Ознакомительная версия.
Как мы видим, все эти вполне несходные состояния привычно подпадают под одно и тот же определение депрессии. Но как важно проводить четкое различие между ними! Если у нас не получится понять, из чего они вытекают, отличить сходные симптомы и такие непохожие причины, скорей всего не удастся и проработать депрессию таким образом, чтобы выявить ее смысл. Помнится, я оказывал психотерапевтическую помощь одному молодому человеку, у которого был рак яичка. Вполне объяснимо, что болезнь эта вызвала у него реактивную депрессию, вдобавок он мучительно пытался отделиться от семьи происхождения, которая невероятно давила и сковывала его, плюс ко всему ему приходилось бороться и с депрессией, биологически обусловленной, – словом, все сразу навалилось на него. То, что ему было нужно, – комбинация медикаментозного лечения и психотерапии. В результате и того, и другого он нащупал свой подлинный путь в жизни значительно быстрее и куда более осознанно, чем если бы один из фрагментов в этой комбинации был бы упущен. Но как часто наши психиатры или наши врачи, или, как в этом случае, психотерапевты не удосуживаются указать на различие в типах депрессии и пояснить их значение, а просто берут и прописывают всем одно и то же, столь многое оставляя вне поля зрения!
Большинство из нас страдает если не от обессиливающей депрессии, то, по крайней мере, от вспышек депрессивного настроения. Ведь, согласитесь, разве многим удается жить в полном согласии с душой, когда мы пытаемся одновременно обслуживать и современную культурную парадигму? Если мы посмотрим на это экзистенциальное состояние, то обнаружим, что перед нами стоит не один, а несколько вопросов: что такое депрессия – не есть ли это сама жизнь, только сдавленная «прессом» проблем? Что внутри нас хотело бы явить себя миру через нас? Отыщите это в себе, наделите энергией, смыслом, укажите на способ проявить себя во всей полноте – и депрессия развеется как дым. Мы просто обязаны спросить себя: «В чем я застрял, поддавшись архаическим страхам и, как следствие, повторяюсь, подкрепляю условия, породившие ослабляющую депрессию? Какова она, та новая жизнь, что пытается жить мною, и что я должен сделать, чтобы помочь ей выразить себя в полной мере?» В конце концов интрапсихическая депрессия – это психодинамическая реакция нашей природы. А уважать намерения природы – это уже означает встать на путь исцеления.
Депрессия – частый гость в середине и второй половине жизни, когда все сильнее слышен голос души, протестующий против жизни, которую выбрали мы или выбрали для нас. Установки Эго, даже вполне искренние и поддерживаемые культурой, к этому периоду оказываются полностью исчерпаны, но мы лишь удваиваем усилия. Так что удивляться, что все чаще и чаще мы чувствуем себя усталыми и подавленными?
«Депрессия – это оскорбленное божество»[59], по образному выражению Юнга. Он хотел сказать этим, что энергия в нас подавлена, вытеснена, расщеплена, спроецирована на других и в результате оказалась травмированной или «оскорбленной». Подобно тому как античный мир мог относить духовное страдание к непочтительному отношению к божеству, так и наше исцеление взывает к более углубленной беседе с психе. Древнее почтение к «божеству» – то самое уважение, которое мы обязаны оказывать мотивированным энергиям, что текут где-то в нашей глубине и стремятся к более полному выражению. Отвергать их – значит патологизировать божественное в себе и углублять самоотчуждение.
Интрапсихическая депрессия, таким образом, – это приглашение восстановить более глубокое измерение, переориентация с внешней оболочки жизни на ее глубины. Соглашаясь на признание той задачи, на которую указывает депрессия, мы на какое-то время можем еще более усилить состояние тревожности, однако возбуждение, вызванное ростом, переменой, движением к большей жизни, куда предпочтительней никчемности ослабляющей депрессии, способной надолго выбить из колеи. Что же касается того подхода, который делает упор на развлечения, как это свойственно поп-культуре, или на лекарственные препараты, как принято у многих психотерапевтов, чтобы смягчить боль неподдельного страдания души, – это не что иное, как предательство наших высоких интересов, неважно, какими благими намерениями руководствуется такое лечение. Терапевтическую тайну депрессии можно выведать, не подавляя ее биохимическими агентами, но еще глубже проникая в ее смысл. Подобный небезразличный подход способствует развитию, и душа не замедлит подсказать нам, в каком направлении двигаться, если мы захотим открыться. Кое-кто – и я в том числе – в должное время пришли к тому, что стали благословлять свою депрессию, поскольку она волей-неволей заставила относиться внимательней к себе и в конечном итоге кардинально изменить свою жизнь.
