отказывающегося рисковать жизнью своих товарищей, мы готовы упрекнуть в чрезмерной осторожности, в нерешительности, но… в малодушии – вряд ли.
Великодушие – это всегда примат высших идеальных или социальных потребностей, примат истины и добра над заботой о себе, о том, как я выгляжу в глазах других в соответствии с принятой в моем окружении нормой. Великодушие – всегда поступок в пользу другого (или других), отказ от обычной, близлежащей нормы поведения в пользу нормы более высокого порядка, способствующей совершенствованию и развитию человеческих отношений.
С категорией духовности соотносится потребность познания – мира, себя, смысла и назначения своей жизни. «Не зная, для чего ему жить, человек скорее истребит себя, даже если кругом его все будут хлебы… ибо тайна человеческого бытия не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить», – пишет Достоевский в «Братьях Карамазовых». Великие и вечные вопросы о сущем и должном, об истине и правде ставит действительность перед человеческим умом. Человек духовен в той мере, в какой он задумывается над этими вопросами и стремится получить на них ответ.
Может показаться, что сводя понятия духа и души к познанию и альтруизму, мы обедняем поистине безграничный внутренний мир человека. Но это не так. Ведь потребность познания и потребность «для других» существуют и непрерывно взаимодействуют со всеми остальными потребностями данной личности, с ее сознанием, подсознанием и сверхсознанием. В результате этого взаимодействия возникает бесконечное множество оттенков, граней, аспектов духовной жизни. Так, доминирование социальной потребности в утверждении норм трансформирует потребность познания в поиск все новых и новых подтверждений справедливости и незыблемости однажды сложившихся постулатов. Трудно отказать в духовности и проповеднику, догматически преданному символам своей веры, если, разумеется, его проповедь не преследует чисто социальных целей, а его преданность вере не стала средством личного преуспевания.
Сказанное в полной мере относится к тому, что можно было бы назвать интеллектуальной, познавательной ипостасью души, отнюдь не сводимой к ее потребностно-мотивационной и аффективной основе. Ведь побуждения человека получают отражение в его рефлексирующем сознании, хотя это отражение тысячелетиями имело форму мифологических представлений о духовном мире человека, о его бессмертной душе. Трудный путь самопознания, запечатленный в этих представлениях, – специальная тема научного человековедения. Вместе с тем именно неосознаваемость всей сложности сил, движущих человеком, сыграла решающую роль в возникновении представлений о душе и духе как категориях, отличных от тела и противопоставляемых его нуждам. На это обстоятельство со всей определенностью указал Ф. Энгельс: «Люди привыкли объяснять свои действия из своего мышления, вместо того, чтобы объяснять их из своих потребностей (которые при этом, конечно, отражаются в голове, осознаются), и этим путем с течением времени возникло то идеалистическое мировоззрение, которое овладело умами, в особенности со времени гибели античного мира» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 493).
Потребностно-информационный подход к духовному миру человека, обнаружение в основе представлений о душе и духовности потребностей познания и альтруизма создают возможность материалистического понимания тех явлений высшей нервной (психической) деятельности, которые длительное время находились за пределами естественно-научного анализа. Тем актуальнее попытка обнаружить за покровом тысячелетиями складывающихся представлений их рациональное ядро, реальность, побуждающую нас заботиться о формировании духовно богатой и душевно щедрой личности.
В предисловии к последнему прижизненному изданию своего классического труда «Интегративная деятельность нервной системы» (Л.: Наука, 1966, с. 26) выдающийся нейрофизиолог XX столетия Чарльз Шеррингтон писал: «…свойственный организму с незапамятных времен принцип самосохранения как бы отменяется новым порядком вещей: новые формы существования отрицают формы, предшествующие им; на горизонте появляются новые моральные ценности. Возникает принцип альтруизма… Этот новый дух, по-видимому, в значительной мере соответствует развитию человека на нашей планете. Лорд Актон намеревался создать «Историю свободы», между тем не менее стоящим было бы создание «Истории альтруизма». Это может быть сочтено отходом от физиологии, однако я думаю, что это не так… В той мере, в какой физиология включает в себя человека как физиологический фактор на нашей планете, это противоречие, главным действующим лицом которого он является, не лежит вне границ физиологической науки».
Как мы показали в первой главе, уже у высших млекопитающих животных существуют две «бескорыстные» потребности, которые можно рассматривать в качестве филогенетических предшественников потребности познания и потребности «для других». Это – исследовательское поведение и способность к эмоциональному резонансу в ответ на сигналы об эмоциональном состоянии другой особи того же вида, т. е. способность к сопереживанию.
Здесь надо остановиться и уточнить вопрос о бескорыстии. Мы употребляем это выражение в том смысле, что действия, побуждаемые потребностью в информации и потребностью прервать или предотвратить поток сигналов о неблагоприятном состоянии другой особи, не связаны с удовлетворением каких-либо иных витальных и зоосоциальных потребностей. И те и другие действия имеют только внутреннее подкрепление, сопоставимое с состраданием у человека или с тем удовольствием, которое ему доставляет процесс познания окружающего мира. Мы уже упоминали о том, что исследовательское поведение сопровождается активацией нервных клеток центров положительных эмоций и повышением содержания в ткани мозга эндогенных опиатов. С другой стороны, наша сотрудница Л. А. Преображенская зарегистрировала у собак, наблюдающих болевое раздражение другой собаки, объективные признаки эмоционально-отрицательного напряжения – учащение сердечных сокращений и нарастание суммарной мощности электрической активности гиппокампа мозга (его тета-ритма). Устранение этого напряжения в случае, когда собака-«зритель» специальным рычагом выключает раздражение партнера, и является «наградой» для исполнителя, подкреплением условного рефлекса.
Иными словами, «корысть» при осуществлении исследовательского или альтруистического поведения состоит в появлении у действующего животного положительных или в устранении отрицательных эмоций, подобно тому как следование велениям души порождает у человека чувство удовлетворения выполненным долгом или угрызения совести, если он остался глух к ее голосу.
Но человек не только действует, побуждаемый своими потребностями, в том числе потребностями познания и альтруизма. Будучи наделен рефлексирующим сознанием, способностью к отражению своих собственных побуждений, он пытается понять причины своих поступков и положить это понимание в основу своей социальной практики, влияния на поведение других людей, воспитание новых поколений.
Вооружившись потребностно-информационным подходом, мы предполагаем в дальнейшем исследовать, какие качественно новые черты приобрели потребности познания и альтруизма в процессе антропосоциогенеза и последующего культурно-исторического развития человека, какое отражение они получали в сознании людей, в их представлениях о своей собственной природе, о движущих ими силах на различных этапах исторического развития. Наконец, как происходит пробуждение и развитие духовных потребностей ребенка, какие факторы содействуют или препятствуют формированию духовно богатой личности, способной сохранить и улучшить окружающий ее мир.
Введение
Беляев Д. К. Некоторые генетико-эволюционные проблемы стресса и стрессируемости // Вестн. АМН СССР.
