К этому бреду скоро на помощь присоединяются иллюзии и галлюцинации. Больной во всех действиях и поступках окружающих видит особенный таинственный оттенок. Входя в канцелярию, больной услышал, как Федор кашлянул. Понятно. Это он дал знать, что иду я… При входе больного Иван Федорович громко произнес: «Какой тон… Какой оттенок…» Этим он дал понять «им», что иду я…
А между тем дома жена, дети. Со службы могут выгнать. Уже теперь они подозревают его. Издеваются над ним. Подают на его счет какие-то знаки… и скрипит несчастный больной, скрипит день и ночь над бумагами. Старается не сделать ничего такого, чтобы послужило указанием на его неисправность. «Они за спиной следят… Бог с ними… буду чуждаться их…» И он сторонится. Уклоняется. Не договаривает и тем все больше и больше возбуждает действительную уже подозрительность и действительный надзор над несчастным больным.
А тут новая беда приключается. Сосредоточенный на «них», обуреваемый страхом и ужасом пред своим положением, раздраженный и озлобленный, утомленный работою и разбитый бессонницей, больной начинает делать в бумагах пропуски, ошибки, бессмыслицы. Следуют замечания, выговоры, а равно и мысли о преследовании и несправедливости.
К сожалению, и дома уже больной не находит покоя. Жена и дети тоже уже не те, что были прежде. И они стали к нему присматриваться, следить и преследовать. Больной начинает принимать меры к предупреждению и пресечению преступления. Он тщательно по ночам запирает окна и двери. Запасается заряженным револьвером, вешает над постелью сабли, кинжалы, топор и проч. Десятки раз на ночь он обходит дом, чтобы осведомиться, не забрались ли воры.
К жене и детям он становится во враждебные отношения, так как видит в них врагов. Часто в разговоре их оскорбляет, а иногда ночью, под влиянием безумных идей и галлюцинаций, он нападает на них с топором и совершает ужаснейшие преступления.
А между тем поговорите с этим Иваном Ивановичем о делах, и он прекрасно излагает все обстоятельства дела. Помнит все подробности всех прежних дел. Отлично излагает механику производства дела. Все обстоятельства обычной жизни точно так же вполне отчетливо в нем существуют и все отношения вполне правильно поддерживаются. Одним словом, это прежний Иван Иванович, но только несколько странный, скрытный, подозрительный, сосредоточенный и несколько причудливый.
Количество и степень его причуд стоят в прямой зависимости от того, насколько в тот или другой момент жизни данного больного преобладает здоровое миросозерцание над больным или больное над здоровым.
Но вот проходит некоторое время. Больной измучен своею двойственностью. Больной исстрадался. Больной приходит в отчаяние.
Невольно у него является мысль: за что мне все сие? Почему меня преследуют? Где кроется тому причина?
В дальнейшем болезнь развивается вполне естественным и логическим путем.
Людей посредственных, ничем не выдающихся, обыкновенно никто не преследует. Преследуют тех, кто по своим правам, дарованиям или способностям чем-нибудь выдается над другими. Итак, я?… Некоторое время человек остается в недоумении – кто он? Решению вопроса часто способствуют совершенно случайные обстоятельства. Из Болгарии был изгнан принц Баттенбергский. Болгарский престол освободился. Итак, я король болгарский.
При этом больной вспоминает, как еще в детстве бабушка в сказке ему говорила, что царского сына украли и отдали на воспитание рыбакам. Теперь он прозрел. Теперь он ясно понимает, что рыбаки эти были не рыбаки, а его бедные родители. Царский сын – это он. Его бедные родители вовсе не родители, а только лишь воспитатели; он и есть царский сын, а его родители царь и царица. Теперь он ясно помнит, как в детстве к ним приходили цыгане. Это были вовсе не цыгане, а царские соглядатаи, хотевшие разведать о его житье-бытье. Теперь только он понимает, что и в книжках, что он читал, говорилось все о нем.
Ясно и понятно, почему его сослуживцы так неверотерпимы к нему. Они узнали о его царском происхождении, о его правах на престол. Им завидно. Они ненавидят его. А быть может, они все и подкуплены, чтобы уничтожить его, извести его. Недаром они объявили его социалистом. А семья… семья тоже знает истину и боится за свое существование.
