подобный импульсивный тип удовлетворения связан исключительно с гедонистической ориентацией, поскольку он может порождаться стремлением избежать унижения, связанного с необходимостью подчиняться еще чьей-то власти, общественным нормам и всякого рода ограничениям. Второй тип энеаграммы не только слишком горд для того, чтобы подчиняться таким внешним правилам, но и готов восставать против власти вообще - нередко в озорной и комической форме.
В этой связи можно упомянуть и такую особенность поведения, как «интенсивность», которая наряду с остроумием - средством привлечения к себе внимания (чему погоня за наслаждениями предоставляет, как правило, обильную пищу) - может быть рассматриваема как составная часть собственного воображаемого образа, далеко превосходящего реальные возможности личности. «Интенсивность» (энергичность, напряженность в общении) - это не только засасывающая привычка, но и форма подачи себя и поддержания иллюзии собственной позитивности. Театральное позерство представителей энеатипа II являет собой контраст усилиям представителей энеатипа III реализовать свое идеализированное Я путем свершений и достижений - точно так же, как их склонность манипулировать людьми (посредством выражения своих эмоций в скандальной форме) образует противоположность свойственной энеатипу III вспыльчивости, как следствию того, что чрезмерный контроль над своими чувствами периодически дает сбои.
Впечатлительная эмоциональность
Несмотря на то что IV и II, несомненно, наиболее эмоциональные типы на энеаграмме, энеатип II можно рассматривать как специфически эмоциональный, в том смысле, что эмоциональность энеатипа IV нередко сосуществует вместе с интеллектуальными интересами, тогда как энеатип II не просто является чувствующим, но и имеет ярко выраженную интеллектуальную окраску.
4. Защитные механизмы
Связь между истерической личностью и простым вытеснением не только в первую очередь приходит на ум, когда мы задумываемся над взаимоотношением невротического состояния и защитных механизмов, но и является наиболее основательно документированной и, в принципе, не вызывающей разногласий на свой счет среди специалистов. Когда пользуются словом «вытеснение», имея при этом в виду скорее специфический защитный механизм, нежели симптом, используемый в целях защиты, то оно обозначает такой защитный механизм, при котором живущему в воображении (ideational) представителю побуждений препятствуют стать осознанным. Такая выборочная элиминация из сознания когнитивного аспекта переживания желаемого подразумевает, что человек действует в соответствии со своими побуждениями, однако не признается себе в этом, что равносильно установке на снятие с себя ответственности и не может не восприниматься нами как самообман.
В данном случае провести границу между ситуацией, когда человек действительно не знает, что делает, и ситуацией, когда он притворяется, что не знает, так же непросто, как отличить истерическое состояние от его симуляции. Подобно тому, как можно было бы сказать, что клиническая истерия есть бессознательная симуляция, можно утверждать, что и вытеснение - это не что иное, как бессознательное «нежелание знать», иначе говоря, притворство, которое стало для нас приемлемым благодаря решимости обмануть и самих себя также. Разумеется, осуществить подобную операцию можно только вследствие определенной притупленности интеллекта, специфической смутности и неточности его представлений, что идет рука об руку (или, лучше сказать, находит для себя опору) с обесцениванием когнитивной сферы. Сказанное объясняет эмоциональную характеристику рассматриваемого типа, находя поддержку и в его конституциональной предрасположенности.
В случае с защитными механизмами, независимо от того, с каким из них нам приходится иметь дело, бессознательное, по- видимому, всегда нуждается в каком-либо компенсаторном проявлении. Подобно тому, как бессознательные тенденции к разрушению и пассивности, характерные для энеатипа I, поддерживаются с помощью сознательного стремления к добродетели и презрения к роскоши и удовольствиям (антигедонистический уклон), не существует ли также какой-то компенсации для утрачиваемого энеатипом II осознания того, что он испытывает нужду в других, в их любви, например? На мой взгляд, ответ лежит в интенсификации эмоциональных состояний, соединяемых с импульсом. Можно сказать, что, аналогично существованию механизма интеллектуализации, который помогает дистанцироваться нам от наших эмоций, существует, как следует из данного случая, и механизм «эмоционализации», или «повышенной эмоциональности», который облегчает процесс отвлечения внимания от осознания испытываемой нами потребности, или, если выразиться более точно, от «интеллектуальной репрезентации инстинкта».
Однако не только тенденцию к эмоциональному усилению и расширению обнаруживаем мы у данного типа, но и в высшей степени характерную для него импульсивность, бесцеремонность в межличностных отношениях, нетерпеливую потребность в удовлетворении своего желания и ребяческую неспособность отсрочивать исполнение удовольствия. Дело обстоит в данном случае так, словно бессознательное удовлетворение желания не может дать настоящего удовлетворения; что удовлетворение без сознания нужды не приносит индивиду ощущения того, что его потребность удовлетворена, и обрекает его на неутолимую жажду все больших удовольствий.
