Ознакомительная версия.
В случае мистера М. я был бы склонен экстраполировать конкретную реконструкцию из описания аналитиком переноса, а именно, что из-за пребывания в начале жизни в приюте у пациента сохранилась скорее чрезмерная готовность реагировать гневом и тенденция мгновенно замыкаться в себе в ответ на фрустрации со стороны матери, чем тенденция к распространяющейся апатии. Но какими бы ни были специфические отклонения от нормы, проявившиеся в личности младенца, не может быть сомнений в следующем выводе: о недостаточной эмпатии матери крайне редко можно судить вне контекста; в большинстве случаев, как и в случае приемной матери мистера М., ее следует расценивать как несостоятельность при столкновении с необычно трудной задачей.
Нужно подчеркнуть, что, если говорить о работе аналитика, эти рассуждения имеют только ограниченное значение. Аналитик интересуется детством своего анализанда прежде всего не потому, что он хочет раскопать этиологические факторы, объясняющие нарушение анализанда, а потому, что он хочет выяснить его главные генетические корни. Он сосредоточивает свое внимание в первую очередь на субъективных переживаниях анализанда при переносе и, основываясь на своем понимании их формы и содержания, реконструирует мир детских переживаний пациента в важных для его развития ситуациях в настоящем. Аналитик не фокусируется прежде всего — по крайней мере, при решении своей главной задачи — на данных объективной реальности и даже на субъективном психологическом состоянии родительских фигур, окружавших ребенка, которое можно установить объективно (хотя это нередко оказывается «полезным в тактическом отношении» [см. Kohut, 1971, р. 254]). В случае мистера М. основной психологический факт (реактивация главной генетической детерминанты важнейшего аспекта его психологического нарушения) заключался в том, что он воспринимал свою мать (и при переносе — аналитика) как травмирующую и неэмпатическую к его эмоциональным запросам, как безразличную к ним. Правда, аналитик мог бы при случае сказать (чтобы сохранить реалистические рамки, если, например, из-за тяжелых фрустраций, испытанных при переносе, пациент всерьез задумался о прекращении анализа), что ожидания и требования пациента относятся к его детству и в настоящее время нереалистичны. И в подходящий момент он мог бы также попытаться объяснить пациенту, что интенсивность его детских потребностей, возможно, привела к искажению его восприятия прошлого (в случае мистера М. — к искажению восприятия им личности своей приемной матери). Однако важные; структурные преобразования, вызываемые переработкой, происходят не в результате таких поддерживающих интеллектуальных инсайтов, а вследствие постепенных интернализаций, происходящих в результате того, что прежние переживания постоянно реактивируются более зрелой психикой.
Кроме того, я хочу подчеркнуть, что вышеупомянутое утверждение — а именно, что благоприятные структурные изменения, происходящие при успешном анализе, не являются результатом инсайтов, — относится не только к анализу пациентов с нарциссическими нарушениями личности, но и к анализу пациентов, страдающих структурными неврозами. Отнюдь не интерпретация исцеляет пациента. И хотя правильно будет сказать, что суть аналитической работы заключается в превращении бессознательного в сознательное, это утверждение является лишь подходящей метафорой для одного из аспектов очевидных психологических преобразований, которые действительно происходят в процессе анализа.
Я думаю, что мы описываем лечебный процесс более точно и убедительно, если сосредоточиваемся на изменениях в психологических «микроструктурах». (Я заимствую этот термин у доктора Дугласа К. Левина, сравнивающего развитие глубинной психологии — от стадии, когда исследователь фокусировал свое внимание на психологических «макроструктурах», к стадии, когда он стал концентрироваться на психологических «микроструктурах»[6], — с аналогичным развитием физики: от механической физики больших масс к физике субэлементарных частиц.) Опишем вкратце эти микроструктурные изменения при классических неврозах переноса: (1) интерпретация устраняет защиты; (2) архаичные желания вторгаются в Эго; (3) при реактивации архаичных стремлений в Эго формируются новые структуры, способные модулировать и преобразовывать архаичные стремления (отсроченная разрядка, нейтрализация, сдерживание влечений в отношении цели, замещающее удовлетворение, поглощение через формирование фантазий и т. д.). Анализанд, чтобы сохранять открытым доступ архаичных стремлений в Эго, несмотря на свою тревогу (при классических неврозах переноса — страх кастрации в связи с инцестуозными либидинозными и агрессивными стремлениями), использует аналитика как объект самости — даже при анализе структурных неврозов! — то есть как предварительную замену еще не существующих психологических структур. (См. в этой связи примечание об использовании отношений объекта самости на всех уровнях развития как в случае психологического здоровья, так и при психологической болезни.) Постепенно в результате бесчисленных процессов микроинтернализации различные реалистические аспекты образа аналитика, связанные с успокоением тревоги, терпимостью к отсрочке и т. д., становятся частью психологического арсенала анализанда, в сочетании с «микро»-фрустрацией потребности анализанда в постоянном присутствии аналитика и его безупречном функционировании в этом смысле. Словом, благодаря процессу преобразующей интернализации формируется новая психологическая структура. Необходимо добавить, что оптимальный результат анализа не только основывается на приобретении новых структур, непосредственно связанных с ранее вытесненными, а теперь высвобожденными архаичными влечениями-желаниями, но и на том, что ранее изолированный патологический сектор личности устанавливает широкий контакт с окружающими зрелыми секторами, в результате чего усиливаются и обогащаются те позитивные аспекты личности пациента, которые существовали у него еще до анализа.
