С 26 до 37 лет – это период реализации. Мы что-то уже из себя представляем, получили образование, нашли к этому времени свою пару, продолжили род и живем на энергии личности. Наши общественные связи нарастают, мы используем энергию этих связей, у нас появляются друзья, коллеги, которые находятся рядом с нами, мы расширяем богатство своих связей в обществе. По наблюдению Игоря Калинаускаса, механизм индивидуальности и механизм личности включаются сами по себе. Затем необходимо включить третий механизм, когда мы приближаемся к периоду 37-40 лет. В этот момент функция добычи, функция индивидуальности, функция реализации практически прекращаются. Мы уже продолжили род, добились какого-то положения, жизнь уже какое-то время не меняется, нет уже таких бурных изменений, которые были раньше. Необходимо что-то еще. Перед нами встает следующий выбор: либо мы продолжаем жить своим прежним опытом, который накопили до этого времени, опытом обучения в школе, опытом социальных связей (и люди ученых профессий могут достаточно далеко продолжать такой период, пользуясь своими знаниями, а социально активные люди могут жить на богатстве своих социальных связей). Это как-то помогает им, консервирует их жизнь, помогает растягивать данный период, помогает ослаблять его остроту. И раньше так и было: человек доживал до 40 лет, считался стариком, и его функция состояла в том, что он был хранителем опыта и передавал его молодому поколению.
Но сейчас эта функция уже не работает, потому что мир находится в более мощной динамике перемен, чем, скажем сто лет назад, когда человек рождался в одном мире и умирал приблизительно в таком же мире. Ничего существенного за время его жизни в плане принципиальных перемен в жизненном укладе не происходило. Сейчас мы рождаемся в одном мире, а умираем совершенно в другом мире. Тот опыт, который мы получили до 40 лет, уже не применим к тому миру, в котором будут жить наши дети и внуки. Мы практически ничего не можем передать им, за исключением каких-то вечных вещей, если нам повезет самим их реализовать.
Что мы можем им передать? Что мы можем сказать детям, которые будут жить через пятнадцать лет в мире виртуальной реальности и суперкоммуникационных технологий, визуальной логики и рэйверских шаманских танцев, совершенно другой киберпанковской суперкомпьютерной коммуникативной культуры, в большой глобальной деревне, где совершенно другая скорость всего. Что можем передать им мы, которые родились и привыкли к совершенно другим скоростям, к другим темпам? Мы обречены на то, что наш опыт останется невостребованным, никому не нужным. И в этом случае мы будем общаться только с подобными себе, ненужные последующему поколению. А ведь в каком-то смысле жизнь человека определяется тем, насколько мы нужны, нужны своей семье, своим внукам, своим друзьям и по большому счету всему человечеству. А еще по большему счету – всей Вселенной.
И если к 37 годам мы не имеем развитого самосознания, то выйти из этого кризиса нам бывает очень трудно или невозможно. Количество роковых происшествий в этом возрасте практически необозримо. Люди мрут от перестройки, от несчастных случаев, от легких заболеваний, стреляются, кончают с собой и т.д.
Суть кризиса середины жизни, согласно Игорю Калинаускасу, состоит в том, что в массовой культуре нет отлаженного механизма, программы, которая бы включала работу сущности с той же неизбежностью, с какой она включает механизмы работы индивидуальности и механизмы личности. Нет никаких механизмов, гарантировавших бы нам включение ресурсов дальнейшего развития. И тем не менее если мы не встали на эту дорогу, мы оказываемся на пороге жесточайших кризисов. Как миновать эту ловушку и эти тупики?
По сути дела, механизм пробуждения сущности, который можно найти в мировом опыте духовного взросления, только один. Это механизм развития в себе божественного ока. То, что Гурджиев называл самонаблюдением, что в индийских традициях называлось самадхи – разотождествление. Скажем, Рамана Махариши, великий индийский учитель ХХ века, с наибольшей чистотой проделал этот путь, исследуя, что такое «Я», в чем его сущность: Я – это не тело, Я – это не личность, Я – это не мысли, Я – это не житель такой-то страны. Так он предлагал разотождествляться с обычными ролями, с привычным окружением.
