Ознакомительная версия.
Измена
Кто и когда не изменял другому и, в свою очередь, не знал измены? Мы столь хрупкие сосуды, что сами не в состоянии вместить тех идеалов, о которых заявляем во всеуслышание. Мы изменяем нашим детям, отдавая им меньше, чем могли бы, даже в том случае, когда сознательно жертвуем ради них большей частью своего времени. Мы изменяем друзьям и супругам всякий раз, как только эгоистичная программа вторгнется в наши планы, что она постоянно и делает, – и при этом кто из нас силен настолько, чтобы держать эту скрытую программу под контролем? И кто из нас не ощущал хотя бы однажды экзистенциальной измены, не пребывал в полной уверенности, подобно Иову, что с жизнью «достигнуто взаимное согласие» по всем статьям контракта, а стоило ей сделать подножку, воспринимал это как предательство?
Но даже если мы и не заключали подобных сделок со вселенной, это все равно не гарантирует того, что однажды не доведется испытать чувства измены. Ну, а тот, кто твердо убежден в существовании контракта, такую измену чувствует острее всего. Как с надеждой в голосе спросил меня один человек на первом же сеансе: «Может ли психотерапия свести к нулю мои шансы заболеть раком?» Увы, здесь не получается «ты – мне, я – тебе», и «измена» – это лишь измена нашей надежде на правомочность таких контрактов. Как много веков назад признавал Экклезиаст, дождь посылается праведным и неправедным. Так что какие тут могут быть «сделки»!
И все же сама жизнь настоятельно требует, чтобы мы создавали атмосферу доверия в общении друг с другом. Мы не сомневаемся, что другой остановится на перекрестке и дождется, когда мы повернем. Да, аварии то и дело случаются, однако необходимость доверия остается. Те, кто не способен на доверие, обречены жить в мире заговоров и тайных страхов, страдая от сверхобобщения и параноидной фантазии предательства, поджидающего за каждым углом. Как это ни ужасно, подобная раненая душа по-прежнему связана сбивчивыми сигналами из прошлого, оставаясь в полной власти страхов и ограниченного спектра человеческих контактов. Для человека, что наглухо закрылся от других из страха предательства, недоступными остаются и богатство, и глубина взаимоотношений. Стараясь защитить свою ранимость, нам не стоит рубить на корню и свои возможности.
К тому же всякий омут, к которому случилось подойти, одновременно ставит и свою задачу. Даже измена может заключать в себе перспективу роста, как и заставить уйти в глухую защиту. В горькую минуту измены вполне оправданно будет спросить: «Не слишком ли много было вложено мной в проекцию на другого человека?» Межличностные отношения в большинстве своем, особенно самые близкие, самые интимные, нередко имеют ауру разочарования, ибо мы втайне ощущаем, что другая сторона предала ожидания, отказавшись соответствовать нашему видению отношений. Как мы уже убедились, подобные ожидания – не более чем проекция на другого человека тех обязанностей и ответственности, которые мы просто не хотим возлагать на себя. А значит, всякий раз выходит так, что мы подводим другого, как и он нас, даже тогда, когда изо всех сил стараемся ничем не омрачать близости. Когда знаешь за собой такую склонность и то, что она не может не подвести, есть все основания ожидать и ясности в отношениях, более реалистично воспринимать, что возможно, а на что не стоит надеяться, и более ответственно подходить к задаче своего собственного путешествия.
Измены могут прятать под собой и скрытые зависимости. Что мы в действительности хотим видеть в другом? В чем он, в нашем понимании, должен поддержать нас? И в чем мы сами не смогли повзрослеть, раз уж ожидаем от другого, что он защитит нас от требований, выдвигаемых жизнью? Джек Спрэтт и его супруга и в самом деле разумно подошли к разделению труда, но в конечном итоге всем нам без исключения придется самим съесть свой пуд соли. Способность выдержать напряжение противоположных полюсов, существующее в любых отношениях, – оправданного ожидания взаимности, с одной стороны, и признания ответственности, с другой, – подводит к более высокому уровню сознания и к более высоким отношениям. Но в большинстве случаев подтекстом отношений остается зависимость, а не взаимная поддержка при признании независимости каждой из сторон.
Подобно тому как обретение своего Я нередко переживается как вызов Эго, внимательный взгляд на каждый из таких омутов ниспровергает автономию Эго. Каждое из этих «поражений» – в то же время и вызов Эго, призыв расти и, как следствие, достичь более высокого уровня автономности в этом мире.
