Детей бесконечно наказывают едой, их шантажируют едой. Ребенок хочет что-то одно, ему говорят: «Нет, пока вот это не съешь, желаемого не получишь». Ребенок впадает в истерику, нервничает. Если так происходит в течение длительного времени, в итоге ребенку элементарно грозят гастрит, колит, язва желудка, сложнейшие психологические блоки, связанные с ожирением или, наоборот, истощением, потому что еда перестает быть просто едой, а раз и навсегда становится неким знаком. Проблемы с лишним весом в большинстве случаев уходят корнями в детство, как следствие эмоционального блока. Вот вам и власть материнская!
Если ребенка с детства наказывали едой, то такой человек впоследствии никогда не примет ни одну диету, потому что он не может долгое время сам себя наказывать, потому что любая несвобода, даже разумная, на фоне какой-нибудь соматики, требующей ограничения в еде, сразу возводит эту еду в сверхценность. Потому что мама впечатала, что «это я могу есть, только когда я хороший. Я хочу быть для себя хорошим – в двадцать пять, в тридцать, в шестьдесят… (Если человек не провел сознательную внутреннюю работу над собой.) И чтобы быть для себя хорошим, я не могу запретить себе это есть».
Простая манипуляция – а последствия на всю оставшуюся жизнь. Мы сейчас не говорим про блокаду Ленинграда, про войну или что-то еще, мы говорим о нормальной человеческой жизни. Я помню, когда я была уже взрослым человеком, спросила: «Слушай, мама, почему мой любимый консервированный компот мне покупали, только когда я болела?» Мы были зажиточными людьми, он стоил по тем деньгам копейки, до сих пор помню… те девяносто копеек. И она, будучи уже взрослым человеком, ответила: «Ты знаешь, я не знаю». Почему конфету, шоколадку за двадцать пять копеек тогдашних нельзя было купить просто так? Нет, только на праздник.
Мне, профессиональному человеку, пришлось проделать массу внутренней работы, чтобы это вынуть все из себя, всю эту цепочку. Потому что моя мать росла в войну, потому что мы выросли в стране, где до сих пор, что бы ни говорили диетологи, еда есть признак хорошей жизни. И «у моего ребенка будет все, он у меня все получит». Какие ограничения? И вот перед нами две крайности. С одной стороны: «Пусть ребенок все получит», с другой стороны – манипуляция: «Но только за то, что будешь мне по моим пониманиям хорошим». И то, что, может быть, действительно не слишком полезно ребенку с точки зрения развития физиологии организма, обретает такую сверхценность, что просто никакой здравый ум уже взрослого человека не справляется… Так до седых волос человек и доказывает матери: «А вот назло! Вот ты говорила, что нельзя, а я буду!»
И корни многих проблем взрослых людей как раз лежат в этой сфере родительской манипуляции, проявления власти, будем даже говорить, из лучших побуждений, но мы все знаем, куда устлана дорога благими намерениями. Это благие намерения как бы из благих намерений. Ну найдите мне мать, которая скажет, что это она из вредности, из сволочизма и просто чтобы показать, какая она дрянь. Нет, только из благих намерений. Из благих намерений физические наказания, из благих намерений манипуляция едой, отношениями: «С этим будешь общаться, с этим не будешь общаться». Из благих намерений полное игнорирование душевных и человеческих связей, образующихся у детей, которое очень часто приводит к душевным травмам. Из благих намерений: «Ты будешь заниматься тем, чем я считаю нужным, а не тем, чем ты хочешь. Что ты можешь знать, что тебе сейчас интересно?» Из всех благих намерений вся эта властная манипуляция кнутом и пряником, и именно кнутом и пряником с позиции: «Будешь делать по-моему – будет пряник, хочешь по-твоему – будет кнут». В дальнейшем давление материнской власти проявляется в двух линиях поведения в зависимости от типа психики.
Первый вариант – агрессия. Из-за каких-то характеристик, типа информационного метаболизма, взаимоотношений с родителями, врожденного энергетического ресурса, еще каких-то данных, ребенок становится все более агрессивен. Избыточное количество запретов, избыточное властное давление приводит к тому, что человек в результате становится попросту психопатической личностью, личностью, у которой начинаются дефекты социализации. Он даже очевидные вещи уже не будет принимать. Невыносимое количество запретов, ограничений, отсутствие воздуха, права на собственное мнение, на собственное чувство, на собственное «хочу», на собственные предпочтения даже в мелочах приводит людей с такой активной манерой адаптации к тому, что они начинают рушить все, не принимая очевидных вещей. Невозможно заставить его сидеть на уроке, потому что опять командуют, опять власть. Невозможно заставить переходить улицу в положенном месте. Такой человек не понимает, почему нельзя красть, почему нельзя… Дальше идет ломка, несется лавина.
