Ознакомительная версия.
Мы не понимаем, насколько легко нам удается придумывать правдоподобные теории. Эвристика репрезентативности — особенно щедрый источник объяснений. Мы привыкли считать, что можем объяснить событие с точки зрения причины и следствия, если, знаем о другом, похожем на него событии. Мы верим выдуманным гипотезам, как правило, больше, чем они того заслуживают, потому что не осознаем, как много других гипотез мы могли бы придумать, не прилагая особых усилий и знаний.
У нас ошибочный подход к проверке гипотез, так как мы склонны выискивать только те факты, которые могут подтвердить теорию, забывая о фактах, которые могли бы ее опровергнуть. Более того, столкнувшись с очевидно опровергающим теорию фактом, мы тут же находим способ его объяснить, сохранив саму теорию в неприкосновенности.
Нельзя доверять автору теории, который не может определить, какие факты могли бы опровергнуть его теорию. В теории, которые нельзя фальсифицировать, можно верить, но при этом следует помнить, что это всего лишь ничем не подкрепленная вера.
Потенциальная опровержимость теории важна; но еще важнее ее доказуемость. Несмотря на заявления Карла Поппера, наука — как и все теории, руководящие нашей повседневной жизнью — движется вперед в основном благодаря созданию доказательств, подтверждающих теории, а не опровергающих их.
Следует с подозрением относиться к таким теоретическим хитростям, которые предлагаются лишь для того, чтобы разрешить очевидное противоречие, но сами по себе не имеют отношения к данной теории. Спонтанные поправки ad hoc и post hoc слишком легко придумать и слишком легко приспособить к любой ситуации.
16. Не теряйте чувства реальности
В физике больше нечего открывать. Все, что нам осталось, — делать все более и более точные измерения.
Уильям Томсон, лорд Кельвин, первооткрыватель верного значения абсолютного нуля температуры в своем обращении к Британской ассоциации содействия науке
«Арациональные»[231] (или нерациональные, квазирациональные) пути сосуществуют в науке наряду с заурядными, рациональными, изученными путями научного прогресса — или даже вопреки им. Иногда ученые отказываются от общепринятых теорий и обращаются к идеям, которым явно не хватает подтверждающих их данных. Как правило, новая теория основывается на вере в такой же степени, как на логике или фактах.
Иногда бывает легко проследить, из какой конкретной из картин мира, которые отличаются друг от друга в зависимости от области науки, идеологии и культуры, родилась та или иная теория. Иногда разные теории буквально конфликтуют друг с другом.
Эти арациональные аспекты науки, вероятно, внесли вклад в отрицание концепции объективной правды теми, кто называет себя деконструктивистами или постмодернистами. Как можно защититься от подобного нигилизма? Что можно сказать людям, которые утверждают, что так называемая реальность — всего лишь выдуманная обществом фикция?
Смена парадигмы
Спустя пять лет после заявления лорда Кельвина о безрадостных для физики перспективах Эйнштейн опубликовал свою работу о специальной теории относительности. Теория относительности буквально заменила собой механику Исаака Ньютона — законы которой, описывающие движение и силу, беспрекословно принимались за истину в течение двух столетий. Теория Эйнштейна была не просто очередным открытием в мире физики, она ознаменовала собой начало новой эры.
Через 50 лет после того, как статья Эйнштейна была опубликована, философ и социолог науки Томас Кун взбудоражил научное сообщество, написав в своей книге «Структура научных революций», что наука не всегда сводится к кропотливому копанию в теории и последующему сбору фактов, после чего уточняется окончательная теория. Скорее, наиболее типичный способ совершения великих открытий — это научная революция.
По мере устаревания теории постепенно начинают накапливаться парадоксы и несоответствия, и рано или поздно у кого-то появляется блестящая идея, которая переворачивает старую теорию с ног на голову. Или как минимум старую теорию по-новому интерпретируют, перемещая ее в разряд менее значимых и интересных. Новая теория не всегда объясняет все явления, которые объясняла старая теория, и ее положения поначалу в лучшем случае поддерживаются ничем не примечательными фактами. Зачастую новая теория вообще не объясняет уже имеющиеся факты, а лишь предсказывает новое.
