Дункан выросла свободным человеком, познающим мир холистически. Она сама выучилась поэзии, танцу и философии. Ее поиск «истины» в танце и жизни вылепил из нее бунтаря. Когда Айседора была еще совсем маленькой, мать рассказала ей жестокую правду о Санта Клаусе, чтобы девочка не ждала подарков на Рождество. Уже в школе она услышала от учительницы, что сладости на Рождество в класс принес Санта. Непокорная Айседора в ответ заявила: «Я этому вранью не верю... Никакого Санта Клауса не существует». Учительница наказала ее за неуважение. Айседора так и не получила конфет, но гордилась своим прямодушием. Эту прямоту и честность она пронесла через всю жизнь, отстаивая свои свободу и независимость невзирая на последствия. После случая с Санта Клаусом домашние и друзья стали называть ее индивидуалисткой. И Дункан начала воплощать в жизнь так рано укоренившийся в ней внутренний образ: «Среди моего класса я числилась то в удивительно способных, то в безнадежно тупых и отстающих». Она ненавидела школу и считала, что «моей школой был танец» и «когда мне удалось сбежать из этой тюрьмы под названием «школа», я обрела свободу. Я могла бродить одна по берегу моря и предаваться собственным фантазиям». Дункан была убеждена: «Будущее призвание ясно видно в маленьких детях. Я уже была танцовщицей и революционеркой» (Дункан. 1927, стр. 11). В шесть лет она начала собирать окрестных ребятишек в танцевальные классы, а к десяти у нее набралось столько учеников, что она сообщила матери,
что бросает учебу ради карьеры в танце. Дабы выглядеть старше своих десяти лет, она подбирала волосы наверх и заявляла, что ей шестнадцать.
Самоучка, но эрудит
Дункан была уже подростком, и мать наскребла ей немного денег на один урок балета. Когда учитель велел ей встать на путаны, она спросила: зачем. Он ответил: «Потому что это красиво». «Это уродливо»,— возразила Айседора убежденно и покинула класс после первого же занятия. Этим ее формальное образование в танце исчерпывалось. Когда репортеры спрашивали Дункан, кто учил ее танцевать, она возвышенно отвечала: «Танцевать меня учила Терпсихора». Хотя и в обыкновенной, и в танцевальной школах Айседора проучилась чрезвычайно мало, она была, пожалуй, самой эрудированной из всех героев этой книги. Бросив учебу, девочка начала читать Диккенса, Теккерея, Шекспира и вообще все, что она могла найти и что было созвучно ее философии и ценностям. Ее вкусы простирались до Уолта Уитмена, Вольтера, Ницше, Шопенгауэра, Руссо и древнегреческой классики. Айседора всю свою жизнь оставалась жадной до книг. Подростком она написала роман и всю свою жизнь вела дневник. Приехав в шестнадцать лет в Чикаго, чтобы стать танцовщицей, Дункан все свое свободное время проводила в художественных галереях и музеях. Так же она поступала в Нью-Йорке, Лондоне, Париже, Берлине, Москве и Афинах. Айседора никогда не прекращала поисков истины как в жизни, так и в философии и танце.
Харизматическая власть
Дункан харизмой обладала. Ей трудно было отказать. Она смогла убедить всю семью следовать за ней на край света за ее мечтой. Айседора уговорила мать оставить родной Сан-Франциско и переехать в Чикаго. Выговорив себе театральный ангажемент в Нью-Йорке, Дункан убедила домашних присоединиться к ней, а затем уговорила последовать за собой в Лондон, Париж и Грецию. В Чика-
го Дунканы испытали жестокие реалии творчества. Они практически голодали и выжили лишь благодаря везению. На помощь пришла харизматическая власть Айседоры. В статье, опубликованной в «Чикаго Трибюн», девушка прочла, что великий Августин Дали приезжает в Чикаго со своей театральной труппой. Тогда Айседора нахально пришла к нему прямо в театр и затараторила без остановки: «Я открыла танец. Я открыла искусство, утерянное две тысячи лет назад... Я открою вам идею, которая в корне перевернет всю нашу эпоху... Я поистине духовная дочь Уолта Уитмена... Я создам новый танец, передающий сам дух Америки. Я привнесу в ваш театр ту живую душу, которой ему не достает, душу танцовщицы» (Дункан. 1927, стр. 31). Дали потерял дар речи, но предложил нахальной и пылкой молодой леди роль в пантомиме, которую как раз ставил в Нью-Йорке. В классическом для себя стиле Дункан отбила телеграмму братьям и сестре в Сан-Франциско, чтобы те встречали ее в Нью-Йорке, потому что она наконец сделала карьеру в шоу-бизнесе.
