Ознакомительная версия.
[Поэтому нам следует более внимательно присмотреться к новой психологии.]
Уже во времена Шарко было известно, что невротические симптомы «психогеничны», т. е. зарождаются в психике. Известно также главным образом благодаря школе Нанси, что все истерические симптомы могут вызываться внушением. Однако не был известен механизм возникновения в психике истерического симптома, полностью отсутствовали сведения о психических каузальных факторах. В начале 80-х годов д-р Брейер, опытный практикующий врач из Вены, сделал открытие, положившее начало новой психологии. Одна из его пациенток – молодая, интеллигентная женщина – страдала истерией со следующими симптомами: у нее был спастический паралич правого предплечья, временами отмечались приступы рассеянности или сумеречного состояния; она утратила способность объясняться на своем родном языке и могла говорить только по-английски (систематическая афазия). Тогда, как и теперь, эти нарушения пытались объяснять, основываясь на анатомических теориях, хотя корковые центры, управляющие функциями руки, здесь были вполне сохранны, как и у здоровых людей. Симптоматология истерии полна анатомических несуразностей. Так, одна дама под воздействием истерического аффекта полностью утратила слух, хотя часто принималась петь. Однажды во время ее пения врач незаметно сел за пианино и стал ей аккомпанировать, а затем перешел в другую тональность; пациентка продолжала петь, но уже в новой тональности. Таким образом, она слышала – и одновременно не слышала. Для разнообразных форм систематической слепоты характерны аналогичные явления: к одному из пациентов, страдавшему полной слепотой, после лечения частично вернулось зрение, но долгое время не удавалось восстановить его полностью: он мог видеть все, но не видел головы людей. Он видел окружающих его людей безголовыми. Таким образом, он одновременно видел – и не видел. На основании большого числа подобных экспериментов удалось прийти к заключению, что не видит и не слышит только сознательная составляющая психики пациента, тогда как функция ощущений находится в рабочем состоянии. Такое положение прямо противоречит природе органического нарушения, которое всегда влияет на функциональное состояние организма.
После данного отступления вернемся к случаю, описанному Брейером: отсутствовали органические причины нарушения, и поэтому следовало считать, что они вызываются истерией, т. е. носят психогенный характер. Брейер заметил, что если во время сумеречного состояния пациентки (независимо от того, было ли оно натуральным или наигранным) он мог добиться, чтобы она рассказала ему о своих воспоминаниях и фантазиях, одолевавших ее, то на несколько часов ее состояние улучшалось. В процессе лечения он постоянно пользовался результатами своего открытия. Этот метод пациентка назвала «лечением разговором», или шутя – «промывкой».
Пациентка заболела, ухаживая за смертельно больным отцом. Естественно, что ее фантазии были в основном связаны с состоянием повышенной тревожности тех дней. Воспоминания того периода, когда она находилась в сумеречном состоянии, всплывали с фотографической достоверностью; их живость и детальность были так велики, что едва ли память в бодрствующем состоянии могла бы воспроизвести все события так пластично и так подробно. (Такая интенсификация воспоминаний получила название «гипермнезии»; она легко возникает в некоторых условиях ограниченного сознания.) При этом выяснились удивительные обстоятельства. Вот одна из многочисленных рассказанных этой пациенткой историй.
Однажды ночью, сидя у постели отца, у которого была высокая температура, пациентка находилась в крайне тревожном состоянии, так как ожидала приезда из Вены хирурга, которому предстояло оперировать больного. На какое-то время мать вышла из комнаты, и Анна (так звали пациентку) осталась сидеть рядом с больным; ее рука свешивалась со спинки стула. Она как бы увидела сон наяву: от стены отделилась черная змея и подползла к отцу, намереваясь укусить его. (Вполне возможно, что в поле за домом водились змеи, которые ранее напугали девушку, а теперь снабдили ее материалом для галлюцинаций.) Она хотела прогнать змею, но почувствовала себя парализованной; ее свисающая со стула правая рука «застыла»; она не могла ею пошевелить, а затем увидела, как пальцы руки превращаются в маленьких змеек, у которых вместо голов были черепа [ногти]. Возможно, что она попыталась прогнать змею парализованной правой рукой, и при этом паралич руки ассоциировался с галлюцинацией. После того как змея исчезла, она в испуге хотела помолиться; но речь куда-то пропала, она не смогла произнести ни слова, пока не вспомнила английский стишок; после этого она могла думать и молиться только на английском языке.