Это в определенном смысле путь одинокого воина. Только на этом пути, где у нас нет никаких подсказок, мы можем двигаться дальше. Мы ведь привязаны к своей личности, к своему мышлению, к тому пространству организации, которое создается всеми этими механизмами. Мы не можем все это переструктурировать и обрести что-то новое – сущность. Мы не можем даже заняться религиозными и медитативными практиками, потому все находится под контролем личности, и само по себе без специальных методов никогда не пробудит сущность, а внесет только большие проблемы в жизнь и создаст еще большую путаницу.
Если мы минуем этот кризис, если нам повезет узнать самость, целостное состояние, мир нагваля перед нами, как говорит Дон Хуан, встанет еще одна задача, которую Арни Минделл называет: «Пройти по дороге смерти» [204]. В книге К. Кастанеды «Путешествие в Икстлен» Дон Хуан рассказывает о дороге, на которую рано или поздно вступает любой, следующий по пути воина. Он говорит, что при путешествии в Икстлен человек теряет свою фантомность и становится реальным человеком, путешествуя в нагваль одновременно.
Если человек имеет опыт нагваля, опыт соприкосновения с безграничным, у него есть выбор: остаться там или вернуться на обычную землю. Если он вернется на обычную землю после такого опыта, то у него одновременно с возвращением возникает его земная задача, его миссия, от которой он никуда не уйдет, и, только осуществив ее на земле, он сможет обрести окончательную свободу. В каком-то смысле время нашего пребывания на земле тесно связано с той задачей, которую мы себе определили, и, пока не выполнили эту задачу, мы будем продолжать существование. Но для каждого, оказавшегося в такой ситуации, обычное человеческое время закончилось, и единственно, что нас может спасти, – наша безупречность и осознание того, что мы находимся на дороге смерти.
Конфликт, как внутренний, так и внешний, является судьбой воина, который идет по такому пути. Мы себя судим себя изнутри, если имеем дерзость пойти против общепринятого пути. Дело в том, что правила, по которым мы живем, и неписаные игры, в которые мы играем, должны соблюдаться. Если они не соблюдаются, если мы идем куда-то еще, нарушая эти правила, тогда мы должны доказать, что имеем право нарушать эти общепринятые правила, что тот путь, который мы выбрали, противоположный нашей группе, нашей семье, окружению, человеческому сообществу, принесет человечеству некую пользу.
И атаки на нас достигают максимального напора, когда мы стремимся измениться полностью, стать, наконец, действительно реальными, а не фантомными. Таким образом, нарушение общепринятых правил противопоставляет нас более грозному врагу, чем малая семья или друзья. Так что виновны ли мы в том, что напомнили другим о вещах потаенных, что вынесли запретные темы для публичного обсуждения. Если в такой ситуации мы теряем осторожность, внимательность и начинаем отвечать своим обидчикам ответным ударом, то дело будет плохо.
Но, если мы вспомним, что наши друзья – это тоже фантомы, порожденные общим полем здравого смысла, что они не что иное, как призыв культуры, требующей отплатить за то, что мы стал смутьянами, ростом нашего собственного сознания, тогда у нас есть шанс пойти по дороге смерти дальше и выиграть эту битву. Так что, согласно А. Минделлу, духовный путь столь же ужасен, сколь и полон значения [204].
Если мы являемся нарушителем спокойствия в группе, то в то же время мы являемся для этой группы вторичным (скрытым) процессом и необычным состоянием сознания, представителем того, что жизненно необходимо группе для интеграции. Группой для нас может быть и все человечество, находящееся в процессе индивидуации и претерпевающее тот же самый алхимический процесс, через который проходит и отдельный человек.
Таким образом, весь род человеческий мечется в поисках индивидуации, весь род человеческий находится под обстрелом непреодолимых глобальных проблем, под давлением антропологической катастрофы, как это называл Мераб Мамардашвили, отмечавший, что в ядре всех экологических и глобальных катастроф, которые сейчас происходят в мире, лежит антропологическая катастрофа, когда нарушаются духовные основы производства человека.
В каком-то смысле все человечество сейчас переживает кризис средних лет, и перед ним стоит задача: либо найти новые пути развития, либо погибнуть, стать живым трупом, следуя старым накатанным путям. Мы подняли таких духов, что вся природа целится в нас, как друзья-воины целятся в своего собрата, который нарушил общепринятые правила. Мы также нарушили общепринятые правила жизни на планете, и сейчас сама природа целится в нас. Мы стоим перед лицом гигантских потрясений. В каком-то смысле нас может спасти только последний танец воина.