Нью-Йорк дал ей ценный опыт, но это было совсем не то, о чем она думала. Дункан исполнилось всего семнадцать. У нее не было ни театральных костюмов, ни крыши над головой. Она пригласила домашних разделить с ней огромный успех только для того, чтобы обнаружить, что играет в шоу второстепенную роль, за которую едва платят. Семья нашла квартиру на 180-й стрит в Манхэттене, а репетиции проходили на 29-й. У Дункан не было денег на еду и транспорт, и она ежедневно ходила туда и обратно пешком, в общей сложности 300 кварталов. В своей автобиографии она вспоминала: «Я не ходила на обед, потому что у меня не было денег, так что во время обеда я обычно пряталась в ложе и засыпала от неимоверной усталости» (Дункан. 1927, стр. 35). Такова была основная школа этой гениальной женщины.
Мятежный Прометей
Во всех своих поступках Дункан проявляла независимость и пыл. Общество было шокировано ее радикальными взглядами на брак, религию, танец и политику. Еще
ребенком она пришла к выводу, что брак не для нее. Фактически, она поклялась бороться за женскую эмансипацию, чтобы женщины могли жить с мужчинами вне брака и иметь от них детей, не роняя при этом своей репутации. Одно из проявлений ее бунтарского характера имело место в Париже, где она только-только начинала свою карьеру. Однажды один немецкий продюсер самого большого мюзик-холла в Германии увидел выступление Айседоры в салоне одного из богатых покровителей. Немец предложил ей переехать в Берлин, где ее ждал ангажемент, который сделал бы ее звездой. На то время Дункан была нищей. В периоды спадов своей карьеры она находила спасение в мечтах. Она замыкалась в собственном внутреннем мире, а позднее вспоминала: «Я вспоминаю, что часами стояла в нашей холодной, мрачной студии, ожидая, когда меня осенит и я смогу выразить себя в движении». Именно эти движения она хотела возвести в ранг искусства, а не развлекать публику в мюзик-холле за деньги. Для Дункан искусство всегда было важнее хлеба насущного и, повинуясь своему страстному порыву, она отказалась от предложения, которое могло бы озолотить ее, потому что немец предложил ей сумму в тысячу франков — целое состояние для нищей Дункан. Этот мятежный Прометей был заинтересован в воплощении своей мечты. Упрямая приверженность собственной философии сделала ее знаменитой и держала ее в бедности долгие-долгие годы.
Порядочность любой ценой
Во время своего первого большого выступления в Берлине Дункан прочла лекцию на тему «Искусство свободного танца». Свою лекцию она закончила речью о праве женщин любить и иметь детей, не вступая при этом в брак или другие долгосрочные отношения. Женщины, присутствовавшие в зале, задохнулись от шока, когда Айседора заявила, что «любая разумная женщина, прочитавшая брачный контракт и все-таки вышедшая замуж, заслуживает всех последствий такого шага», а следом появились «скандальные» обозрения случившегося (Дункан. 1927, стр. 181).
Дункан всегда говорила то, что думала, и эта честность всю жизнь заставляла ее дорого расплачиваться. Это стоило ей гонораров в денежном отношении и разбило множество ее романов. Однажды Айседора потеряла мужчину и уверенность в завтрашнем дне. Это произошло в марте 1917 года, когда разразилась русская революция. Дункан выступала в нью-йоркской Метрополитен-опера. Она танцевала под «Марсельезу», как она говорила, с «невероятно горячей радостью». Затем Дункан забыла о всякой осторожности и станцевала под музыку Вагнера в то время, когда Соединенные Штаты и Германия сошлись в тяжелой битве. Айседора продолжала в том же духе и со «Славянским маршем», что оскорбило многих сидевших в зале, так как большевики считались врагами Запада и капиталистического строя. Среди зрителей находился и ее любовник, отец ее ребенка, Парис Зингер — сын фабриканта швейных машинок Исаака Зингера, ярый капиталист, ненавидевший и Россию, и Германию. Он был благодетелем Айседоры и тем самым человеком, который пообещал дать денег на школу ее танца. Без Зингера Дункан была бы нищей. Тем вечером Зингер ушел из жизни Айседоры, вынудив ее заложить подаренное им бриллиантовое колье, чтобы на эти деньги вернуться домой во Францию. Позднее Айседора, обладавшая таким саморазрушительным характером, вспоминала: «Мой порыв в искусстве был настолько сильнее меня, что я не могла сдержать его даже ради любимого человека» (Дункан. 1927, стр. 225).
Революционерка, но не коммунистка
