становится поводом для развода: «Здесь нет моей вины, это ты виноват в том, что я несчастна, неуспешна…» (продолжите сами).
Каждый брак сталкивается с кризисом разочарования, когда один или оба партнера осознают: другой не в силах разрешить невротические проблемы своей пары. Второй муж Шэрон попытался убить ее, когда она выразила желание уйти от него. В третьем браке она наконец поняла: ее поиски сильного и обольстительного мужчины представляли собой проблему, которую она должна была решить сама. В стабильных браках эти кризисные периоды повторяются на протяжении семейного жизненного цикла по мере борьбы пары с различными трудностями развития, но давайте рассмотрим первоначальные кризисы.
Допустим, у меня умеренная депрессия. В ситуациях общения я чувствую себя неловко, у меня низкая самооценка, я социально скован из-за постоянных переживаний об одобрении со стороны людей. Я женюсь на человеке, судя по всему, абсолютно уверенном в себе. Спустя несколько лет я осознаю: она только выглядит такой, потому что действительно негибка, страдает навязчивостью и боится людей, бывает слабой и нуждающейся, и я не могу этого вынести. Нас привлекла друг к другу защита – у нее она отлична от моей, тем не менее направлена на то же самое противоречие. Аналогичным образом и она понимает, хоть и считала меня сильным и молчаливым человеком, что моя молчаливость проистекает из тревоги, а не силы. Бывшее однажды добродетелью теперь превратилось в дефект. Как если бы мы приобрели новую пару глаз и в результате расценили черты, когда-то притянувшие нас к партнеру, как слабость, контролирование, вмешательство. На смену любви приходит ненависть. Мы начинаем деидеализировать друг друга; первичный этап влюбленности заканчивается. Плавная деидеализация – здоровый элемент зрелых взаимоотношений; если же она перерастает в ненависть или обвинения – дело идет к разводу.
Здесь отношения становятся работой. Да, звучит разочаровывающе, но мы должны принять тот факт, что ни одни отношения не выживают без сознательных усилий обеих заинтересованных сторон; и эта «работа» над отношениями создает наиболее значимые возможности для самопознания и самовыражения. В процессе такого труда мы делаем себя сильнее, чтобы быть менее уязвимыми перед депрессией.
В то же время у меня нет никаких сомнений, что самые стабильные взаимоотношения сохраняют фундамент в виде начавшего их состояния идеализации «влюбленных без памяти». Даже спустя пятьдесят лет эти отношения основываются на любви и заботе – в корне иррациональных процессах, заставляющих нас видеть лучшие качества партнера и деликатно замалчивать худшие. В данном случае имеет место быть нечто большее, нежели пережиток безусловного принятия, характерного для родительской любви. Знание того, что мы любимы, несмотря на ненавидимые нами собственные черты, может быть мощной терапией.
Взаимоотношения в условиях стресса
Нередко стресс отражается на нашей способности функционировать когнитивно, эмоционально и физически. При стрессе наши суждения искажаются; нам труднее усваивать информацию и адекватно оценивать ситуацию. Мы чувствуем себя подавленными, встревоженными, напуганными, деморализованными. Можем физически заболеть. Любое уязвимое место организма отреагирует по-своему: спина, кишечник, дыхательная, кровеносная системы. В условиях стресса депрессивное состояние больных еще больше усугубляется. Кроме того, стресс сам выступает пусковым механизмом почти для всех депрессивных эпизодов.
Хорошие, доверительные взаимоотношения – лучшая вакцина от стресса. У пары есть преимущество ее уникального союза, который позволяет им выражать свои чувства искренне и целиком – так, как почти невозможно в рамках каких-либо других взаимоотношений. Кризис может, конечно, поднять скрытые ранее проблемы или обнажить залатанные разрывы. Спокойное время порой разрешает партнерам побыть ленивыми. Но когда вторгается проблема извне, их ресурсы оказываются ослабленными теми неурегулированными трудностями. Склонность к обвинению других вместо принятия на себя ответственности может быть допустима, например, в безоблачные периоды, однако под тяжестью стресса она способна разрушить взаимоотношения.
Кризисный этап можно использовать во благо [245]. Он дает партнерам шанс через подобный опыт научиться действовать сообща, доверять друг другу и полагаться друг на друга, по достоинству оценить сильные стороны другого, от чистого сердца признать, как сильно они нуждаются друг в друге, столкнуться с необходимостью обеспечить близкому человеку поддержку. Один простой и полезный шаг – признать наличие стресса и свое пребывание в эпицентре ответа на него. А стресс провоцирует хаос и дезорганизацию. Если партнеры будут помнить об этом, они смогут принять тот факт, что их интенсивные эмоции и драматичные реакции нормальны. Им не нужно сверх меры бояться потери контроля. Люди могут сказать себе и друг другу: «С нами происходит что-то кошмарное, и наша реакция ожидаема. При таких обстоятельствах эти эмоции естественны». Также важно понимать: стресс относителен, а не объективен. То, что расстраивает тебя, может быть относительно необременительно для меня.
Хоть это и кажется самоочевидным, все же надо подчеркнуть: когда кто-то в паре испытывает стресс, особенно страдая депрессией, всегда затрагиваются оба партнера. Если я погряз в проблемах на работе, реакции моей жены очень важны для меня. Если моя жена болеет, мой ответ – внимательный и заботливый или замкнутый и отчужденный по причине моего страха – главный фактор скорости ее выздоровления. Партнеру в период стресса следует исполнять значимую роль, но некоторые люди, уверенные в отсутствии каких-либо вариантов помощи, не предлагают конструктивных идей, конструктивной критики и эмоциональной поддержки для противостояния возникшей проблеме. Когда один партнер подавлен, требуется вмешательство другого партнера. Вмешательство и участие в том, чтобы:
● выслушать, вытащить на свет и принять эмоции;
● рассмотреть альтернативные решения, тщательно обдумать ситуацию, разыграть различные сценарии;
● обнадежить и поддержать, дать понять, что человек не один.
В нашем браке наступил кризис, когда у моей жены обнаружили опухоль щитовидной железы. Я в это время был занят завершением своей диссертации. Я слышал, как врачи сказали ей, что такие образования почти всегда доброкачественны, и принял это буквально. Я отмахивался от ее тревоги как от беспочвенной и злился на то, что ей требовалось больше заверений.
Более того, возможная операция жены означала прекращение кормления грудью нашего сына возрастом чуть больше года. Я говорил себе и ей: мол, в скором времени его все равно нужно было бы отлучать, но не понимал, что для нее опыт лактации был важным периодом общения с нашими детьми и что она не хотела заканчивать его до момента собственной готовности к этому. Я в целом относился к жене как к надоедливому человеку, хотя она на самом деле имела много причин для страха и злости.
Мой психоаналитик проявил тогда достаточную любезность, указав мне на мое поведение, слишком плохое, чтобы оправдать его грузом учебы. Он напомнил мне о моей реакции на зависимость матери – отрицание, отвержение, интеллектуализацию – и ее депрессию перед смертью. Разумеется, я снова прибегал к своим защитам.