Есть, конечно, люди, у которых в детстве это как-то проявляется, а потом человек все-таки находит свое место, русло, если у него есть какой-то талант, интерес, он реализуется в этом. Случается, что трудные дети становятся очень интересными людьми, если находят применение своей способности не бояться запретов, скажем, в интеллектуальной деятельности, или, если это мальчики, они очень часто потом идут на войну, там свобода, там власть, там сила.
Другой вариант, кстати, гораздо более часто встречающийся, – когда ребенок все-таки ломается, задавливается. Ведь все равно родители – это боги, это сила. Особенно часто так происходит у детей с пассивным, приспособительным способом адаптации. Ребенок замирает. Скучный, послушный, до конца жизни боящийся сделать самостоятельный шаг, принять самостоятельное решение человек, ни шагу без мамы, «как скажет начальство, тс-с-с…», что люди скажут, маленький человек, до конца дней маленький. Только не путайте эту пришибленность со скромностью. Скромный человек опирается на внутреннее достоинство и там черпает силы, а маленький, так и не выросший, так и не посмевший маме не угодить – на послушание.
Я за тебя боюсь, я за себя боюсь
Путы хаоса: любовь моя – страх, лишающий сил.
Второе отношение к ребенку как к объекту – это как бы бесконечный страх за него. И, как всегда, из лучших побуждений, но ведь за этой как бы заботой, за этой гиперопекой кроется все то же право властвовать, наказывать и поощрять, «из лучших побуждений»… Внимательная мама очень боится выпустить ребенка из поля зрения. Она не тратится на то, чтобы в том месте, где находится ребенок, переставить мебель, переложить вещи, подготовить ситуацию для того, чтобы малыш чувствовал себя максимально свободным, мог проявлять какие-то свои желания брать, залезать и что-то делать. Она делает что? Она говорит: «Нельзя». И начинается: это «нельзя», это «нельзя»… Ребенок оказывается, как волк за красными флажками.
И тут тоже срабатывает биология. Если это особь доминирующая, лидирующая, с лидерскими наклонностями, в итоге он просто перепрыгивает эти флажки, и дальше все. Дальше включается энергия разрушения, потому что любые флажки будут очень трудно поддаваться какому-нибудь интеллектуальному осмыслению. С трудом нащупывая собственные тормоза, с трудом понимая, почему нельзя, человек не может подчиняться… Это очень непростая история, если такой человек все-таки хочет ввести себя в какие-то рамки.
Если же это пассивная, следующая за кем-то личность, ведомая, с не доминирующим типом психики, тогда начинается пассивно-приспособительное: всем угодить. Что там происходит внутри каждый раз, это уже потом к взрослому психотерапевту. Существуют очень разные варианты, но ребенок становится вялым, ему ничего не интересно. Это даже не оковы, это гири на ногах, потому что когда было интересно, было нельзя, никакой интерес не подкреплялся. Ведь до какого доходит парадокса: что нельзя бегать, лазать, играть, как нравится. А если ребенок, склонный, скажем, к созерцательности, замерев, сидит тихо, наблюдая за каким-нибудь жучком или паучком или просто за полетом собственной фантазии, это тоже, оказывается, нельзя. «Что ты сидишь, ничего не делаешь, шел бы гулять». «Что ты вечно хочешь во двор, когда ты будешь читать?» То есть управление до полного…
Кстати говоря, дети, особенно склонные к созерцательности, когда задавливают право на это их состояние, получают еще одну психотравму, потому что ставятся границы уже не только внешней жизни, но и границы жизни души. Родители имеют власть запрещать не только вещи, связанные с внешним поведением, они же вторгаются и во внутреннюю жизнь. «Что ты выдумываешь, кому нужны твои фантазии!» Взрослые очень редко ценят детские фантазии. Только если это люди, которые об этом думали сами, люди творческие или любящие творчество в других. Такие родители восхищаются детскими фантазиями, их интересует, что там происходит, потому что они понимают, что таким способом они тоже могут познать мир, что у детей можно чему-то научиться, потому что они живут в другом времени, у них пока не зашоренное восприятие. Но часто выносится запрет на фантазии. Считается, что фантазии – это обязательно ложь, мечтания – это обязательно безделье, созерцательность – это тупость. Так и проглядывает страх перед внутренним миром другого человека, поскольку понятно, что когда «твой» ребенок молчит, он превращается во что-то совсем отдельное, неуправляемое… «Что он там себе думает?! Что он хорошего может надумать? Обязательно какие-нибудь гадости». Ограничение ломает в человеке не только возможность раскрыться и всякую активность, но и приводит к страшной вещи – к запрету, к обесцениванию внутренней жизни.
