«О личностях, живущих в нездоровом слиянии, нельзя сказать, что они находятся в персональном контакте. Это, конечно, беда многих браков и длительных дружеских отношений. Стороны такого слияния признают лишь минимальное расхождение во мнениях или отношении к чему-либо. Если несоответствие во взглядах становится явным, они не могут достичь искренней договоренности или же просто признать расхождение во мнениях. Нет, они должны либо восстановить утраченное слияние любыми доступными средствами, либо расстаться. Последнее может привести к мрачному расставанию, обидам или, в некоторых случаях, стремлению нанести другому удар, чтобы как-то компенсировать потерю, или же, разочаровавшись в восстановлении конфлуэнции, такие люди могут занять по отношению друг к другу враждебную позицию, испытывать абсолютное равнодушие и неуважение, а также стремление избавиться от другого как от объекта интереса.
Чтобы восстановить утраченное слияние, одна из сторон предпринимает попытку приспособить либо себя к другому, либо другого к себе. В первом случае личность соглашается на все, пытается уладить все разногласия, беспокоится по поводу малейших расхождений во мнениях, ей нужно испытание или же абсолютное принятие, личность стирает свою собственную индивидуальность и в стремлении снискать расположение становится рабом. В другом случае, когда личность не терпит противоречий, она уговаривает, подкупает, заставляет или запугивает.
Когда между двумя личностями контакт, а не слияние, они не только уважают мнения, вкусы и интересы другого, но и активно приветствуют оживление и радость, которые приносит разрешение этих разногласий. Слияние приводит к обыденности и застою в отношениях, контакт - к радости и дальнейшему развитию».
5. Этиологические и дальнейшие психодинамические замечания [209]
Иногда личности энеатипа IX бывают заметно эндоморфич- ны - «киты» в атласе Шелдона редко сравниваются с людьми какого-либо другого характера, и про всю совокупность таких личностей можно сказать, что это самая эндоморфичная группа энеаграммы. Ее также можно назвать самой эктопеничной, и в этом мы можем видеть структуральную предрасположенность к недостаточности внутренней сущности в характере этого энеатипа.
Шелдон наблюдает недостаточность черт, подчеркивающих индивидуальность, не только в эндоморфичном телосложении, но и у висцеротоников, хотя трудно сказать, является ли это структуральным компонентом или вторичным образованием, так как уже утверждалось, что симбиотический характер [210] есть результат затруднения в развитии личности на стадии индивидуализации, - в то же время, возможно, что и эта черта развития сложилась под структуральным влиянием, ибо Шелдон наблюдает недостаточность индивидуальных черт не только в эндоморфичном телосложении, но также и у висцеротоников.
Хотя Миллон предполагает, что зависимость в случаях таких личностей, возможно, проистекает из чрезмерной материнской заботы, это совершенно не совпадает с моими наблюдениями личностей энеатипа IX, которые происходили в основном из больших семей, где родительское внимание было разделено между многими братьями и сестрами, или из семей, очень занятых своим хозяйством, в которых тяжелый труд отнимал значительную часть материнской энергии. Такие описания конгруэнтны смирению так называемой зависимой личности, тем огромным усилиям, которые она вкладывает, чтобы заслужить любовь, скрытым в их самозабвенном чрезмерно жертвенном поведении. Только после проведения курса психотерапии представитель энеатипа IX начинает понимать, какой голод он испытывал в детстве, и то, в какой степени он ограждал своих родителей от деидеализации, упорствуя в своем сверхдоверчивом детском простодушии.
Хотя удовлетворенность жизнью энеатипа IX, возможно, поддерживается совокупностью висцеротонических черт, очень часто по обстоятельствам, в которых протекало детство, можно заключить, что для ребенка не оставалось другого выхода, чем приспособиться к ним. В некоторых случаях причина заключалась не в отсутствии материнского душевного тепла, а в том, что она, в силу обстоятельств, не могла проводить с ним больше времени, и ребенок чувствовал, что жалобы или другие способы привлечения внимания не помогут. В других случаях отношение к ребенку в семье было сложным, и он боялся, что если будет жаловаться, то потеряет то малое, что имеет. В приведенном ниже отрывке из автобиографии вы найдете описание двух случаев, необычных и в то же время очень наглядно демонстрирующих, как личность сделала «решение» в пользу чрезмерного приспособления событий: отрывок воспоминаний из жизни экзотического народа, демонстрирующий крайнюю жестокость отношения к детям.