На помощь к этому бреду являются галлюцинации и образы фантазии. Больной начинает пренебрегать службой. Он уединяется. Он замыкается в себе. Он живет образами своей фантазии. Он представляет себе дворец, свою жену, не эту настоящую, а другую, королевскую. Богатство и роскошь убранства. Масса разодетых слуг. К нему приходят с докладом министры. Он делает войскам смотр. Музыка играет. Всюду неимоверный шум и крик «ура». Он величествен. Он могуществен. Дни и ночи он проводит в этом фантастическом мире.
Посмотрите на этого человека издали, не давая заметить своего внимания. Какая у него мимика лица, какая у него жестикуляция. Часто он схватывается, быстро бегает по комнате, машет руками, иногда даже кричит. Это он командует войсками. А вот иная картина. Он величественно стоит. Лицо спокойное, но торжественное и величественное. Поза величия и могущества. Рука делает честь величия и снисходительности. Это он принимает иноземных послов.
А подойдите вы к нему и вы увидите вновь прежнего Ивана Ивановича, отлично знающего отношение за No таким-то и могущего вновь составить новое отношение за No следующим…
Содержание бреда таких больных может быть весьма разнообразно, в зависимости от политических и общественных обстоятельств данного времени и от данных свойств, симпатий и антипатий человека, воспитания и увлечений.
Во время войны мы имеем бред военного характера. Во время усиленного движения социализма у нас была масса больных с бредом социалистического характера. Во время усиленного развития спиритизма больные бредили о преследовании их посредством спиритических приемов. Ныне большое значение имеют гипнотизм, телефон и магнетизм.
Не менее, если не более важную роль в содержании и развитии болезни играют и личные особенности человека. Болезнь эта в огромном большинстве случаев развивается на наследственной болезненной почве. Зачатки нервной неустойчивости, зачатки болезненных проявлений характера, влечений и проч. в дальнейшем возрастают и в зрелом возрасте дают уже готовый созревший болезненный плод. Особенно хорошо обработанным и выкристаллизованным этот плод является в тех случаях, когда унаследованные качества и свойства характера и душевной деятельности находят себе поддержку и укрепление в воспитании и обстоятельствах дальнейшей жизни данного лица.
Изложив коротко некоторые части учения о паранойе, нам легко теперь будет понять болезненное состояние Людвига II, короля Баварского.
Людвиг II имел ряд предков с несомненным отягощением центральной нервной системы. Естественно, что и на свет Людвиг явился уже с неустойчивой и подорванной нервной системой. Что это предположение верно, мы находим подтверждение в том обстоятельстве, что заболеванию подвергался не один он, а и другие члены его семейства, как брат его Оттон, нынешний король Баварии.
Одаренный от природы прекрасными умственными способностями, Людвиг, однако, воспитывался так, что не получил отвлечения от своих болезненных задатков; напротив, в дальнейшей жизни он нашел только поддержку и укрепление своим болезненным особенностям. Имея по природе крайнее влечение к уединению, одиночеству и устранению от общества, он и в силу своего положения, как будущего короля, должен был стоять несколько особо, несколько дальше от подданных. Такое положение дела не отвлекло его природного сосредоточия, не привязало к обычной человеческой жизни, не заинтересовало нуждами простого человека. В этом отношении он не получил отвлечения, не получил широкого развития и не проникся потребностями нужд и забот простых людей. Не найдя отвлечений в столь широком жизненном призвании, Людвиг II еще больше сосредоточивался на своих болезненных влечениях, чувствах, инстинктах и потребностях.
В роде Виттельсбахов веками поддерживалось стремление ко всему прекрасному: изваяниям, живописи, особенно же к музыке и архитектуре. Получив по наследству особенное влечение, болезненную страсть к музыке и архитектуре, а вместе с сим и особенное, необыкновенное развитие фантазии, болезненно преобладающее над действием чистого рассудка, Людвиг нашел еще большую поддержку своей болезненной фантазии в воспитании. Юношу окружили лучшими артистами и художниками, – этого требовали предания рода Виттельсбахов, – и таким образом подлили в огонь масла. Но кроме воспитания насильственного, воспитания назначенного ему родителями, Людвиг воспитывался преданиями и памятниками, стоящими вокруг него в виде замечательных архитектурных построек, созданных его предками Виттельсбахами, в виде знаменитых картинных галерей, прекрасных собраний изваяний и проч. Все это Людвиг видел, все это изучал, все это говорило ему, как завет предков, об их достоинствах и все это поощряло его на дальнейшее продолжение и совершенствование. При таких сочетаниях обстоятельств диво ли, если у Людвига явилась особенная страсть к постройкам, страсть, побеждающая доводы рассудка и порицающая представления министров…
