мне основу для структурного анализа, когда на семинаре 1955-6 годов, посвященном фрейдистским структурам в психозе, я последовал совету Фрейда и повторно изучил его случай.
Отношение между означающим и означаемым, которое выявляет этот анализ, должно быть встречено - это очевидно в данном обращении - с самим появлением этих явлений, если, возвращаясь к опыту Фрейда, осознавать, к чему это ведет.
Но этот отход от феномена, если его правильно осуществить, приведет нас обратно к этой точке, как это случилось со мной, когда раннее изучение паранойи привело меня тридцать лет назад к порогу психоанализа.
На самом деле, нигде ошибочная концепция психического процесса в концепции Ясперса, в которой симптом является всего лишь указателем, не является более неуместной, чем в подходе к психозу, потому что нигде симптом, если его можно расшифровать, не артикулируется более четко в самой структуре.
Что обязывает нас определить этот процесс через самые радикальные детерминанты отношения человека к означаемому.
5. Но нам не обязательно достигать этой стадии, чтобы заинтересоваться разнообразием вербальных галлюцинаций, которые можно найти в "Мемуарах" Шребера, или признать в них различия, совершенно отличные от тех, на которые они классифицируются "классически", в соответствии с их способом вовлечения в перципиента (степень его "веры") или в реальность того же самого ("аудирование"): или, скорее, различия, вытекающие из их речевой структуры, в той мере, в какой эта структура уже находится в перцепции.
Просто рассматривая текст галлюцинаций, лингвист проводит различие между феноменами кода и феноменами сообщения.
К явлениям кода при таком подходе относятся голоса, использующие Grundsprache, который я бы перевел как "основной язык" (langue-de-fond), и который Шребер описывает (S. 13-I) как "несколько архаичный, но всегда строгий немецкий, особенно отличающийся большим количеством эвфемизмов". В другом месте (S. 167-XII) он с сожалением говорит о "его форме, которая является подлинной благодаря своим характеристикам благородного отличия и простоты".
Эта часть явлений конкретизируется в выражениях, неологических по форме (новые составные слова - процесс соединения регулируется здесь правилами языка пациента, langue) и употреблению. Галлюцинации сообщают субъекту о формах и употреблениях, составляющих неокод: им субъект обязан, например, прежде всего термином Grundsprache для его обозначения.
Именно нечто близкое к этим сообщениям лингвисты называют автонимами, хотя объектом коммуникации является сам сигнификатор (а не то, что он обозначает). Но эта своеобразная, но нормальная связь между сообщением и самим собой удваивается здесь тем, что эти сообщения рассматриваются как поддерживаемые существами, отношения которых они сами излагают в режимах, которые оказываются очень похожими на связи означающего. Термин Nervenanhang, который я бы перевел как нервная аннексия (annexion-de-nerfs) и который также происходит от этих сообщений, иллюстрирует это замечание тем, что страсть и действие между этими существами сводятся к этим присоединенным или отсоединенным нервам, но также и тем, что эти нервы, так же как и божественные лучи (Gottesstrahlen), которым они однородны, являются просто соединением слов (paroles), которые они поддерживают (S. 130-X: то, что голоса формулируют как: "Не забывайте, что природа лучей в том, что они должны говорить").
Здесь имеет место отношение системы к ее собственной конституции как означающего, что, по-видимому, имеет отношение к вопросу о метаязыке и что, на мой взгляд, продемонстрирует неуместность этого понятия, если оно предназначено для определения дифференцированных элементов в языке.
Кроме того, следует отметить, что здесь мы имеем дело с феноменами, которые ошибочно называют интуитивными, поскольку эффект означающего предвосхищает развитие означаемого. На самом деле речь идет об эффекте сигнификата, поскольку степень его определенности (вторая степень: сигнификация сигнификации) приобретает вес, пропорциональный загадочной пустоте, которая впервые предстает на месте самого сигнификата.
Забавно в данном случае то, что именно в той мере, в какой для субъекта падает это высокое напряжение означающего, то есть галлюцинации сводятся к ritornelli, к простым повторениям, нелепость которых вменяется существам, лишенным интеллекта и личности, если не откровенно вычеркнуты из реестра бытия, что именно в такой степени, как я говорю, голоса учитывают Seelenauffassung, концепцию душ (на базовом языке), концепцию, которая проявляется в каталоге мыслей, недостойном книги по классической психологии. Каталог, связанный в голосах с педантичной интенцией, что не мешает предмету вводить самые уместные комментарии. Замечу, что в этих комментариях источник терминов всегда тщательно различается, например, хотя субъект использует слово Instanz (S. note of 30-II - конспекты лекций с 11 по 21-I), он подчеркивает в примечании: "это слово - мое".
Таким образом, от него не ускользает фундаментальное значение воспоминаний-размышлений (Erinnerungsgedanken, pensées-de-mémoire) в психической экономике, и он немедленно предлагает доказательство этого в поэтическом и музыкальном использовании модулирующего повторения.
Наш пациент, который дает бесценное описание этой "концепции душ" как "несколько идеализированного представления, которое души сформировали о жизни и человеческой мысли" (S. 164-XII), считает, что он "получил понимание сущности процесса мышления и чувства в человеке, которое могло бы быть предметом зависти многих психологов" (S. 167-XII).
Я соглашусь с этим тем более охотно, что, в отличие от них, он не считает, что это знание, объем которого он так юмористически оценивает, вытекает из природы вещей, и что, хотя он думает, что должен использовать его, это, как я уже показал, происходит на основе семантического анализа.
Но чтобы продолжить наш спор, давайте обратимся к феноменам, которые я противопоставлю предыдущим, как феномены сообщения
Мы имеем дело с прерванными сообщениями, посредством которых поддерживаются отношения между субъектом и его божественным собеседником, отношения, которым сообщения придают форму вызова или испытания на выносливость. Действительно, голос партнера ограничивает сообщения началом предложения, смысловое дополнение которого не представляет для субъекта никаких трудностей, кроме его досадной, оскорбительной стороны, которая обычно настолько неумела, что обескураживает его. Мужество, которое он проявляет, не колеблясь в своем ответе, даже не поддаваясь ловушкам, расставленным для него, - не самый важный аспект для нашего анализа этого явления.
Но здесь он снова сделает паузу на самом тексте того, что можно назвать галлюцинаторной провокацией (или протасисом). Субъект дает нам следующие примеры такой структуры (S. 217-XVI): (1) Nun will ich mich (теперь я буду ... сам ...); (2) Sie sollen nämlich ... (что касается вас, то вы должны ...); (3) Das will ich mir ... (я непременно...) - взять только эти три - на которые он должен ответить их существенным дополнением, для него несомненным, а именно: (1) признать, что я идиот; (2) что касается тебя, то ты должен быть выставлен (слово основного языка) как отрицатель Бога и как преданный распущенной чувственности, не говоря уже о других вещах; (3) подумать об этом.
Можно отметить, что предложение
