Когда, например, подростки не замечают в трамвае престарелую бабусю с клюшкой, едва держащуюся на артритных ногах, не уступают ей место, или прыщавая девчушка, у которой молоко на губах не обсохло, громогласно обсуждает свои трахи по сотику, не стесняясь в выражениях. Теже водилы выясняют между собой правила дорожного движения с битами и травматическими пистолетами в руках. Я уже не говорю о тривиальном хамстве на каждом шагу. Это теперь норма, хоть из дома не выходи!
Недавно, будучи в одном учреждении, я вошел в лифт. Следом еще пять человек. Когда втиснулся шестой, лифт подал сигнал — перегруз. Этому шестому, молодому мужчине лет тридцати, я посоветовал выйти.
— А почему, собственно, я, а не вы? — спросил он сквозь зубы, сосредоточив свой взгляд на моей тюбетейке.
По его глазам я понял, мою нордическую внешность он мгновенно преобразил в своей голове в тюркскую. Однако вежливо ответил:
— Потому что вы были последним в очереди, дождитесь теперь, когда лифт снова спустится.
В моем визави тут же взыграла лошадь.
— Я никуда не пойду!
— Тогда будем стоять.
— Значит, будем стоять, мне это фиолетово, — с тупой упертостью отрезал он.
Постояли. Наконец другой мужчина, зашедший на посадку предпоследним, сплюнул и покинул лифт со словами: «Идиот!» Лифт тронулся. Идиот вышел на... третьем этаже.
Возможно, он полагал, что своим поведением демонстрирует обществу и мне средний палец? Но нет, на самом деле он его давно сосет. Идиоты не умирают девственниками, жизнь имеет их всех. Ведь у большинства напрочь отсутствует совесть, такт, зато нередко в избытке националистический настрой. Вот жизнь и награждает их ответкой.
Ну ладно, идем далее.
Иногда попадаешь в такие ситуации, когда присутствие знакомого или незнакомого на длительное время становится неизбежным. Это может быть купе либо номер в пансионате, да даже обычное приглашение в гости по поводу какого-нибудь юбилея.
Нормальный человек в подобных случаях обычно не без напряги ищет точки соприкосновения, прежде чем начать беседу, дабы она была интересна не только ему, и если не приятна, то, по крайней мере, не в тягость собеседнику. Идиот же, попав в подобные обстоятельства, ведет себя раскованно, беззаботно, ему подходит любая тема — от производства наноботинок и управления государством до того, есть ли уши у мухи дрозофилы и кто больше нравится морякам, русалки или портовые потаскушки?
Я, например, однажды встретил даму, знакомую мне с детства, когда мы жили в одном дворе. Как правило, такие встречи начинаются с общих воспоминаний и кончаются вопросами «как поживаешь?», а если вы оба уже в возрасте, то из вежливости интересуются еще и здоровьем. Далее — либо расставаться, либо найти в разговоре нечто взаимоинтересное. Примерно по такой же схеме протекал и наш разговор, пока не наступило пресловутое «далее», когда моя собеседница, закрывая тему, вдруг сказала:
— Покажи зубы!
Я опешил настолько, что раздвинул губы в противоестественной улыбке, благо незадолго до этого делал во рту ремонт, и продемонстрировал голливудский оскал от уха до уха. Но было очень неприятно, будто меня прилюдно заставили расстегнуть ширинку.
— А в чем, собственно, дело? — наконец нашелся я.
— Здоровьем интересуюсь. Какие зубы, такой и желудок, ну и там все такое прочее. У тебя ничего не болит?
— Нет.
— Ни почки, ни печень?
— Пока все в порядке.
— Значит, ты хорошо лечишься! — неожиданно резюмировала она.
После этого моя бывшая дворовая подружка стала пространно рассказывать о своих болячках, болячках мужа, болячках мамы, подруги, кошки.
До меня дошло, что я попал. Постарался вывернуться из беседы и вообще ускользнуть от давней подружки.
Да, таков идиот. Он может болтать бесконечно, не считаясь с вами, ориентируясь только на наличие у него свободного времени.
Давно замечено, у нормального человека внимание направлено прежде всего внутрь себя, на собственные мысли. У идиота же на что-нибудь внешнее. Поэтому они так любят ощупывать, брать в руки и трогать разные штуковины, самозабвенно ковыряться в носу, жевать жвачку, болтать, подглядывать в щелочку в бане, даже просто курить, когда не хочется, так, за компанию. Им порой нечем себя занять.