Как мы уже видели, нам приходится жить в такой культурной среде, которая способствует росту аддиктивных привычек, раз уж наши психические корни оказались вырваны из глубокого мифологического грунта. От такого мифологического смещения шумовой фон тревоги становится лишь устойчивее, постоянно присутствуя под поверхностью даже самых бессмысленных форм эскапизма. Едва ли найдется кто-то, кто был бы свободен от аддиктивных привычек, поскольку стойкие привычки и пристрастия представляют собой техники обуздания тревоги, цель которых – понизить уровень психического дистресса, ощущаемого нами в каждый данный момент, осознаем ли мы этот дистресс или нет. Эти паттерны, понижающие уровень тревоги, присутствуют в жизни каждого человека. Одни снимают стресс с помощью сигареты, другие – еды, а кто-то в таком случае набирает телефонный номер подруги. Это может быть и несложная повторяющаяся активность: для одних это уборка в доме, для кого-то – особое время, отведенное для молитвы.
Роднит между собой эти вроде бы несхожие занятия то, что они осознанно или бессознательно обращаются к экзистенциальной тревоге и имеют компульсивный характер. Это означает, что они живут собственной жизнью вне сознательного контроля или внимания, и еще то, что они в лучшем случае предлагают лишь частичное смягчение стресса. И, если мы в какой-то поведенческой модели не находим облегчения, то переключаемся на ту, что помогает лучше справляться со стрессом. Но даже если облегчение и приходит, то очень ненадолго, да и то не всегда. Затем тревога поднимается снова, и снова возникает необходимость прибегать к паллиативному поведению – и в этом-то и заключается крючок аддикции. Чем меньше служит желаниям души та жизнь, что мы выстроили или что нам досталась, или же та, что была навязана нам, тем сильней будем мучиться тревогой, которая может привести к появлению зависимостей. Вот так получается, что в нашем обществе, способствующем отчужденности, зависимости, и пагубные пристрастия растут как на дрожжах. Остается лишь один вопрос: как дорого обходятся те побочные эффекты аддиктивного поведения, которые тоже в свой срок не замедлят сказаться.
Благонамеренные усилия «лечить» зависимости, или бороться с торговлей наркотиками, или создавать все новые и новые социальные программы заранее обречены на провал, поскольку корневой момент зависимости – непреходящая тревога, неотъемлемый признак культуры, живущей надуманными, а не естественными ценностями, так и не получает сознательной адресации. Сходным образом попытки консервативных религиозных кругов подавлять откровенно аддиктивные стереотипы поведения всего лишь загоняет тревогу вглубь, где ей не остается другого выбора, как искать выход в семейной тирании, в проблемах со здоровьем, неконтролируемых вспышках гнева или в тысяче других способов найти путь наружу, который неизбежно находит любая вытесненная эмоция. Бесполезный призыв бывшей первой леди США «Просто скажи „нет“!»[60], может, поначалу и кажется ненапрасным, но в конечном итоге не может противостоять приступам тревоги, которые-то и вынуждают искать любого рода психологической защиты. Возможно, самая неприметная и едва ли не самая распространенная из аддиктивных техник – это и есть, собственно, склонность формировать привычки, поскольку привычка – один из способов, которым мы ограждаем себя от всего двусмысленного и тревожащего. Достаточно лишь вспомнить, как мы раздражаемся и начинаем беспокоиться, когда что-то бесконтрольно вторгается в привычный ход наших привычек, в ежедневную рутину и ожидания.
При всей объяснимости возникновения аддиктивных форм поведения их влияние на нашу жизнь и на жизнь наших близких может оказаться без преувеличения губительным. И не только потому, что мы отказываем себе в неподдельных, более полных отношениях с жизнью. Мы словно бы попадаем в заколдованный круг, где знакомая реакция на житейские обстоятельства может лишь бесконечно воспроизводить саму себя и ту боль, что заключена в ее сердцевине. Больше того, этот повторяющийся цикл аддикции привязывает нас одновременно и к прошлому, и к тревожным предположениям, что может нести неизвестное будущее. Аддикции суживают жизненные горизонты, вынуждено зацикливаясь на так называемом «плане лечения». Сфокусировавшись на навязчивых привычках, человек «лечит» тревогу развлечениями или замещением. Курильщик мечтает о следующем перекуре, алкоголик – о том, как выпивкой поднять настроение, игрок или шопоголик беспокоятся о расходах, превысивших всякий мыслимый предел. Тот, кто увлекается диетами, подсчитывает число калорий, убежденного перфекциониста лишает покоя возможность согрешить или совершить оплошность, а трудоголик стонет под неподъемной тяжестью работы, которую не успевает завершить в срок, и т. д.
Ознакомительная версия.
