Берт Хеллингер - Источнику не нужно спрашивать пути

Если один из членов семьи был убит, ребенок может выражать свою любовь к убитому, умирая сам. Если отец ребенка покончил жизнь самоубийством, ребенок думает, что любовь требует того, чтобы он умер рано, как и отец. Я называю это динамикой «я следую за тобой». Или если ребенок видит, что кто-то из его родителей хочет умереть, он говорит: «Я сделаю это вместо тебя». Так в силу любви и привязанности несчастья продолжаются.

Мы видели на нескольких примерах, что должен пройти человек, чтобы освободиться от такой привязанности, как любовь. Это потребовало от человека, отец которого покончил жизнь самоубийством и который хотел последовать за ним, большей любви к отцу, чем если бы отец был жив. Душа ребенка чувствует большую привязанность в несчастье, это значит, она чувствует себя в несчастье невиновной. Когда ребенок соглашается с решением, отвернувшись от смерти и повернувшись лицом к жизни, он чувствует вину. Поэтому решение требует от души так много усилий.

Решение возможно только при условии внутреннего развития. В немецком языке слово «решение» многозначно. Карл Густав Юнг называет это индивидуацией. Решение делает человека одиноким, но при этом дает ему силы и способность сделать что-то новое.

Любой прогресс, спровоцированный несчастьем, ведущий от раздора к миру, сопровождается подобным обособлением. Такой вид обособления позволяет обратиться к большему целому. Ребенок, который не хочет расставаться со своей невиновностью, оказывается пленником в собственной семье. Кто в одиночестве идет к чему-то большему, связан не только со своей семьей, но и с многими другими семьями, разными семьями. Он может объединить в себе противоположности, связан с чем-то большим и может служить чему-то большему. Так, если кто-то увидел решение, но снова возвращается в несчастье, он хоть и чувствует себя менее виновным, но маленьким. Если же он смог последовать за решением и смотрит вперед, то хотя он и чувствует себя виновным, но большим.

В процессе работы с клиентами существует две позиции. Одна из них такова: «Я отвечаю за результат, он зависит от моих действий». Это широко распространенная позиция. При таком подходе терапевт принимает на себя ответственность за жизнь и смерть клиента. Это очень рискованно.

Мой подход заключается в том, что я смотрю на то, что есть. Я выявляю, насколько возможно то, что есть. Если это сделано, оно само оказывает действие, не я. Я отхожу в сторону.

У этого клиента выявилось, что он был не готов. Это было ясно и ему, и нам. Если бы я вмешался, в противовес тому, что выявилось, я бы поставил себя выше открывшейся реальности. Таким образом, я бы достиг обратного тому, чего хотел.

УЧАСТНИК: Как вы считаете, возможно ли облегчение болезни после расстановки? Или необходима последующая терапия? Что делать дальше?

Б. X:. Откуда мне знать? Я не занимаю позицию: «Я отвечаю за это». Я за это не отвечаю. Я работаю вместе с судьбой, а не против нее. Я объединяюсь с тем, что есть. Если я, например, вижу, что кто-то хочет умереть, я не стану ему мешать. И как бы я мог помешать? Но всякая судьба делает нам предложения, которые мы можем принять или не принимать. Я следую выбору, насколько это возможно. Если выбора нет, я прекращаю.

УЧАСТНИК: Что делать дальше с этой работой? Не запланировано ли ее продолжение с самого начала?

Б. X:. Очевидно, что очень не просто согласиться с различием обеих описанных позиций. Но это означает планирование в смысле ответственности за результат. Никто не знает лучше, что необходимо и уместно, чем сам клиент. Никто не справится с этим лучше, чем он сам. Никто не может так войти в контакт с его душой, как он сам. Если я вмешаюсь, его душа не сможет сделать шаг. Это Очень смиренная работа, без всяких этих «хочу помочь», «пытаюсь взять под свой контроль», «проверить результат». То, что мы видим, говорит нам, что жизнь не есть высшая ценность. Здесь действует нечто другое, что больше, чем жизнь, вот на что я обращаю свое внимание.

Если терапевт считает, что в своем стремлении к совершенству он должен «проработать все пласты», он странным образом оттягивает всю энергию клиента на себя. Он становится таким важным, что все должны смотреть, как он работает, что он делает. А то, что душа клиента или клиентки намного сильнее, чем все происходящее, уходит на второй план.