Если вам повстречался человек, который не стремится к познанию окружающего мира, самопознанию или даже просто не любит читать, знайте, вы встретили полноценного идиота, ибо он полагает, что и так все знает, а если что-то и не знает, то, значит, этого и знать не обязательно.
Разумеется, все знать невозможно, да и, зачастую, не нужно. И если кто-то не видит разницы между китайским хунвейбином и американским хеллоуином, это еще не беда. Кто рискнет назвать его идиотом? Но если в ночь на 31 октября он зажжет светильник Джека и скажет, что празднует новый российский праздник херлуин — наш ответ Обаме, — то идиотом его посчитает не только президент США, но и Оньянго Обама, его престарелый дядя из Кении. Известно, Хеллоуин корнями уходит к древним кельтам.
К чему я клоню? А к тому, что базовые знания, например школьные, необходимы любому нормальному человеку, чтобы просто ориентироваться в жизни. Перефразируя Некрасова, скажу, юристом можешь ты не быть, но географию знать обязан. Хотя бы для того, чтобы поехать загорать не в Мурманск, а в Анталью.
Вообще же, следствием того, что идиоты не обременены интеллектом, является их скудость языка. За нехваткой слов они часто используют жесты и междометия. Но даже набор междометий скуден. Например, чтобы выразить восхищение или удивление, нынешние идиоты восклицают одно и то же инородное нам американское «Вау!». Хотя в русском языке масса междометий, определяющих конкретные чувства к событию или иному случаю.
Например:
— «Ой!» — выражает испуг за какую-то провинность воскликнувшего, например от нечаянно разбитой чашки.
— «Ах!» — чувственный порыв: «Ах, как я его любила!» Сожаление, боль о случившемся или не сбывшемся: «Ах, если бы мы тогда с тобой встретились! Я бы стала твоей женой, а не она».
— «Ух!» — восхищение. «Ух, как ты за это время вырос!»
— «Ого!» — восхищение с оттенком удивления. «Ого! Ты поставил новый рекорд!»
И так далее.
На эту присущую идиотам бедность языка обратили внимание еще Ильф и Петров, создав образ Эллочки-людоедочки, в обиходе которой было всего тридцать слов.
— Послушай, писатель, — скажет мне иной читатель, — обезьяны вообще не владеют речью, и ничего, живут себе. А ведь тоже приматы, как и мы!
Да, приматы. Но ведь обезьяны. Мы как-никак люди и должны развиваться, а не деградировать.
Зато идиот обожает афоризмы, имея определенный их запас, но не аргументируя, может худо-бедно отбиться от замечаний или упреков. «Что посеешь, то пожнешь!», «Лучше смерть, чем неволя!», «Живи и давай жить другим!». А уж если его совсем прижмешь к стенке, атакует сам: «Ты сам такой!» И тому подобное. Так что связываться с ним мало не покажется. А вкупе с необязательностью идиотов — свойственной им родовой чертой, иметь с ними дело — значит облечь себя на кошмар.
Как-то я попал в переплет, когда однажды один мой дальний родственник из областного городка, с которым я не виделся с самого детства, назовем его Николай, вдруг позвонил мне и попросил организовать встречу с известным у нас в городе профессором Б. для консультации. Я был знаком с Б. не столь близко, чтобы ездить друг к другу на дачу или вместе рыбачить. Поэтому сказал Николаю, мол, запишись на прием и поговоришь без посредников. Правда, берет он немало — пятнадцатиминутная консультация стоит полторы тысячи, но это значительно дешевле, чем зазывать его домой.
Этим я намекнул родственнику, что, если сделать так, как он просит, ему придется порядком раскошелиться. Николай ответил, что беседа приватная и он хотел бы потолковать за столом, под коньячок, ну и, разумеется, заплатить профессору как положено.
Ладно, думаю, для родственника можно и расстараться, тем более с детства не виделись, заодно и сами поговорим по душам после консультации. В итоге, не без труда, я договорился с профессором на один из ближайших дней. Сказал, что клиент ответственный, рассчитается сполна, гарантирую. Николая строго-настрого предупредил, чтобы не опаздывал, а еще лучше — прибыл заранее.
И вот в шесть вечера сидим мы с Б. у меня дома, пьем кофе, ждем Николая, его все нет и нет. Мне неудобно, ерзаю, через каждые пятнадцать минут выхожу на кухню и звоню ему. Тот отговаривается, мол, пробки. Так прошло полчаса, час. В конце концов Б. поднялся и сказал, что ему пора в больницу, предстоит сложная операция и он задерживаться более не в состоянии.