Анализ Куна отчасти разочаровал ученых, потому что привнес элемент кажущейся иррациональности в идею научного прогресса. Ученые нечасто отказываются от своих убеждений только потому, что старая теория оказалась несовершенной, или потому, что обнаружились новые факты. Скорее происходит смена парадигмы взглядов, потому что новая идея оказывается более удовлетворительной во всех смыслах и предлагает более многообещающую научную программу. Ученые предпочитают идти по пути наименьшего сопротивления, то есть искать ошеломляющие открытия, которые может предложить им новая теория, а старая не может объяснить и для которых уже пришло время.
Новые теоретические подходы часто не приводят ни к чему конкретному, даже если многие ученые начинают их применять. Но некоторые новые парадигмы совершают прорыв и замещают собой старые взгляды — с кажущейся внезапностью.
Область психологии представляет собой особенно наглядный пример такого быстрого разрастания новой парадигмы и почти одновременного с ней отказа от старого мировоззрения.
С начала XX в. и приблизительно до конца 1960-х гг. в психологии преобладали теории обучения с подкреплением. Академик Иван Павлов продемонстрировал, что если животное запомнило, что конкретный произвольно выбранный раздражитель сигнализирует о подкреплении рефлекса, то он будет вызывать точно такую же реакцию, как и само подкрепление. Если перед тем, как животное кормят мясом, звенит колокольчик, то в итоге звук колокольчика будет вызывать у животного точно такое же слюноотделение, как и появление самого мяса. Б. Ф. Скиннер доказал, что если то или иное поведение было подкреплено с помощью некого желаемого стимула, то такое поведение будет проявляться каждый раз, когда организм пожелает этого подкрепления. Крысы способны научиться нажимать на рычаг, чтобы получить еду. Психологи проводили тысячи экспериментов для проверки гипотез, которые строились на основе принципов, предлагаемых теориями Павлова и Скиннера.
Во времена расцвета обучающих теорий психологи пришли к выводу, что поведение человека во многом обусловлено моделированием. Например, я вижу, что Джейн делает что-то, благодаря чему получает «позитивное подкрепление». И я начинаю делать то же самое, чтобы тоже получить это подкрепление. Или я вижу, что она делает что-то, за что ей приходится расплачиваться, и стараюсь избегать такого поведения. «Замещающая теория подкрепления» была одновременно и очевидной, и сложной для скрупулезной проверки. Возможны были только провокативные эксперименты, показывавшие, что дети иногда имитируют поведение взрослых. Ударьте куклу, и ребенок за вами повторит это действие. Однако это не доказывает, что агрессивные взрослые привыкли вести себя агрессивно, видя то, как другие люди чем-то вознаграждаются за подобное поведение.
В среде психологов, склонных к научной точности, считалось необходимым интерпретировать любое психологическое явление, будь то поведение человека или животного, с точки зрения обучения с подкреплением. Тех ученых, что предлагали иные интерпретации фактов, игнорировали или считали недостаточно компетентными.
Ахиллесова пята теории подкрепления заключается в ее постепенном, пошаговом характере. Включается свет, за этим, спустя очень короткое время, происходит электрический разряд. Постепенно животное запоминает, что свет означает электрический разряд. Или животное нажимает на кнопку, после чего появляется еда, и постепенно запоминает: чтобы получить еду, нужно нажать на эту кнопку.
Животное практически мгновенно устанавливает связь между двумя сигналами. Время от времени экспериментатор включал электрический разряд сразу после звукового сигнала. Крыса каждый раз пугалась звукового сигнала (что выражалось в ее позе — она сжималась и припадала к полу — или дефекации). Но если перед звуковым сигналом зажигался свет, а разряда так и не следовало, крысы уже со второй такой попытки показывали гораздо меньший испуг. А при последующих повторах крысы практически не испытывали страха. Из этого можно сделать вывод, что некоторые виды обучения могут быть объясняться развитым причинноследственным мышлением крыс[232].
Примерно в то же самое время, что были поставлены эти эксперименты с временными промежутками, Мартин Селигман нанес сокрушительный удар по одному из центральных принципов теории обучения, а именно по убеждению, что можно скомбинировать любые два сигнала для того, чтобы животное увидело между ними связь[233]. Селигман продемонстрировал, что произвольный выбор здесь не работает. Вспомним из главы 8, что животное не может усвоить те связи, которые оно «не готово» усвоить. Собаки быстро учатся идти направо, если свет загорается справа, а не слева, но собака не пойдет направо потому, что свет загорелся сверху, а не снизу, или наоборот. Голуби умрут с голоду прежде, чем ученому удастся научить их, что, если они не будут клевать светящийся диск, им дадут еду.
Ознакомительная версия.