Круг — это когда каждый из присутствующих по очереди может высказать, что его волнует или в чем его проблема. Во время круга никому не разрешается выражать мнения, положительные или отрицательные, давать толкования. Терапевт остается в центре. Это делается для того, чтобы каждый был уверен в невмешательстве другого в то, что он говорит. Терапевт, так сказать, проводит индивидуальную терапию в процессе такого круга. Таким образом, каждый может выразиться, не опасаясь, что его осудят. Это сразу создает доверие.

Если во время круга у кого-то из участников выявилось нечто важное, я сразу работаю с ним. Круг нужно начинать с левой стороны. Если начать в противоположном направлении, появится иное чувство, разрушительное чувство, как правило.

Круг служит, с одной стороны, тому, чтобы каждый смог высказать свою проблему и мы могли с ней поработать. В то же время, когда долго и интенсивно работаешь с группой, у участников возникает потребность высказаться. Такую возможность дает им круг. Каждый может высказать, как он себя чувствует, какие чувства вызывает в нем происходящее, что нужно, может быть, дополнить. Во время круга терапевт работает не с отдельными людьми, за исключением тех, кто сообщит что-то особенное, с чем нужно поработать.

Смерти нет дела до науки. То же и с виной. Там, где речь идет о подобных вещах, научная психотерапия неуместна. Она значима там, где речь идет об определенных симптомах, которые можно лечить, если известно, что определенные шаги приведут к определенным результатам, как, например при фобиях. В этих случаях научная психотерапия, как нигде, уместна. Но на уровне судьбы этого мало. Здесь требуется иное.

Я хотел бы еще кое-что сказать о сдержанности. Самая большая сдержанность должна быть проявлена по отношению к клиенту. Это мне стало особенно очевидно, когда один мой друг, психоаналитик, спросил меня, что ему делать с дочерью, которая страдает ночным недержанием. Я предложил ему рассказать ей сказку, в которой кто-то закрывает водопроводный кран или чинит что-то, что протекает. Например, сказку о том, как Красная Шапочка, отправляясь к своей бабушке, заметила, что водосточный желоб ее дома протекает. Она думает: «Сейчас я починю его», идет в сарай, берет смолу и чинит желоб. Затем идет, не промочив одежды, к своей бабушке.

Мой друг рассказал своей дочери такую сказку, и это сразу помогло. Ночное недержание прекратилось. При этом мой друг как аналитик обратил внимание на следующее обстоятельство: когда он раньше рассказывал дочери сказки, в которых что-либо менял по содержанию, она всегда протестовала. А в этот раз не стала. Ведь это странно. Было высказано нечто важное, при этом не задето достоинство ребенка. Ему не пришлось стыдиться. Так возникло глубокое понимание между отцом и дочерью на уровне истории, так что собственно проблема не была озвучена. Ребенок смог расстаться со своей проблемой, не потеряв лица.

Если бы он, например, сказал: «Смотри, не намочи опять постель, не то придется убирать самой», или что-то в этом роде, это дало бы обратный эффект.

Так же нужно обращаться и с клиентом. Не на уровне обычных «добрых советов», но проявляя к клиенту глубокое уважение. Поэтому я никогда не слушаю, если клиент говорит плохо о себе или о ком-нибудь другом. Мне достаточно знать некоторые внешние события. Это все, что мне нужно, чтобы искать решение.

Терапевту не должно знать больше, чем это нужно для клиента. В противном случае он занимается исследованием. Это нечто совершенно иное, чем терапия. Я должен либо служить решению, либо удовлетворять свое любопытство. Там, где любопытство вступает в игру, процесс движения к решению прерван. Любопытство исключает интуицию.

Помощь и предложение помощи подразумевают взвешенную позицию. Тогда один помогает, а другой должен принять помощь. Помощник дает, а другой принимает. Это прекрасное чувство. Но такие помощники через некоторое время бывают удивлены, что другие не хотят от них ничего брать. Один святой, Винсент де Поль, открыл одному другу тайну. Несмотря на то что он был профессионалом в помощи или именно потому, что он им был, он сказал: «Если они хотят тебе помочь, будь осторожен». Помогать — это очень рискованно, очень.

Чтобы просто быть рядом с тем, кто нуждается в помощи, например, с больным, умирающим или инвалидом, необходимо куда больше сил. Просто быть рядом, ничего не делая. Это требует сил. Это смирение, оно приводит в действие добро.