При таких обстоятельствах возник паралич и появились речевые нарушения, но описание этой сцены привело к исчезновению нарушений, и в конечном счете больную удалось излечить.
Я должен ограничиться приведенным случаем. Упомянутая мной книга Брейера и Фрейда («Этюды по истерии») содержит множество подобных примеров. Очевидно, что происшествия подобного рода производят сильное впечатление, и поэтому люди склонны приписывать им каузальную значимость в возникновении симптомов. Принятое в то время объяснение истерии, основанное на английской теории «нервного шока» и активно поддержанное Шарко, позволило с достаточной полнотой объяснить открытие Брейера. Отсюда возникла так называемая теория травмы, согласно которой истерические симптомы в той мере, в какой симптомы формируют болезнь, и сама истерия вызываются психическими травмами, отпечатки которых могут в течение многих лет храниться в бессознательном. В распоряжении Фрейда, сотрудничавшего в то время с Брейером, имелся обширный материал, подтверждавший это открытие. Как выяснилось, многочисленные истерические симптомы возникали не случайно – они всегда базировались на реальных психических переживаниях. Таким образом, предлагавшаяся новая концепция открывала широкое поле для эмпирической деятельности. Однако пытливый ум Фрейда не мог долго оставаться на этом поверхностном уровне, поскольку начинали вырисовываться более глубокие и сложные проблемы. Вполне очевидно, что тревожные состояния, присущие пациентам Брейера, оставляли после себя весьма стойкое впечатление. Но каким образом пациентка пришла к своим переживаниям, несомненно отмеченным печатью болезни? Могли ли они быть вызваны напряжением, которое она испытывала при уходе за больным? Если это так, то должно быть много подобных случаев, ибо, к сожалению, существует большое число тяжелобольных, сиделки которых не всегда отличаются хорошим здоровьем. На указанный вопрос медицина дает превосходный ответ: «Иксом в данном уравнении является предрасположенность». У человека может наблюдаться такая «предрасположенность». Однако Фрейд хотел выяснить ее причину. Логично предположить: причина заключается в предыстории психической травмы. Как известно, волнующие сцены оказывают на разных людей различное воздействие, вещи, которые одним людям нравятся или не вызывают эмоций, могут вызывать отчаянный ужас у других; примером могут служить столкновения с лягушками, змеями, мышами, кошками и т. п. Некоторые женщины способны спокойно ассистировать при операциях, сопровождающихся потоками крови, и содрогаться от ужаса и отвращения от прикосновения кошки. Я помню молодую женщину, страдавшую острой истерией, возникшей после внезапного испуга. Она присутствовала на вечеринке и возвращалась около полуночи домой в сопровождении нескольких спутников. Внезапно на большой скорости их стала нагонять карета. Спутники ушли с дороги, а она, охваченная ужасом, бросилась бежать перед лошадьми. Кучер кричал и размахивал кнутом, но все было бесполезно, она продолжала бежать посреди дороги, которая вела к мосту. Здесь силы покинули ее, и, чтобы не быть затоптанной лошадьми, она в отчаянии собиралась броситься в реку, но ей помогли друзья. Но вот эта же дама оказалась в Петербурге в день кровавого воскресенья 9 (22) января 1905 г. на улице, которую залпами расчищали солдаты. Вокруг нее падали убитые и раненые; однако, не утратив присутствия духа, она нашла калитку, ведущую во двор, через который ей удалось выйти на другую улицу и таким образом спастись. Пережитые ею ужасные мгновения не особенно взволновали ее. После этого происшествия она чувствовала себя очень хорошо – даже лучше, чем обычно.
Весьма схожие реакции наблюдаются довольно часто. Отсюда следует заключить, что интенсивность травмы сама по себе имеет небольшую патогенную значимость; все зависит от конкретных обстоятельств. Здесь находится ключ к предрасположенности [или, по меньшей мере, к одной из ее составляющих]. Поэтому нам следует задать себе вопрос: каковы конкретные обстоятельства в ситуации с каретой? Ужас охватил ее при звуке лошадиных копыт; на мгновение ей показалось, что этот звук несет в себе нечто зловеще судьбоносное – ее смерть или нечто столь же ужасное; в следующее мгновение она перестала сознавать свои действия.
Ознакомительная версия.
