Очень важно, подчеркнул сын, чтобы о происхождении картин никто не узнал. То, что их отец был скрытым гомосексуалистом, не такой большой секрет, но дело в том, что картины были приобретены тайно, с помощью друзей, разделявших его вкусы. Эти люди близко общались с художниками и могли без всяких подозрений выносить из студий картины, не значащиеся в описях и официальных каталогах, а значит, избежавшие налогообложения. Ради поддержания доброго имени семьи — они не хотели объявлять во всеуслышание, что отец был геем, и тем более не хотели, чтобы их считали недобросовестными налогоплательщиками — было очень важно сохранять полную анонимность.
Глафира была только рада пойти им навстречу. Но оставался один вопрос: как продавать картины? Ее собственная галерея была слишком маленькой и незаметной для такой сокровищницы шедевров. К тому же абстрактный экспрессионизм не входил в ее специализацию. Она даже не представляла, ни сколько могут стоить эти полотна, ни кто их главные коллекционеры. Для этого ей нужен был специалист.
С середины 1980-х годов Розалес постепенно внедрялась в арт-круги Нью-Йорка. Она посещала аукционы, заводила знакомства на открытиях выставок, ее, улыбающуюся, с бокалом шампанского в руке, можно было увидеть на мероприятиях и вечеринках по всему городу. Именно на одном из таких вечеров она встретила Хайме — Джимми — Андраде. Они сразу поладили. Он тоже говорил по-испански. Он был старше ее, элегантный, настоящий джентльмен классической школы. Его партнер ей тоже понравился — Ричард Браун Бейкер, современный коллекционер живописи, известный своим тонким вкусом и щедростью. Всякий раз Розалес с Андраде встречались словно старые друзья: воздушные поцелуи, нежные слова, улыбки. Она знала, что Андраде уже не первый десяток лет сотрудничает с галереей Knoedler. Это место обладало репутацией, как нельзя лучше подходившей для недавно обнаруженной коллекции.
Глафира позвонила Джимми. Однажды он уже договаривался о ее визите в Knoedler. В тот раз Глафира приносила гравюры Ричарда Дибенкорна, но теперь у нее было нечто куда более интересное, сказала она ему. Не может ли он организовать для нее встречу с Энн Фридман, директором галереи? У нее есть картина, которую та наверняка захочет увидеть.
Энн Фридман не помнит, когда впервые встретила Глафиру Розалес. Тогда это не казалось важным: какая-то знакомая Джимми принесла гравюры Дибенкорна, в общем и целом не слишком ценные. Это было в 1991 или 1992, а может, в 1993 году? Она не могла сказать точнее. Ей принесли гравюры. Она их продала. Вот и все.
Но ту встречу она помнит очень хорошо. Однако впечатление на нее произвела не Глафира Розалес, а картина, которую она держала в руках. Бледный розово-персиковый фон. Два облака цвета. «Бесподобно. Это был великолепный Ротко», — говорит она, закрывая глаза. Фридман высокая и худощавая, с шапкой серых кудрей, обрамляющих угловатое лицо. Носит очки без оправы и предпочитает кроссовки туфлям на каблуке, что, впрочем, ничуть не уменьшает неизменной элегантности ее нарядов. Это болезненная тема, и Фридман не любит к ней возвращаться. Ведь эта встреча в конце концов привела ее к краху: Энн уволили из Knoedler, обвинили в мошенничестве, ей пришлось пережить закрытие любимой галереи. (Розалес не упомянула ее в своем признании, и с точки зрения закона Фридман на момент написания этой книги невиновна.) Она растеряла друзей и клиентов, утратила доверие людей, которые когда-то высоко ее ценили. Ей даже на мгновение не могло прийти в голову, чем все обернется. Картина выглядела совершенно убедительно. Разве она могла быть предметом «небесспорным», как специалисты стыдливо называют подделку?
Фридман спросила Розалес, откуда взялась картина. Она была прекрасна, это правда, но ее провенанс все же нужно было уточнить. Картины не появляются ниоткуда. Розалес сказала, что ее передал частный коллекционер, некто, пожелавший сохранить анонимность, и она пообещала семье не разглашать подробности. Картины для его коллекции приобретались в частном порядке и нигде не зарегистрированы. Они очень долго хранились в доме — около пятидесяти лет или даже больше. Розалес могла с уверенностью сказать только, что этот мистер Икс в пору расцвета абстрактного экспрессионизма приятельствовал с некоторыми художниками, которым в будущем суждено было прославиться. Он расплачивался наличными, сделку никак не оформляли, картины доставляли непосредственно из мастерской художника к нему домой. Отследить историю картин по официальным документам было невозможно, потому что на картины не выписывали никаких бумаг. По словам Розалес, если какие-то документы и были, дочь мистера Икс, скорее всего, выбросила их после его смерти. А теперь его сын решил продать коллекцию.