Сомнение – глубокий и эффективный духовный мотиватор. Не будь сомнения, не было бы преодоления азбучных истин, обретения новых знаний и расширения мысленных границ. Сомнение – это нетерпение Эго, и никогда не вырастут те, кто испытывает влечение к идеологиям, обещающим раз и навсегда развеять сомнения и выставить непреложные истины. Стремясь к определенности, они флиртуют со смертью души, сама природа которой – вечное кипение возможностей, неустанный поиск большего, постоянное скольжение по неверному краю ледника несомненности.
Подавить всякое сомнение – вот тайное зерно, скрытое в фанатизме во всех его видах, и, как следствие, тайный движитель всякой нетерпимости, сексизма, гомофобии, фундаментализма и всех остальных форм надуманных истин в последней инстанции. Как напоминает Юнг, «люди, которые просто верят и не думают, забывают о том, что они постоянно выставляют себя перед своим злейшим врагом – сомнением. Там, где правит уверенность, на задворках таится и сомнение. Но мыслящие люди приветствуют сомнение: оно служит им важной вехой к лучшему знанию»[56].
Подавление сомнения – типичная защитная реакция невроза, защита от парадоксов жизни, без которых просто невозможно расти. На самом деле мы, за редким исключением, вовсе не стремимся к этому росту. Тот, кто говорит, что хорошо знает, какой вид искусства ему нравится, или какой бог, или какая нравственная структура, на самом деле хочет сказать, что ему нравится знакомый и привычный вид искусства, бог, структура, иначе говоря, лишь то, что помогает чувствовать себя комфортней. Свобода от необходимости принуждать себя в вопросах духовного – вот тот дар, который предлагает сомнение. Подавление сомнения гарантирует лишь то, что нам достается частичная правда, одна сторона ценности, ущербное ограничение тех богатств, которыми могла бы поделиться с нами жизнь.
В молодые годы я не раз чувствовал себя виноватым, оспаривая некоторые убеждения и практики старшего поколения. Теперь мне ясно, что «вина», которую я испытывал, была в действительности тревогой, вызванной тем, что я сам решился на духовное путешествие. Я боялся потерять поддержку старших, утешительное знание того, что они одобряют мой выбор, да и саму возможность понимания с их стороны. Но нечто глубинное настойчиво подталкивало меня на этот путь, и со временем все ясней становилось, что сомнение вело меня ко всерасширяющимся перспективам мира, в котором противоположности оказались не такими уж несовместимыми. Кроме того, сомнение необходимо, чтобы демократия действительно могла заработать в полную силу. Тоталитаризм вздрагивает от ужаса при любом сомнении в его силах, в незыблемых устоях или уставных положениях. Демократии же только пойдет на пользу, когда мы сомневаемся в политике, в мотивах наших лидеров. Противоположную позицию занимают попытки избежать беспокойной двусмысленности, заглушить честную дискуссию шовинистической бравадой, когда ты сам заворачиваешься в национальный флаг, водружаешь его на свое авто и поощряешь псевдопатриотизм, не идущий на пользу твоей нации, уклоняясь от серьезного диалога, который мог бы привести к взвешенному суждению.
Парадокс заключается в том, что «устои», которые истерически пропагандируют политические и религиозные институции, на самом деле являются лучшим свидетельством их неуверенности в собственном положении. Если устои выпячиваются столь рьяно, это, как правило, является компенсацией за бессознательное сомнение и, следовательно, далеко от того, чтобы называться честным поведением. Непреложности ведут к догме, догма – к косности, косность – к идолопоклонству, которое, в свою очередь, отбрасывает существование загадки и, как следствие, ведет к духовной ограниченности. Вынести тревогу сомнения – значит позволить большую открытость. И, если продолжить ряд, открытость ведет к откровению, откровение – к новым находкам и, следовательно, к более широким перспективам.
Сомнение – это также необходимое предусловие кардинальной открытости перед загадкой. Порой мы снисходительно относимся к представлениям, которые наши предки принимали как азбучные истины и столь же ревностно отстаивали, однако и мы сами нередко отдаем дань неисследованным трюизмам. Чем больше человечество узнаёт – и мы убеждаемся в этом всякий раз заново, – тем глубже становится загадка мироздания. Физика, химия и генетика, на которые возлагалось столько надежд десятилетия назад, все больше обнаруживают свою несостоятельность перед новыми данными и новыми вопросами сегодняшнего дня. Механизмы тела, взаимодействия между телом и умом и присутствие силы, превосходящей просто визуальное наблюдение, – наше представление об этой триаде становится все более и более неопределенным. Так как же нам не подвергать все сомнению, когда мир так обилен, а возможности сознания столь ограниченны? Наше сомнение в таком случае – это форма радикального доверия, веры в то, что мир содержит в себе больше сокровищ, чем мы считали раньше, изобилен превыше всякого понимания, и наш рост предполагает готовность принять тот парадокс, что сомнение – ключ к еще не изведанным богатствам.
Ознакомительная версия.
