Коммунистическая революция унизила человека гораздо сильнее, чем унижала его демократическая коллективная психология: она лишила человека свободы не только в социальной, но также в нравственной и духовной области. Помимо политических трудностей, она нанесла изрядный психологический урон Западу, причем этот урон и ранее давал о себе знать – во времена германского нацизма; теперь же мы в состоянии разглядеть тень и указать на нее пальцем. Она явно лежит по ту сторону политической границы, а мы стоим на стороне добра и наслаждаемся своими правильными идеалами. Разве не признался недавно известный государственный деятель, что у него «не хватает воображения на зло»? [325] От имени многих он, по сути, подтвердил, что западному человеку грозит опасность вообще утратить тень, отождествить себя со своей деятельной личностью, а мир – с абстрактной картиной, нарисованной научным рационализмом. Духовно-нравственный противник, столь же реальный, как и сам западный человек, переселился из его собственной груди за географическую разделительную линию, которая более не служит внешней политической преградой, а все строже и надежнее отделяет человека сознательного от человека бессознательного. Мышление и чувство утрачивают внутреннюю полярность, и там, где религиозная ориентация сделалась бесполезной, сам Бог не в состоянии одолеть безумство высвобожденных психических функций.
560 Наша рациональная философия не желает знать, симпатизирует ли вторая личность в нас, уничижительно именуемая «тенью», нашим сознательным планам и намерениям. Очевидно, этой философии до сих пор неведомо, что мы носим в себе реальную тень, существование которой обусловлено нашей инстинктивной природой. Нельзя не замечать динамизма и образности инстинктов, не нанося самому себе глубочайший вред. Подавление влечений или пренебрежение ими чревато болезненными последствиями физиологического и психологического свойства, для лечения которых непременно понадобится медицинская помощь.
561 Уже более пятидесяти лет мы знаем (во всяком случае, нам следовало бы знать), что бессознательное выступает противовесом сознанию. Медицинская психология дала тому все необходимые эмпирические и экспериментальные доказательства. Имеется бессознательная психическая реальность, которая явно влияет на сознание и его содержания. Все это известно, но никаких практических выводов из этого факта сделано не было. Мы по-прежнему продолжаем думать и действовать так, словно остаемся простыми одномерными существами без двойственной природы. Соответственно, мы воображаем себя безобидными, разумными и гуманными. Мы не думаем не доверять собственным мотивам, не желаем спрашивать себя, как наш внутренний человек относится к тому, что мы делаем во внешнем мире. С нашей стороны поистине легкомысленно, поверхностно и неразумно, равно как и против правил психической гигиены, игнорировать реакции и точку зрения бессознательного. Можно, конечно, считать желудок или сердце чем-то малым, недостойным заботы, но переедание и напряжение духовных сил влекут за собой последствия, затрагивающие весь организм. Тем не менее мы уверены, что от психических ошибок и их плодов можно избавиться одними только словами, ибо «психическое» для большинства людей практически ничего не значит. Впрочем, вряд ли кто-то станет отрицать, что без психики не было бы мироздания как такового, уж тем более человеческого мироздания. Едва ли не все на свете зависит от психики человека и ее функций. Она заслуживает всего пристального внимания, которое мы можем ей уделить, особенно сегодня, когда признано, что будущее определяется не угрозой нападения диких животных, не природными катастрофами и не мировыми эпидемиями; нет, все обусловливается исключительно психическими изменениями в человеке. Достаточно мельчайшего, почти незаметного нарушения духовного равновесия в головах нескольких правителей, чтобы погрузить мир в пучину кровопролития, пламени и радиоактивности. Необходимые для этого технические средства имеются с обеих сторон. А определенные сознательные размышления, неподвластные какому-либо внутреннему противнику, могут слишком легко претворяться в жизнь, как уже все видели на примере одного «вождя» [326]. Сознание современного человека все еще цепляется за внешние объекты, возлагает на них полную ответственность, как если бы они принимали какие-либо решения. Тот факт, что психическое состояние отдельных индивидуумов способно освободиться от влияния объектов, считается ничтожным, хотя подобные иррациональности наблюдаются каждый день и могут случиться с кем угодно.
562 Печальная участь сознания в нашем мире объясняется прежде всего утратой инстинктов в силу особенностей развития человеческого разума за минувшие столетия. Чем больше власти получал человек над природой, тем упорнее он восторгался собственными знаниями и навыками, тем глубже становилось его презрение ко всему сугубо естественному и случайному, ко всем иррациональным фактам, в том числе к объективной психике, которая обнимает все, чуждое сознанию. В отличие от субъективизма сознательного разума бессознательное объективно и проявляет себя главным образом в форме противоположных чувств, фантазий, эмоций, побуждений и мечтаний, которые человек не создает сам, но которые приходят к нему объективно. Даже сегодня психология по большей части остается наукой о содержаниях сознания, измеряемых, насколько это возможно, коллективными мерками. Индивидуальная психика сделалась случайной погрешностью, маргинальным явлением, а бессознательное, которое способно проявиться только в реальном, «иррациональном» человеке, вообще игнорируется. Это отнюдь не результат небрежности или недостатка знаний; это отрицание возможности существования второго психического авторитета, помимо эго. Последнее воспринимает попытки изучать бессознательное как покушение на свои обширные полномочия. Религиозный человек, с другой стороны, исходно придерживается мысли, что он не является единственным хозяином в собственном доме. Он верит, что в конечном счете все решает Бог. Но многие ли из нас осмелятся доверить некое решение воле Божией? Кто из нас не смутится, заявляя прилюдно, что то или иное его решение исходит от Бога?
563 Религиозный человек, насколько можно судить, находится под непосредственным влиянием реакций бессознательного. Как правило, сам он называет их совестью. Но поскольку та же самая психическая подоплека порождает реакции, отличные от моральных, верующий оценивает свою совесть традиционными этическими мерками, следовательно, ищет коллективную ценность, и в этом стремлении его усердно поддерживает церковь. До тех пор, пока человек крепко держится за традиционные верования, а обстоятельства времени не требуют большего внимания к индивидуальной автономии, он, думаю, будет довольствоваться таким положением дел. Но ситуация коренным образом меняется, когда, как сегодня, массово появляется приверженный миру человек, ориентированный на внешние факторы и утративший религиозные верования. Тогда верующему приходится защищаться и катехизировать самого себя на основании своих убеждений. Он больше не ощущает чудовищную убедительную силу consensus omnium [327], зато остро воспринимает ослабление церкви и шаткость догматических положений. В качестве защитной меры церковь советует верить сильнее, как если бы дар благодати зависел от доброй воли и желания самого человека. Однако средоточие веры – не сознание, а спонтанный религиозный опыт, когда осуществляется переход от абстракной веры к непосредственной связи с Богом.
564 Здесь каждый из нас должен спросить: обладаю ли я каким-либо религиозным опытом и
