о Германии? Интересно, что думают сами немцы. Насколько мне известно, во времена действия цензуры [237] в Швейцарии не разрешалось говорить об этом вслух, а теперь, кажется, полагается щадить нежные чувства Германии, и без того униженной. Кто в подобных условиях, позвольте спросить, осмелится составить и высказать собственное мнение? На мой взгляд, история последних двенадцати лет – это история болезни истерического пациента. Я бы не стал скрывать от него правду, ведь врач, ставя диагноз, тем самым пытается найти лекарство, не стремясь причинить боль, унизить или оскорбить больного. Невроз или невротическая предрасположенность – это не позор, а увечье (порой просто
façon de parler [238]). Это не смертельное заболевание, но состояние ухудшается до такой степени, что человек полон решимости игнорировать болезнь. Когда я говорю, что немцы психически больны, это, конечно, лучше, чем называть их всех преступниками. Мне не хочется наступать на пресловутую «больную мозоль» истерика, но сегодня мы уже не вправе затушевывать болезненные симптомы, не вправе помогать больному забыть о недавнем прошлом ради того, чтобы его патологическое состояние оставалось безмятежно спокойным. У меня нет цели оскорбить здравомыслящих и добропорядочных немцев подозрениями в трусости, в бегстве от собственного «я». Нужно воздать им должное, обращаться с ними по-мужски – и говорить правду, а не скрывать от них, сколь сильно мы смущены и возмущены ужасными событиями в их стране и по всей Европе. Мы обижены и возмущены, мы далеки от добрых чувств и всепрощения, и никакие решимость и сила воли не могут превратить эти чувства в христианскую «любовь к ближнему». Ради здравомыслящих и добропорядочных здоровых и порядочных немцев не следует так поступать; они сами наверняка предпочтут правду оскорбительной снисходительности.
428 Истерия не лечится замалчиванием правды, будь то в отдельном человеке или в народе. Но можно ли сказать, что народ как таковой истеричен? Да, можно – если трактовать народ как коллективного индивидуума. Даже запущенный сумасшедший не совсем лишается ума, довольно многие телесные его функции сохраняются, и порой наблюдаются признаки некоторого возвращения к норме. Еще в большей степени это относится к истерии, где в действительности нет ничего аномального, не считая ряда преувеличений, с одной стороны, и слабости или временного паралича нормальных функций, с другой стороны. Несмотря на свое психопатическое состояние, истерик очень близок к нормальности. Следовательно, мы можем ожидать, что многие части психического политического тела останутся совершенно нормальными, хотя общая картина вполне соответствует истерической.
429 Немцы обладают, несомненно, специфической психологией, которая отличает их от соседей, несмотря на многие человеческие качества, разделяемые с человечеством в целом. Разве не они показали миру, что мнят себя высшей расой, имеющей право не считаться ни с какими человеческими угрызениями совести? Разве не они признали другие народы низшими и не сделали все возможное, чтобы тех истребить?
430 Ввиду этих жутких фактов покажется милым пустячком желание переосмыслить понятие высшей расы и поставить диагноз неполноценности убийце, а не убитому, одновременно осознавая, что тем самым наносится урон всем немцам, которые ясно видели, к чему ведет одержимость их народа. Человеку действительно больно причинять боль другим. Но европейцы – братство народов, в которое входят и немцы, – ныне страдают, и если мы раним в ответ, то не с намерением уязвить и терзать, а, как я сказал ранее, с целью узнать правду. Как и в случае с коллективной виной, диагноз психического состояния распространяется на всю нацию и даже на всю Европу, чье психическое состояние уже в течение некоторого времени вряд ли можно было назвать нормальным. Нравится нам это или нет, мы не можем не спросить, что не так с нашим искусством, с этим тончайшим из всех инструментов отражения национального духа? Как объяснить откровенно патологический элемент в современной живописи? А атональная музыка и далеко распространившееся влияние бездонного «Улисса» Джойса? Вот зародыши всего того, чему предстояло стать политической реальностью в Германии.
431 Европеец, вернее, белый человек как таковой, едва ли сможет верно судить о своем душевном состоянии. Он слишком глубоко вовлечен в происходящее. Мне всегда хотелось посмотреть на европейцев со стороны, и в ходе своих многочисленных путешествий я сумел установить достаточно близкие отношения с неевропейцами, благодаря чему смог взглянуть на европейцев их глазами. Белый человек боится, беспокоится, торопится, мечется и (в глазах неевропейцев) одержим самыми безумными идеями, несмотря на несомненную жизненную силу и дарования, которые дают ему ощущение бесконечного превосходства. Преступлений, совершенных белыми против цветных рас, множество, хотя очевидно, что это не оправдывает никаких новых преступлений, точно так же, как отдельному человеку не становится лучше от того, что он находится в огромной компании плохих людей. Дикари опасаются пристального взгляда европейцев, полагая, что их могут сглазить. Вождь пуэбло однажды признался мне, что считает всех американцев (единственных белых мужчин, которых он видел) безумными; обоснования, им приведенные в подкрепление этой точки зрения, звучали сходно с описанием поведения и причин одержимости. Что ж, он, быть может, и прав. Впервые с незапамятных времен нам удалось усвоить весь первобытный анимизм заодно с духом, оживляющим природу. Не только боги оказались низвергнуты со своих планетарных сфер и превращены в хтонических демонов; под влиянием научного просвещения даже эта шайка демонов, которая во времена Парацельса счастливо резвилась в горах и лесах, в реках и человеческих жилищах, превратилась в жалкий пережиток, чтобы наконец окончательно сгинуть. Испокон века природу наполнял дух. Ныне же мы живем среди безжизненной природы, лишенной богов. Никто не будет отрицать ту важную роль, которую силы человеческой психики, олицетворенные в фигурах «богов», играли в прошлом. Сам акт просвещения мог уничтожить духов природы, но не соответствующие им психические факторы, будь то внушаемость, отсутствие критики, пугливость, склонность к суевериям и предубеждениям – словом, все те качества, которые делают одержимость возможной. Несмотря на устранение психического из природы, психические условия, порождающие демонов, продолжают действовать по сей день. На самом деле демоны не исчезли, они лишь приняли иную форму – форму бессознательных психических сил. Эта метаморфоза шла рука об руку с возрастающим раздуванием эго, все более и более очевидной с шестнадцатого столетия. В итоге мы начали осознавать психику, и, как показывает история, открытие бессознательного было особенно мучительным эпизодом этого процесса. Ровно тогда, когда люди принялись поздравлять друг друга с уничтожением всех призраков, выяснилось, что теперь те, бросив шастать по чердакам и заброшенным руинам, порхают в головах вроде бы нормальных европейцев. Тиранические, навязчивые, опьяняющие идеи и заблуждения распространились повсюду, и люди начали верить самым нелепым слухам, словно
