разговаривать. Я с душой люблю тебя. Желаю большего! И еще мне тепло от тебя. Спасибо, мой любимый и добрый Папочка! С любовью и с душой, Ася.
Ася Владимирова, 23 февраля 2014 г.
Здравствуй, папа!
Здравствуй. Я пишу тебе этот текст второй раз, первый раз написал с большими чувствами и нелепо удалил письмо.
Пишу, а чувств не становится меньше…
Я совсем не помню тебя в детстве, ты был, а я не помню… Потом помню, но лучше бы забыл… Я искал тебя в тренерах, в учителях, в друзьях, партнерах и даже в женщинах…
Я искал тебя, я хотел с тобою контакта, я не мог его получить от тебя того.
А потом ты появился.
Я почувствовал большую в тебе потребность, огромную, поглощающую… тебя слышать, получать твою поддержку, слушать твою опору.
И я тебе сказал, я сказал, что ты мне очень нужен, очень, очень нужен.
Что я не могу без тебя.
И ты начал звонить, ты начал звонить по утрам, ты очень рано ходил на работу и будил, бодря меня.
Ты стал мне звонить днем, вечером… Ты стал мне появляться.
Ты разный, сильный и слабый, очень теплый, очень любящий.
Я знаю, ты здесь, порою я говорю с тобою. Слышу твой голос в голове, твои советы, твои подбадривания.
Что я – Бунов, а Бунов – это сила. И я – это сила, и ты – это сила, и мы – это сила, и мы вместе, и нас не сломить и не сломать.
И я знаю, что ты всегда придешь, всегда отдашь последнее, всегда найдешь ресурсы, ты всегда мне поможешь.
Я люблю тебя.
Я знаю, ты когда-то уйдешь.
Ты уйдешь, и мне будет тебя очень, очень не хватать.
И мне очень слезно это думать. И ты скажешь: «Не плачь, я с тобою».
Ты будешь мне звонить всегда, всегда звонить, и я буду слышать звонкое:
– Здравствуй, Олег Анатольевич!!!
А я буду отвечать:
– Здравствуй, папа…
Олег Бунов, 17 ноября 2014 г.
Про моего папу
Я очень обрадовалась возможности написать про моего папу. Он был замечательный человек, и я горжусь, что во многом я похожа на него, что именно он был моим отцом.
Я пишу в прошедшем времени, потому что мой отец умер, когда мне было 10 лет. Слишком рано для меня. Но сейчас, когда мне самой 34 и я многое сделала, чтобы эта рана зажила, боли уже меньше, а больше любви и благодарности.
Мой папа был удивительным человеком. Все, кто знал его, всегда подчеркивали его интеллигентность, порядочность, ум и тонкий юмор.
Выросши в очень простой семье, в Казалинске, захолустном казахском городке, он приехал в Москву, без денег, без связей с первого раза поступил в МГУ на физфак и окончил его с красным дипломом. Он был предан своей профессии всю жизнь. Я помню у нас дома папки с листочками, исписанными его мелким аккуратным почерком, – тексты, формулы, схемы. Помню, как он брал меня к себе на работу, в НИИ, где исследовал космическую океанологию (!). Для меня, маленькой девочки, это было на грани доступа в тайный магический орден – компьютеры, которых тогда еще ни у кого не было, чертежи и общее ощущение масштаба личности моего отца.
При этом, будучи физиком по образованию, мой папа был тончайшим лириком в душе, играл на гитаре, писал потрясающие стихи (посвященные моей маме, маленькой мне и даже теще, с которой у них были дистантные, но взаимоуважительные отношения).
Он много читал, любил театр и кино, обладал блестящим интеллектом и широким кругозором. Сам, по книжкам, выучил испанский и английский, для кандидатского минимума.
Как я сейчас понимаю, у него был какой-то врожденный дворянский аристократизм и острый ум, потому что где бы на пыльных улицах Казалинска, где он вырос, ему этому обучиться?
А еще он был очень домовитым, мог испечь на 8 Марта пирог с рыбой и устранить любую бытовую поломку. В годы советского дефицита и безденежья он из собранного на свалке хлама мастерил мебель в дом.
Пишу и не понимаю, как в нем все это сочеталось, столько самых разных талантов.
Я была у них с мамой поздним ребенком: когда я родилась, отцу было 39 лет. От первого брака у него был сын, а дочерью я была первой и единственной. Он очень любил своих детей и детей вообще. И у меня было ощущение, что для меня он создал в нашем доме какой-то особый микро-мир, полный волшебства и фантазии. Например, на ночь мне, ребенку, он читал свои любимые книги, смешные и интересные для моего возраста места из них: «Мастера и Маргариту», «12 стульев», «Мифы Древней Греции», «Вечера на хуторе близ Диканьки». В последнюю книжку мы с ним даже играли. Он где-то раздобыл театральный грим и носил меня, разукрашенную, на закорках по всей квартире, как будто я Панночка, а он – Хома Брут. И то, что книги – почти члены семьи, для меня всегда было как-то естественно, я не представляла себе раньше, как кто-то может не любить читать. А теперь понимаю: это привили мне родители.
Также в детстве мне казалось, что Владимир Высоцкий – папин родственник и тоже член нашей семьи, потому что папа часто ставил его пластинки. И по духу, мне кажется, папа в чем-то был похож на своего великого тезку.
У нас с папой было много таких прикольных игр, которые он придумывал для меня. Сейчас бы эту его черту назвали развитыми креативными способностями.
Например, мы собирали меня в поход – я брала его старый брезентовый рюкзак, его спальный мешок, с которым он когда-то ездил в экспедиции, «провизию», корзинку для грибов и «шла в поход» по квартире (благо в старой, еще коммунальной, квартире у нас были две большие комнаты и очень длинный коридор). Я думаю, что отсюда изначально пошла моя страсть к походам.
Или из картонной коробки из-под телевизора «Рубин» мы сделали для меня дом, вырезали окошки и двери, разукрасили его снаружи и обклеили переводными картинками. И когда я болела, мы залезали в этот домик, и там я дышала над вареной картошкой (был такой метод лечения), а он показывал мне диафильмы, проецируемые из домика на стену.
Или, когда у нас был волнистый попугайчик Кеша (Кеша умер вместе с папой, в один день), мы играли в троллейбус – делали билетики, а попугайчик их компостировал своим клювом. Или Кеша играл с нами в