Что Розалес могла рассказать о сыне? Он выходец из Восточной Европы, жил поочередно в Швейцарии и Мексике. Около 2001 года, после нескольких лет сотрудничества, Фридман, все это время не терявшая надежды вытянуть у Розалес дополнительную информацию, наконец добилась своего: Розалес открыла галерее Knoedler имя своего поставщика. На самом деле она назвала Фридман фамилию мексиканского художника европейского происхождения, который жил в Швейцарии и умер в Мексике. После смерти его коллекция живописи перешла к сыновьям. Однако ни одной картины из тех, которые приносила в галерею Розалес, в этой коллекции не было. Впрочем, все это выяснилось гораздо позднее.
Пока Глафира могла сообщить только, что у мистера Икс есть дети и они не увлекаются искусством. Фридман сказала, что ей нужно больше информации, прежде чем она сможет что-то сделать. Она попросила оставить ей картину для оценки. Розалес ушла.
Как назло, в тот момент в городе был проездом из Англии ведущий мировой специалист по творчеству Ротко — Дэвид Энфам. Он пришел в галерею, чтобы посмотреть картину. Он объявил ее прекрасным образцом стиля Ротко и заверил Фридман, что это подлинный экземпляр, чем подтвердил ее первоначальное впечатление. Конечно, одно мнение не заменит собою провенанс, но вскоре его подтвердили и другие эксперты: Стивен Полкари, искусствовед и специалист по абстрактному экспрессионизму, ранее занимавший пост директора архивов американского искусства в Смитсоновском институте; Э. А. Кармин, бывший куратор отдела американского искусства XX века в Национальной галерее и директор отдела современного искусства в музее Форт-Уорт. Через галерею Knoedler прошла вереница экспертов. Картина понравилась сыну Ротко, Кристоферу. Она понравилась специалистам. И, хотя выяснить имя коллекционера так и не удалось, в этом по большому счету не было ничего из ряда вон выходящего. Мир искусства — туманное место, где многие покупатели предпочитают сохранять анонимность и сделки не всегда оформляют по всем правилам. Глафира предоставила официальное свидетельство о том, что имеет право заниматься продажей предметов искусства, и команда Фридман не обнаружила ничего, что опровергало бы этот факт. Подкрепив свое решение оценками экспертов, Фридман решила купить картину.
Постепенно Розалес стала приносить другие полотна из коллекции. По ее словам, случайный владелец хотел избавляться от них по одной. Фридман была в восторге, каждое полотно проходило тщательную проверку, но все же им очень не хватало истории. «Анонима» и «мистера Икс» было решительно недостаточно. Фридман не может точно вспомнить, кто предложил назвать другое имя — возможно, это даже был кто-то из ее экспертов. Так или иначе, имя прозвучало: Альфонсо Оссорио, абстрактный экспрессионист, консультировавший многих ее клиентов по вопросам покупок. Оссорио подходил и по времени, и по художественному направлению. История получилась вполне правдоподобной. Розалес сказала, что переговорит об этом с владельцем.
Действительно, вернувшись к Фридман, она сообщила, что Оссорио принимал участие в приобретении картин. Вскоре после того, как в провенанс добавили имя Оссорио, потенциальный покупатель Джек Леви отправил в Международный фонд художественных исследований (IFAR) запрос на проверку картины Джексона Поллока, которую собирался купить за 2 миллиона долларов. Если картина окажется подлинной, он ее купит. Фридман с готовностью согласилась. Она знала, что искусство говорит само за себя.
Но специалисты IFAR не разделяли ее уверенности. Провенанс, было сказано в отчете, не подтвердился. Эта картина не могла пройти через руки Оссорио. Однако из-за обширных пробелов в провенансе фонд не может ни подтвердить, ни опровергнуть подлинность этого полотна. Продажа сорвалась.
Фридман показала отчет экспертам. Чепуха, сказали они. Это просто бессмысленно. Не стоит вообще обращать на это внимания. В отчете ничего не говорится о самой картине, в нем идет речь в основном о том, играл ли Оссорио какую-то роль в ее продаже. Прочитайте отчет: никто не высказал никаких сомнений относительно подлинности и качества Поллока. Некоторые эксперты заявили, что не могут вынести окончательное решение, но сомнения по большей части действительно вызывал в основном туманный провенанс. Снова убедившись в своей правоте, Фридман выкупила картину обратно, разделив стоимость с известным канадским коллекционером Дэвидом Мирвишем. Она была совершенно уверена в подлинности шедевра и готова пойти на финансовый риск. Мирвиш тоже прочитал доклад IFAR и поддержал Фридман: ее позиция казалась совершенно обоснованной.