«Мое раннее детство делится на две части. Когда мне было шесть месяцев, родители отдали меня на воспитание моей прабабушке, согласно древнему обычаю племени саморов, и поэтому я не видела своих родителей до девяти лет, пока не началась война и моя тетя не подумала, что лучше вернуть меня родителям, чтобы со мной ничего не случилось во время войны. Я и до этого была заброшена и никому не нужна, а когда я вернулась в семью, мои братья и сестры не признали меня, они считали меня непрошеным гостем в доме. Итак… моя мать тихая, но властная. Мой отец - пьяница, и мы всегда знаем, когда он приходит с работы, потому что, возвращаясь с работы, он обычно поет, мы знаем, что должны делать - мы должны исчезнуть, а я всякий раз виновата во всем, потому что я старшая из тринадцати детей, и если что-то не так, то это, конечно, по моей вине. Сначала меня отшлепают, потом отец выпорет меня ремнем, а затем я дам ремня моим братьям и сестрам, чтобы они знали, что, когда родителей нет дома, я главная, что они должны меня слушаться. Моя мать - очень тихая, но тем не менее очень властная в своем спокойствии. Она хорошо контролировала нашего отца, и кстати об отце, - мы, дети, никогда не видели, чтобы он поднимал руку на мать. Дождавшись, пока он протрезвеет, она поговорит с ним, но на следующий день он точно так же придет с работы пьяный. И еще одна вещь: он никогда не тратил денег на выпивку и всегда приносил домой чек. Он был хорошим добытчиком, а выпивкой его всегда угощали друзья. Он никогда не поднимал на мать руку, и мы никогда не видели, чтобы они ссорились. Во время японской оккупации он работал очень много, но все равно, когда мы собирали урожай, приходили японцы и отбирали у нас еду. И мы с матерью шли снова в поле, - мы помогали ей собирать картофель и другие овощи, но через несколько дней опять приходили японцы. Таким образом, нам не хватало в те дни пищи. Мне было тогда девять лет… а после двух лет оккупации нас поместили в японский концлагерь. Японцы собирали всех мужчин старше восемнадцати и увозили их. Моего отца тоже увезли, но ему удалось бежать, а остальных японцы расстреляли по дороге. Моя мать спрятала меня перед тем, как японцы забрали их всех, загнали в пещеру и закидали их ручными гранатами, так как боялись восстания и готовились перебить нас всех, но им помешали американцы».
Хотя описанные в этом рассказе события можно отнести к редким, тем не менее они наглядно демонстрируют нам, что у девочки были основания стать смиренной по характеру, так как ей приходилось приспособляться к ситуациям, в которых она ничего другого не могла поделать. Когда я сказал ей об этом после того, как прослушал ее рассказ, она моментально отреагировала так: «Поэтому я всегда отвечаю, что меня всегда все устраивает. Я обманываю людей, отшучиваясь, говоря с ними».
Деталь, часто встречающаяся в рассказах представителей энеатипа IX, - постоянная готовность участвовать в домашней работе. Например, из рассказа одной женщины: «Ты должна доить коров все время, и утром, и вечером… еще одна черта обоих моих родителей - они требовали, чтобы перед тем, как играть, ты поработал, не выказывал своих эмоций, терпел и не жаловался на то, что ты болен».
Часто ребенок становится помощником матери, нянькой младших детей, как, например, в следующем случае: «У меня был брат старше меня на два года, потом родилась я сама, и пять лет я была ребенком, но потом родилась сестра. И я не знаю, как так получилось, что я стала ответственной за сестру, хотя мне тогда было всего пять лет, а через два года у меня появилось некоторое чувство обиды по отношению к ней. Я пыталась понять, в чем тут дело, и мне пришло в голову, что я в некотором смысле потеряла с ее рождением свое детство. Я помню один случай, должно быть, в это время она была еще очень маленькая, три или четыре года, мы стояли на улице с очень оживленным движением. Мама была в магазине, мы ждали отца. Я держала ее за руку (мне тогда было, наверно, лет восемь), и вдруг она увидела отца, вырвалась и побежала через улицу. Что я особенно запомнила, это как отец увидел ее, выбежал на улицу и остановил движение. Если б он этого не сделал, ее бы, конечно, задавили. Первое, о чем я подумала, что если бы с сестрой что-то случилось, то случилось бы по моей вине. Сейчас это производит очень сильное впечатление. Я не думаю, что мои родители наказывали меня за это, не помню, чтобы они это делали, но тем не менее… когда через четыре года родилась еще одна девочка, я уже была готова стать ее матерью, и я думаю, что я это и сделала, - оба родителя росли в многодетных семьях, где то, что каждый ребенок заботится о младшем, считается само собой разумеющимся. Я считаю, что в нашей семье тоже так получилось. И в этом не было особой необходимости, -так как мама не работала и, я думаю, могла прекрасно сама с этим справиться. Вот именно здесь, мне думается, у меня и появилась мысль о самозабвении, о том, что свои желания нужно отложить в сторону и никогда не чувствовать себя достаточно свободно, чтобы радоваться жизни и делать то, что я хочу, - я все время смотрела за детьми, следила, чтобы с ними ничего не случилось».