Здесь я бы добавил, что параллель между развитием физики от теории Ньютона к квантовой теории (Бор, Гейзенберг) и развитием психоанализа от метапсихологии Фрейда к психологии самости не ограничивается тем, что внимание физиков сместилось от исследования больших масс и их взаимодействий к исследованию мельчайших единиц материи, а внимание психоаналитиков сместилось от исследования макроструктур (психических инстанций) и макроотношений с объектами (эдипова комплекса) к исследованию молекулярных единиц психической структуры. Опять-таки опираясь на идеи, сформулированные доктором Д. К. Левином, я также сказал бы, что акцент, который делает современная физика на тождественности материи и энергии, находит свою параллель в акценте, который психология самости делает на образовании структур благодаря микроотношениям с объектами самости. И, наконец, современная физика выдвигает фундаментальное положение, что средства наблюдения и объект наблюдения составляют единое целое, которое в определенных отношениях в принципе неделимо. Это положение имеет свой эквивалент в фундаментальном положении психологии самости, что именно присутствие эмпатического или интроспективного наблюдателя и определяет психологическую область исследования (ср. Kohut, 1959; Habermas, 1971).
Вернемся к вопросу о завершении. Я уже упоминал два разных синдрома в конце анализа — хорошо изученные психологические события, которые, как правило, происходят на завершающей стадии анализа классических неврозов переноса, и пока еще малоизученные психологические события, которые обычно происходят на завершающей стадии анализа нарциссических нарушений личности. Последние из них мы рассмотрим здесь более детально. Эти события выражаются в двух формах в зависимости от того, на чем прежде всего была сфокусирована работа — на первичном структурном дефекте или на восстановлении компенсаторных структур. В первой из этих подгрупп мы сталкиваемся, как я указывал выше, с реконкретизацией нарциссического переноса — возвращением настойчивого требования, чтобы внешний объект самости поддерживал нарциссическое равновесие пациента, — словно весь прогресс, достигнутый при преобразовании объекта самости в психологическую структуру, оказался обманом. Во второй из этих подгрупп, то есть в случаях, которыми я занимаюсь в настоящее время, где основная работа была сфокусирована на функциональном восстановлении компенсаторных структур, мы сталкиваемся, как я покажу на примере случая мистера М., с реэкстернализацией компенсаторных структур и конкретизацией работы структурообразования в этой области в форме явного «отыгрывания». В подобных случаях так же, как и на завершающей стадии анализа, в котором основной акцент делался на первичном структурном дефекте, некоторое время это выглядит так, словно все результаты, достигнутые благодаря процессам переработки, оказались обманом, словно компенсаторные структуры в действительности не стали более сильными. Словом, возникает впечатление, что лишь самые незрелые предшественники процессов переработки и интернализации только теперь едва начали активизироваться. Выражаясь несколько схематично: анализ мистера М. сначала достиг успеха в формировании определенных слоев (материнского) зеркального переноса, связанного с патогенными переживаниями в поздней стадии раннего детства, то есть с переживаниями в возрасте, когда уже возникла речь. Благодаря прогрессу, достигнутому в этом секторе, в ходе анализа удалось активизировать некоторые важные стороны идеализирующего (отцовского) переноса и — в результате процессов переработки в этом секторе — добиться усиления определенных структур, восстановление которых решающим образом повлияло на улучшение психологического состояния мистера М. Изучение трех на первый взгляд не связанных между собой событий, происшедших с пациентом в разное время на поздних стадиях анализа, продемонстрирует значение завершающей стадии анализа мистера М., — по моему мнению, истинной стадии завершения.
Ознакомительная версия.
