психическими процессами в случае невроза навязчивых состояний управляет механизм психического сдвига, который вначале я обнаружил в формировании сновидений [106]. Уже на немногочисленных примерах навязчивых действий видно, как с помощью сдвига от существенного, важного, к заменяющим его мелочам (например, от мужчины к креслу) создается символика и детализация некоей схемы. Именно эта склонность к смещению все сильнее изменяет картину проявления болезни и в конце концов приводит к тому, что кажущееся самым незначительным становится важнейшим и неотложным. Нельзя не признать, что и в религиозной области существует подобная склонность к сдвигу психических оценок и даже в том же смысле, так что маленькие церемонии при отправлении религии становятся существенными для нее, отодвигая в сторону ее идейное содержание. Поэтому время от времени и религии подвержены скачкообразным реформам, стремящимся восстановить первоначальное соотношение ценностей.
Компромиссный характер, свойственный навязчивым действиям в виде невротических симптомов, следует с достаточной очевидностью признать и за религиозными процедурами. Ведь, помнится, и эта черта невроза подчеркивает, как часто любые осуждаемые религией действия (в них проявляются подавляемые религией влечения) совершаются как раз от имени религии и якобы во благо ей.
В соответствии с этим сходством и аналогиями можно было бы решиться толковать невроз навязчивости как патологическое подобие религиозной системы, называть невроз религией индивида, а религию – универсальным неврозом навязчивых состояний. Их принципиальное сходство заключается в содержащемся в их основании отказе от реализации конституционно заданных влечений, решающее различие – в природе таковых, в случае невроза сугубо сексуального, в случае религии – эгоистического происхождения.
Прогрессирующий отказ от обусловленных человеческой конституцией влечений, реализация которых могла бы доставить Я первичное удовольствие, представляет собой, по-видимому, один из столпов развития человеческой культуры. Часть этого отказа от влечений совершается религиями, поскольку те побуждают индивида приносить свое удовольствие от них в жертву богу. «Отмщу», – говорит Господь. На примере развития древних религий удается выяснить, что многое, от чего человек отказывается как от «кощунства», было уступлено богу, и именем бога было дозволено, так что передача себя в руки бога была путем, которым человек освобождается от злостных, общественно вредных влечений. Поэтому, видимо, не случайно старым богам были присущи все человеческие свойства в безмерном объеме – вместе с вызываемыми ими злодеяниями, – и этому не противоречит то, что тем не менее недопустимо примером богов оправдывать собственные злые дела.
«Культурная» сексуальная мораль и современная невротичность
В своей недавно опубликованной статье «Сексуальная этика» [107] фон Эренфельс останавливается на различии «естественной» и «культурной» сексуальной морали. Под первой, по его мнению, следует понимать ту, под властью которой род человеческий сможет долгое время сохранять в целости здоровье и жизнеспособность, под второй – ту, следование которой побуждает людей прежде всего к интенсивной и продуктивной работе во благо культуры. Подобное расхождение лучше всего разъясняет сопоставление конституционного и культурного достояния некоего народа. Отсылая читателя для более тщательной оценки этого важного хода мысли к работе самого фон Эренфельса, я собираюсь извлечь из нее ровно столько, сколько необходимо для зачина собственной статьи. Напрашивается предположение, что при господстве культурной сексуальной морали здоровью и жизнеспособности индивида может быть нанесен вред и в конечном счете этот ущерб отдельного человека из-за наложенного на него жертвоприношения достигает такого размера, что на этом скользком пути под угрозой оказывается и конечная цель культуры. Фон Эренфельс и в самом деле уличает господствующую в современном западном обществе мораль в ряде крупных изъянов, ответственность за которые он вынужден возложить на нее саму и, хотя полностью признает ее явное соответствие требованиям культуры, склонен осудить ее как нуждающуюся в реформировании. Мол, для распоряжающейся нами культурной сексуальной морали характерно возложение на половую жизнь мужчины требований, предъявляемых к женщинам, и осуждение любого полового сношения за исключением моногамно-брачного. Впрочем, со временем учет естественных различий полов заставляет менее строго наказывать проступки мужчины и тем самым допускает в отношении него двойную мораль. Правда, общество, позволяющее себе такую двойную мораль, не способно «с помощью любви к истине, порядочности и гуманности» [108] переступить определенные, довольно узкие границы и вынуждает своих членов скрывать истинное положение дел, приукрашивать его, приучая к самообману и обману других людей. Еще больший вред наносит сексуальная мораль тем, что в результате превознесения моногамии парализуется действие отбора на мужественность, с помощью которого только и можно добиться улучшенного физического состояния людей, ведь у цивилизованных народов отбор по жизнеспособности под влиянием заботы о человеке и гигиене понизился до минимума [109].
В данном случае среди всех изъянов, вменяемых в вину этой морали, врач особо замечает один, чье значение сейчас будет тщательно рассмотрено. Я имею в виду содействие быстро распространяющейся в новейшем, то есть в нашем современном, обществе невротичности. При случае невротик и сам обращает внимание врача на противоположность своей конституции требованиям культуры, что, полагает он, следует считать причиной его заболевания, и заявляет: «В нашей семье все стали нервными, потому что захотели стать чуть лучше, чем позволяло наше происхождение». Да и врачу довольно часто в ходе наблюдения приходит в голову, что невротичность одолевает отпрысков как раз тех отцов, которые, родившись в простых и здоровых условиях деревенской жизни, будучи потомками грубоватой, но прочной семьи, как завоеватели переезжают в большой город и заставляют своих детей за короткий промежуток времени подняться на высокий уровень культуры. Но прежде всего сами невропатологи громко заявляют о связи «возрастающей невротичности» с особенностями современной цивилизации. В чем они ищут обоснование подобной зависимости, призваны разъяснить несколько фрагментов из высказываний выдающихся врачей-практиков.
В. Эрб в 1893 г. пишет следующее: «Первоначально сформулированный вопрос в таком случае гласит: в достаточной ли мере усилились указанные вами причины невротичности в условиях нашей нынешней культуры, чтобы объяснить весьма значительный рост соответствующих расстройств? И пожалуй, на этот вопрос следует без колебаний ответить утвердительно, что докажет даже беглый взгляд на нашу современную жизнь и ее характер» [110].
«Уже из ряда общеизвестных фактов вполне определенно явствует следующее: исключительные достижения Нового времени, открытия и изобретения во всех областях, обеспечение прогресса вопреки растущей конкуренции были достигнуты лишь благодаря огромной духовной работе и могут поддерживаться только ею. Требования к работоспособности отдельного человека в борьбе за существование значительно выросли, и только путем напряжения всех духовных сил ему удается их удовлетворить. Одновременно выросли потребности индивида, запросы на товары потребления во всех группах общества. Неслыханный комфорт распространился на слои населения, которым ранее он был совершенно неведом. Безбожие, неудовлетворенность и жадность распространились в широких массах народа. Благодаря безмерно усиливающейся подвижности, опутавшей мир сети телеграфа и телефона полностью изменилась обстановка в торговле
